Катастрофы сознания - Ревяко Татьяна Ивановна - Страница 83

Комментируя идеи великого грека, исследователь античной философии В. Нерсесянц пишет: «Подобные суждения Сократа опираются на величественное и очень глубокое, по его оценке, сокровенное учение пифагорейцев, гласившее, что „мы, люди, находимся как бы под стражей и не следует ни избавляться от нее своими силами, ни бежать“. Смысл пифагорейского учения о таинстве жизни и смерти состоит, в частности, в том, что тело — темница души (эта идея принадлежит Филолаю) и что освобождение души от оков тела наступает лишь со смертью. Поэтому смерть — освобождение, однако самому произвольно лишать себя жизни нечестиво, поскольку люди — часть божественного достояния, и боги сами укажут человеку, когда и как угодна им его смерть. Закрывая таким образом лазейку для самоубийства как произвольного пути к освобождению, пифагорейское учение придает жизни напряженный и драматический смысл ожидания смерти и подготовки к ней.

Рассуждая в духе пифагорейского учения, Сократ считал, что он заслужил свою смерть, поскольку боги, без воли которых ничего не происходит, допустили его осуждение. Все это бросает дополнительный свет на непримиримую позицию Сократа, на его постоянную готовность ценой жизни отстоять справедливость, как он ее понимал. Подлинный философ должен провести земную жизнь не как попало, а в напряженной заботе о дарованной ему бессмертной душе.

Сократовская версия жизни в ожидании смерти была не безразличием к жизни, но, скорее, сознательной установкой на ее достойное проведение и завершение.

Ясно поэтому, как трудно приходилось его противникам, которые, столкнувшись с ним, видели, что обычные аргументы силы и приемы устрашения не действуют на их оппонента. Его готовность к смерти, придававшая невиданную прочность и стойкость его позиции, не могла не сбить с толку всех тех, с кем он сталкивался в опасных стычках по поводу полисных (городских, в смысле: государственных.) и божественных дел. И смертный приговор, так логично завершивший жизненный путь Сократа, был в значительной мере желанным и спровоцированным им самим исходом. Смерть Сократа придала его словам и делам, всему, что с ним связано, ту монолитную гармоничную целостность, которая уже не подвержена коррозии времени…

…Сократовский случай преступления позволяет проследить трудные перипетии истины, которая входит в мир как преступница, чтобы затем стать законодательницей. То, что в исторической ретроспективе очевидно для нас, было — в перспективе — видно и понятно самому Сократу: мудрость, несправедливо осужденная в его лице на смерть, еще станет судьей над справедливостью. И, услышав от кого-то фразу: „Афиняне осудили тебя, Сократ, к смерти“, — он спокойно ответил: „А их к смерти осудила природа“.»

Свой последний день философ провел так же спокойно, как и предшествующие. На закате, оставив друзей, Сократ удалился на предсмертное омовение. Согласно орфико-пифагорейским представлениям, омовение это имело ритуальный смысл и символизировало очищение тела от грехов земной жизни. Совершив омовение, Сократ вернулся к друзьям и родным. Наступил момент прощания. Родные получили от философа последние наставления, после чего он попросил их вернуться домой. Друзья остались с Сократом до конца.

Когда принесли цикуту в кубке, философ спросил у тюремного служителя:

— Ну, милый друг, что мне следует делать?

Служитель сказал, что содержимое кубка надо пить, затем ходить, пока не возникнет, чувство тяжести в бедрах. После этого нужно лечь.

Мысленно совершив воздаяние богам за удачное переселение души в иной мир, Сократ спокойно и легко выпил чашу до дна. Друзья его заплакали, но Сократ попросил их успокоиться, напомнив, что умирать должно в благоговейном молчании.

Он походил немного, как велел служитель, а когда отяжелели ноги, лег на тюремный топчан на спину и закутался. Тюремщик время от времени подходил к философу и трогал его ноги. Он сильно сжал стопу Сократа и спросил, чувствует ли тот боль? Сократ ответил отрицательно. Надавливая на ногу все выше и выше, служитель добрался до бедер. Он показал друзьям Сократа, что тело его холодеет и цепенеет, и сказал, что смерть наступит, когда яд дойдет до сердца. Внезапно Сократ откинул одеяние и сказал, обращаясь к одному из друзей: «Критон, мы должны Акслепию петуха. Так отдайте же, не забудьте». Это были последние слова философа. Критон спросил, не хочет ли он сказать еще что-нибудь, но Сократ промолчал, а вскоре тело его вздрогнуло в последний раз.

