Последний бобр - Алексеев Виктор Сергеевич - Страница 21

• Предыдущая
• 21/24
• Следующая

…Как только луч солнца коснулся купола муравейника, свадебные пары, будто в белоснежном наряде, вспорхнули в воздух. Муравьи своими проницательными глазами — говорят, они способны видеть звезды при дневном свете — наблюдали за этим редким и необычным для их поколения явлением. Воздух дрожал, будто взвивались бесконечные вихри фейерверка, то исчезая, то опускаясь к самому куполу, сверкая и переливаясь всеми цветами радуги.

— Свадьба! Свадьба! — сигналили муравьи друг другу, празднично суетясь вокруг дома.

К вечеру самки и самцы опустились на землю.

Кома приглядывался к самкам. Верным чутьем он определил самую сильную из них, которая решительно сломала себе крылья, будто сбросила с себя уже ненужное никому свадебное платье и фату, подошел к ней, скрестил антенны, а потом, высоко вскинув усы, оповестил муравьиный мир о великом событии.

— Да здравствует царица! — вторило ему муравьиное царство. Медленно, в сопровождении муравьиной свиты, Кома повел ее за собой в царские покои. Уставшие и обессиленные самцы еще кое-как ползали по земле, но часы их жизни были сочтены — никто к ним не подходил и даже не пытался покормить — так диктовал и решал Великий Закон Инстинкта.

Ничто не проходит бесследно. Так бесследно не прошла и встреча Командора с рыжим разведчиком. Муравей благополучно вернулся к своим, в царство рыжего муравейника, и два месяца жил такой же трудовой жизнью, как все обитатели. Но наступает день и час, когда Великий Безжалостный Закон Инстинкта диктует одним идти с разбоем на своего же, только другого цвета и запаха собрата, а другим защищать свой дом, свое добро.

Царство рыжих находилось на довольно большом (по муравьиным масштабам) расстоянии от черного муравейника, но память — это одно из самых прочных муравьиных достоинств — будоражила их стремление к легкому захвату чужого, нажитого ежедневным и кропотливым трудом, достояния. Да и слишком долго бездельничали нахлебники муравьи-воины, а им следовало хоть чем-то оправдать свое существование.

Колонна, построенная в три ряда, во главе с самыми крупными и сильными воинами двигалась по направлению к черному муравейнику. Впереди бежал маленький отряд с рыжим, очень вертким муравьем-разведчиком во главе. Они шли уже три часа, потому что тропа, что подводила их к территории черных, оказалась местами размытой проливным дождем, со стоячими лужами, которые приходилось огибать, глубоко забирая в сторону. Армия потихоньку дробилась и рассеивалась.

Любой разбой рассчитан на неожиданность нападения. То же самое и у муравьев. Но как только рыжие ступили на территорию черных, их стали встречать небольшие группы защитников.

Они дрались ожесточенно и тут же гибли, окруженные многочисленными воинами, но армия постепенно рассыпалась. Особенно это стало заметно, когда одна часть захватчиков двинулась к деревьям, чтобы окончательно овладеть стадами тлей, а другая устремилась к муравейнику.

Уже задолго до нашествия Кома и весь муравейник знали о приближении врага. Кочующий фуражир принес эту весть с утра, а после сообщения некоторое время лежал, приткнувшись к камню от усталости и изнеможения.

Муравейник закипел. Кома — этот великий созидатель и страж своего дома — поступил так, как требовал многомиллионный опыт предков, разоряемых и гибнущих, но всегда возрождающихся. Все ходы и выходы он перекрыл муравьями-карликами, способными, может быть, не воевать, но обороняться. Навстречу врагу, через интервалы, двинулись отдельные отряды, готовые сражаться и умереть.

Самый последний оплот у подножия муравейника возглавил Командор. Линия эта оказалась непробиваемой. Никто так искусно и методично не уничтожал врага, как Большеголовый. Его мощные и длинные жвалы не имели равных среди рыжих воинов. Они, видимо, поняли, что если сокрушить этого гиганта, то можно прорваться к муравейнику, и тогда целая толпа кинулась на него, осаждая, как крепость, спереди и сзади, наваливаясь даже сверху. На помощь Командору пришел Кома. Его отряд состоял из самых маленьких, но, как оказалось, самых яростных и самоотверженных бойцов.

