На пасеке - Иванов Сергей Анатольевич - Страница 7

• Предыдущая
• 7/10
• Следующая

Наконец туча затопила небеса, солнце пропало, и нам показалось, что стало темно. Прошла минута. С шипеньем, треском близко и страшно ударили сразу две молнии, и без всякой репетиции, в одну секунду, на землю упал ливень. Спрятавшись в доме, мы смотрели, как он буйствует, а вместе с ним ветер, гром и молния.

Потом гроза ушла куда-то за лес, стала нестрашной. Правда, ливень остался, но это уж было ничего. Танька в одних трусишках топала по лужам:

— Дождик-дождик, посильней! Разгони моих гусей! Мои гуси до-ма, не боятся гро-ма!

А лужи были — на редкость: чистейшие, с зелёным травяным дном. И, наверное, теплым-теплы. У меня душа заныла, с такою завистью и грустью мне думалось о том, что я давно взрослый и никогда уж не смогу больше выскочить так вот на чудесный июльский ливень — не положено! Я принуждён стоять здесь, на застеклённой террасе, среди умных и скучных взрослых… «Мои гуси дома, не боятся грома!..» Н-да…

— Её-то гуси ничего не боятся, а вот мои!.. — сказал Володя, нахмурившись.

Я давно замечал: пчеловоды не любят грозы, дождя и вообще всякой непогоды. Саня покачал головой: «Мухи у нас сегодня погибло — пропасть!» Муха на их языке значит пчела.

И Саня, конечно, был прав: застигнутые в лесу, в полях, под бомбами дождя пчёлы гибнут тысячами.

Такой добрый ливень!

Такой недобрый ливень!..

Володя, Лена, а с ними, конечно, и Татьяна на несколько дней уехали в город. Мы остались на пасеке вдвоём.

На ночь я уходил в дом, а Саня спал в беседке, на широченном тюфяке, набитом сеном. И около Сани спало ружьишко заряжённое крупной солью.

— Мало ли какой медведь забурится, — говорил Саня неопределённо.

Однако никаких медведей не «забуривалось».

Но вот на третью ночь, как уехал Володя, я проснулся от хлестнувшего по ушам моим выстрела. Мне даже приснилось, будто я увидел огонь, вылетевший из дула.

Я выскочил на улицу как был, в одних трусах.

— Стой! — кричал кому-то Саня. — Стой, гад!

— Сашка, я здесь! — крикнул я и побежал в темноту, думая только о том, чтоб не налететь на какой-нибудь улей.

Я пробежал пасеку, оказался в березняке. Тут послышался рёв работающего на пределе сил мотора. И я увидел быстро улетавшие красные огоньки машины. В берёзах в эту секунду кто-то мелькнул.

— Стой! — крикнул я отчаянно. — Стреляю без предупреждения.

— Стреляй! — ответил сердито Саня. Это был он. Мы вернулись на пасеку, зубы наши клацали — то ли от холодной росы, то ли от нервной ночной беготни.

— Я знаю, кто это был. — Саня стучал кулаком об кулак. — А доказательств нету.

— А чего он хотел-то?

— Ульи стащить. Ну я ему тоже устрою. Ладно, давай сейчас на боковую. А завтра кое-что соорудим.

Уснул я удивительно быстро и спал как убитый, а когда проснулся, Саня был уже на ногах.

— Иди полюбуйся! — крикнул он мне.

Собственно любоваться было особенно нечем: около одного из ульев стояла тарелка. И пчёлы исправно курсировали между этой тарелкой и летком своего дома.

— Ты чего им тут, мёдом намазал? — пошутил я.

— Зачем мёдом — сахаром, — усмехнулся Саня. — Это сладкий сироп.

— А для чего?

— Понюхай внимательно, узнаешь.

Я надел пчеляцкую шляпу с сеткой, наклонился и стал «внимательно нюхать».

— Ну? — спросил Саня. — Чуешь?

— Погоди… вроде бензином припахивает?

— Точно!

— А зачем, зачем?

— Пчёлок тренирую. Ночью это знаешь кто был? Колька Смолин — я его узнал! По машине.

— Ну а при чём здесь?..

— Колька шофёр. От него всегда бензином пахнет. Вот я пчёлок и тренирую на его запах.

— Ну и что будет-то?

— Увидишь! — Саня сел на велосипед и куда-то укатил, крикнув: — Дом остаётся на тебя, имей в виду!