Акслепий — бог врачевания; поэтому последние слова Сократа можно трактовать двояко: либо он имел в виду отблагодарить божество жертвоприношением птицы за выздоровление своей души (то есть за освобождение ее от тела), либо это была горькая ирония.

Любопытный комментарий к последним словам греческого мыслителя принадлежит Ницше: «Я восхищаюсь храбростью и мудростью Сократа во всем, что он делал, говорил — и не говорил. Этот насмешливый и влюбленный афинский урод и крысолов (имеется в виду легенда о крысолове-флейтисте, уведшем за собой детей города Гаммельна), заставлявший трепетать и заливаться слезами заносчивых юношей, был не только мудрейшим болтуном из когда-либо живших: он был столь же велик в молчании. Я хотел бы, чтобы он и в последнее мгновение жизни был молчаливым, — возможно, он принадлежал бы тогда к еще более высокому порядку умов. Было ли смертью или ядом, благочестием или злобой — что-то такое развязало ему в это мгновение язык, и он сказал: „О, Критон, я должен Асклепию петуха“. Это смешное и страшное „последнее слово“ значит для имеющего уши: „О, Критон, жизнь — это болезнь!“ Возможно ли! Такой человек, как он, проживший неким солдатом весело и на глазах у всех, — был пессимист! Он только сделал жизни хорошую мину и всю жизнь скрывал свое последнее суждение, свое сокровеннейшее чувство! Сократ, Сократ страдал от жизни! И он отомстил еще ей за это — тем таинственным, ужасным, благочестивым и кощунственным словом!».

(Платон. Собрание сочинений в 4 томах, М., т. 1; Нерсесянц В. Сократ. М., 1977; Ницше Ф. Сочинения в 2 т. М., 1990, т. 1)

Александр Александрович Фадеев (1901–1956) — советский писатель, много лет был руководителем Союза писателей СССР.

По сообщению «Правды», причиной самоубийства Фадеева был алкоголизм. «Но это было очередная неправда „Правды“, — возражает литератор Ю. Кротков, — так как в литературных кругах Москвы хорошо знали, что Александр Александрович последние три месяца перед выстрелом не пил. Он был все это время совершенно трезвым, что вызывало общее удивление, и покончил с жизнью в состоянии ясного рассудка. Более того, известно, что Фадеев долго и тщательно готовился к этому решающему акту. Известно, что он ездил по памятным местам, посещал старых друзей, как бы прощаясь с тем, что ему было дорого…

Непосредственным поводом к выстрелу явилось следующее.

После того как началась реабилитация невинно пострадавших при Сталине, некоторые жертвы Фадеева (то есть те, кто был арестован и посажен по ордерам, завизированным Фадеевым) вернулись в Москву. Среди них был писатель, которого я обозначу М., так как с нее начиналась его фамилия. Этот писатель публично назвал Фадеева негодяем и чуть ли не плюнул ему в лицо. После этого М. повесился. (Очевидно, Ю. Кротков имеет в виду писателя Ивана Макарьева, репрессированного в 1937 г. и реабилитированного в 1956-м. Однако, во-первых, Макарьев покончил в 1958 г. (через два года после Фадеева), во-вторых, он сделал это, вскрыв себе вены, а не повесившись, и, в-третьих, причина самоубийства как свидетельствуют Л. Копелев и Р. Орлова, была иной — он пропил две тысячи рублей партийных взносов и страшился „персонального дела“. Что ж, и это молча проглотить? Были такие, которые глотали и даже улыбались. Но ведь писатель М. повесился, он не вынес все невзгоды сталинских исправительно-трудовых лагерей, выжил, а вот вернулся и тут, в Москве, назвав Фадеева негодяем, повесился. Надо было быть полнейшим ничтожеством, чтобы не почувствовать глубины этого факта.