Долгое время было непонятно, кто победил в этой войне. Отдельные воины рыжих даже пробивались к муравейнику, но вдруг, по неизвестным причинам, стали уходить. Был ли сигнал отступления или каждый из воинов почувствовал бесполезность битвы? Но противник по одному или группами стал покидать поле битвы. Черные не преследовали их, только отбивали награбленное.

Неутомимый Командор, которого вовремя спас Кома, поспешил к деревьям, где на стволах еще происходила ожесточенная борьба. Черные буквально замкнули рыжих сверху и снизу. Большеголовый двигался мощно, как таран, сбрасывая рыжих на землю.

В конце дня битва утихла. Муравейник не пострадал, а это значило, что остались нетронутыми личинки и яйца. Кое-как собрались раненые воины, их осталось не больше полуста, но это была Победа, а значит, и процветающее муравьиное царство.

Любая война — это смерть и горе. Понимают ли это муравьи? Почему они так безжалостно уничтожают друг друга? Кто и когда вселил в них вековечное стремление грабить и покорять себе же подобных? Могут ли они чувствовать горе и сострадать?

По тому, как они помогали друг другу после битвы, кормили и облизывали пострадавших, расчищали территорию от трупов, можно было судить, что они что-то понимали — и только. Это была их работа, очередной запрограммированный цикл дел и забот. Иначе они не могут жить.

Два бывших воина, а теперь уже обычных трудовых муравья подбежали к застывшей в нелепой позе фигуре. Зацепили ее жвалами и как обычный труп поволокли в сторону.

Но каково было их удивление, когда муравей ожил.

Он встал и на качающихся лапках попробовал сделать шаг, но тут же повалился на бок, завертел головой, пытаясь сбросить с себя тяжесть. Он не видел никого и не ощущал ничего вокруг. Он очутился в глухом, замкнутом, неосязаемом пространстве.

Откуда он взялся, без усов-локаторов и не признающий никого? Но муравьи узнали его, окружили, потому что это был Кома, их вождь.

Они попытались накормить Кому, но он упорно отказывался от пищи. Он не узнал даже Командора, который приблизился к нему вплотную, обхватил усами и пытался своими сигналами влить в него силу. Но Кома

только крутил головой, без конца кружился на месте, словно исполнял никому не понятный безумный танец. И так долгие минуты…

Его пытались остановить, и тогда Кома замирал на какое-то время и вдруг снова поднимался, но уже на задние лапки, а потом резко опускался на согнутые передние.

Теперь со стороны казалось, что Кома усердно молится своему муравьиному богу, упрашивает его сжалиться над ним и вернуть ему потерянные в битве усы-антенны: его глаза, уши, осязание и ум — все, что составляло его суть, его неповторимость. Разве он, Кома, своей жизнью и неутомимыми делами не доказал преданность, прогневил чем-нибудь, разве не достоин он другой участи или просто обычной для всех смерти? Зачем оставлять его таким смешным и беспомощным? Одинокий и уже брошенный всеми, Кома продолжал молиться, упрашивать своего бога. Но Великий Закон Инстинкта был неумолим.

Вы ошибаетесь, если думаете, что мы ничего не чувствуем. Действительно, зимой мы засыпаем. Зимой мы некрасивы. Наши широченные стволы кривы, а ветви изогнуты и беспомощно оголены. Но весной мы просыпаемся раньше всех деревьев. Только солнце начнет плавить снег у наших ног, прислоните ухо к стволу, и вы услышите, как зарождается в нас жизнь.

Я и мои сестры просыпаемся уже более восьмидесяти раз. Но с каждым годом сон становится глубже и продолжительнее. Цветение наше начинается с распусканием листьев. Вы слышите настойчивый гул вокруг нас? Это гудят пчелы. И первый мед тоже наш.

• Предыдущая
• 21/24
• Следующая