Сироп по-прежнему пользовался большим успехом. Вообще говоря, я знал, что пасечники тренируют пчёл на определённый запах. Например, нужно опылить красный клевер. Пчела сама по себе на него не сядет. У клевера нектар спрятан слишком глубоко, пчелиный хоботок до него не дотягивается. Тогда пчеловоды делают сироп и крошат туда цветки клевера. Пчела привыкает к запаху. Назавтра сироп убирают. А пчёлы летают по клеверному полю, садятся на цветки — в общем, ищут сироп. И пусть мёду в ульях не прибавится, зато клевер даст хороший урожай семян.

Однако что же придумал Саня? Лёгок на помине, он скоро прикатил, очень довольный собою.

— Звонил в контору, наврал, что надо приехать, мёд забрать.

— Да ты что, Сань?!

— Совсем не понимаешь! — засмеялся Саня. — Завтра

Смолин Колька на своём драндулете приедет. Мы его на пасеку… Соображаешь?!

— А если не Смолин?

— Смолин! — сказал Саня уверенно. — Больше некому! — Потом призадумался и сказал: — Ну, риск, конечно, есть.

Назавтра, не успели мы толком позавтракать, послышалось фырчание машины, потом: «Би-биии!..»

Колька Смолин оказался не смоляной, не чёрный то есть. Он был светло-русый, нос, обсыпанный крупными веснушками, лупился, глаза коричневые и хитро-ванские.

— Завтракал? — спросил Саня.

— Ничего, — ответил Колька, усаживаясь, — запас не тянет. — И стал густо намазывать маслом кусок хлеба.

— Вот, между прочим, корреспондент приехал, — сказал Саня. (Колька кивнул мне, не переставая жевать.) — Таких, как ты, субчиков в «Не проходите мимо»…

Я внимательно поглядел на Кольку, но это был артист что надо! Он спокойно доел свой бутерброд, допил чай. Потом сказал:

— С вами, товарищ из Москвы, я очень рад познакомиться. А тебе, Шура, я никогда не советую брать людей на испуг.

— А почему я тебя видел вчера ночью?

— Этого ты, — сказал Колька даже как будто с грустью, — этого ты никому не докажешь.

— А почему следы твоего газика остались?

— Газик он и есть газик, Шура. Следы у всех одинаковые.

— Ну хватит, пошли!

Колька невинно удивился: мол, куда это и зачем?

— Доказательства тебе приведу, вещественные. Хочешь глянуть?

— Я вообще-то человек нелюбопытный…

Однако он пошёл вслед за Саней. Именно в ту часть пасеки, где вчера стояла «тренировочная тарелка». Я поднялся на крылечко, и мне прелестно всё было видно. Как из десятого ряда кино.

Вот они остановились, постояли секунду… Колька взмахнул рукой, потом ещё раз — казалось, будто он спорит. Это пчёлы летели на знакомый запах. А Колька, видно, решил, что его «окружают». Ещё через секунду пчёл, видно, прибавилось и Колька так замахал руками, словно плыл на рекорд мира. Потом он бросился бежать, крича и так сильно махая руками, будто надеялся взлететь.

Что именно он кричал, в этой книжке лучше не печатать. Но если это всё перевести на более человеческий язык, то получится примерно вот что: «Дорогой Саня, я больше никогда не буду обижать твоих пчёлок, только убери их куда подальше!»

Так он и пропал в березняке. И больше я его не видел ни разу.

Помните, я рассказывал, как матка в окружении свиты кормилиц своих ходит по выскобленным, до блеска начищенным сотам и червит — откладывает яички. Одни в обычные медовые ячейки — здесь вырастут рабочие пчёлы. Другие в ячеи побольше — здесь вырастут трутни. Наконец, в огромную ячеину, которая выгибается похожим на арахисовую скорлупу наростом — это для матки.

Обычно семья выращивает новую матку, когда старая заболела, или ранена, или умерла. Но бывает, что старая матка жива и здорова, а новая всё равно появляется. Как будто бы без всяких причин. Но это только кажется. Проходит день-два, и вдруг семья начинает роиться: примерно половина всех пчёл вместе со старой маткой вылетает из улья и отправляется по белу свету искать новое жильё, заводить новое хозяйство.

Странно, правда? Зачем это нужно? Зачем семье вдруг отдавать половину работников неизвестно куда, можно сказать, на ветер? Раньше думали, что это происходит, когда семья разрастается и в улье становится тесно. Да нет, часто роятся и совсем небольшие семьи.

• Предыдущая
• 7/10
• Следующая