Корабль Роботов. Ветви Большого Дома. Солнечный Ветер (сборник) - Пухов Михаил Георгиевич - Страница 33

Итак, они снова вызвали гравиход и полетели в город Сибирск, некогда подмявший три областных центра пятидесятимиллионный мегаполис, один из самых крупных в Федерации Евразии и Северной Америки, иначе — в Аме — россии, положившей начало всемирному объединению; ныне — ветшающий, почти мертвый Сибирск, не счищенный с лица Земли единственного из — за этого почти, из — за странной, болезненной жизни, теплившейся в сталебетонных недрах…

Его кольцевые тоннели, горизонтальные уровни и лифтовые стволы, кое — где слагавшие толщу высотой с Монблан, были полны круглосуточным бесцельным движением и неумолчным шумом. Дряхлея, прогибались перекрытия; отпадали люки, лопались трубопроводы, садился усталый металл, коробилась пластмасса, трещины бежали по стеклу, вспыхивали давно лишенные питания фонари на уровневых проспектах…

Пробравшись вдоль горизонта «эпсилон» до вертикального ствола «юго — восток–137», увидели братья свалившийся с эстакады линейный экспресс: он не заржавел и не потускнел, поскольку был сделан из нестареющих материалов, он лежал грудой колоссальных бело — голубых игрушек, приводя в бурный восторг малыша Клима. А дальше открылся пустынный стадион, районная арена на двести тысяч мест, и они сыграли там в футбол подобранной тут же облезлой клеенчатой сумкой; а сумка, надо полагать, упала из находившегося полууровнем выше супермаркета размером со стадион, откуда до сих пор несло гнилыми овощами.

После того, как Петр блистательно провел очередной «мяч» в ворота, защищаемые Даном, тот раздраженно заявил, что игра ему надоела. Они покинули зловеще гулкую чащу высоченных трибун — один из секторов осел, видимо, подмытый почвенными водами. Впереди, за просторной набережной с двумя — тремя скелетами электромобилей, лежал пешеходный мост через Томь — черную, маслянистую, слабоумно говорливую Томь в?келезобетонном корыте, Томь, более двух веков не видевшую солнца.

Скоро им вовсе расхотелось играть, прятаться друг от друга, разбить случайно уцелевшие стекла. Тишина все сильнее гнула долу, всеобъемлющая, лишь подчеркиваемая безумным лепетом реки, далекими грохотами и близкими противно — одушевленными скрипами и царапаньями. Клим первый это высказал: наверх, наверх, к небу, пускай даже не синему, а самому злому и дождливому. «Небо где, небо?» — скулил Клим.

Обратный путь оказался нестерпимо долгим, путаным; к тому же в заречной темноте словно бы кто — то ждал, пока они обернутся спинами, чтобы броситься вдогонку, и этот кто — то даже пару раз выдал себя тяжкими, с подвыванием, вздохами — или то пленный ветер бродил среди решетчатых опор?..

Воззвать к Великому Помощнику: «Забери нас отсюда!» — они стыдились, а стыд был пуще страха… Поколебавшись немного, Осадчий — старший объявил, что они будут пробиваться по кратчайшей — вверх, к небу! Точнее, попробуют запустить один из лифтов вертикального ствола «юго — восток–137».

Но, надо полагать, плохо разбирались самоуверенные юнцы в отжившей технике. Сумели выжать малую толику энергии из аккумуляторов, сдвинули с места многотонные громады кабин и противовесов, однако сами, Петром ведомые, вбежали сдуру не на площадку перед пассажирским входом, а на грузовую платформу, предназначенную втаскивать ящики и мясные туши в лифт супермаркета; и платформа двинулась, унося их в широченный дверной проем, но что — то панически проскрежетало под ногами, и повалил вонючий резиновый дым, и платформу заклинило между гигантскими сдвигающимися створками. Двери лифта уже сминали трубчатые борта по обе стороны от ребят; и все же мальчишеский стыд удерживал их от призыва к Помощнику, позорным считалось в «семье» Петра обнаруживать слабость. Через несколько секунд великая нянька Кругов Обитания приняла бы телепатический крик раздавливаемой плоти…

Однако, не доехав до полуметра, замерли сокрушительные двери.

Братья сразу увидели того, кто спас их, раскрыв неприметный шкафчик на стене колодца и что — то переключив там, внутри. Спаситель был мал ростом — должно быть, мальчонка не старше Клима… должно быть, потому что голову его полностью скрывал глухой шлем, оснащенный наушниками, антеннами и сигналами. Вокруг стояли взрослые, образуя почтительную свиту, словно у принца крови. С головы до ног каждый был запакован в плотную ткань, металл и кожу; у одного на лице — прозрачное забрало, у других безобразные темные очки, маски от противогазов.

Лязгая подкованными сапогами, спаситель взобрался на платформу и встал перед тремя братьями. В руке у него был мощный электрический фонарь, из — под шлема, выглядевшего как орудие пытки, торчал бледный решительный подбородок, глаза прятались в тени козырька.

— Чего вы здесь ищете? — спросил ребенок, и как бы в ответ ему меж пандусов и ферм раздался давешний завывающий вздох, теперь куда более близкий. — Чего, могу я узнать? Приключений? Игрушек? Тайны?

— Н — нет!.. — запинаясь, ответил Петр. Малец был ему чуть выше пояса, но производил жуткое, гнетущее впечатление. — Мы просто давно хотели тут побывать… посмотреть, как жили когда — то люди.

— Если нельзя, мы уйдем, — примирительно сказал Дан. — Не сердитесь на нас, пожалуйста.

Дан протянул руку Малышу, но тот возмущенно отдернул свою — в огромной, из кожаных пластин сшитой перчатке. Тогда Клим, все время прижимавшийся к Петру, не выдержал и тихонько заплакал.

— Нельзя? Отчего же? Наоборот! — хрипло, с вызовом сказал спаситель. — Здесь должен побывать каждый землянин. Ходите. Смотрите. Думайте. Это истинная родина людей. Ум и талант проявляются в ограничении. Мудрость — на грани тьмы и света. Хотите видеть миг истинного счастья? Оно в контрасте, бедные зверушки…

Ребенок содрал с себя шлем, и Петр увидел, что перед ними девочка лет шести — семи, стриженная ежиком, с красной вмятиной на лбу и сердитыми воспаленными глазами.

Девочка вновь надела шлем, и Петр ощутил укол пронзительной жалости.

— Я обманула вас. Здесь нельзя быть посторонним. На солнце, на солнце! Быстрее, ну!..

Они возносились в прозрачной кабине, когда — то рассчитанной на сотню пассажиров, с кожаными сиденьями по периметру, взлетали, глядя, как слоями множатся внизу панели и эстакады, галереи, обросшие мохнатой пылью пучки кабелей, решетчатые конструкции, развязки висячих дорог… и сквозь все это еще долго была видна площадь у лифтового ствола, по которой неторопливо шествовала девочка со своей свитой. А за свитой, немного отставая, ползло нечто массивное, темное, помеченное огнями… верный страж — не то танк, не то ящер вроде ископаемых, и отголоски его плаксивых вздохов, слабея, раскатывались под перекрытиями уровней.

Вернувшись домой, к приемопередатчику, Петр первым делом навел справки об урбиках — странной, замкнутой секте людей, которые демонстративно селились в покинутых городских агломерациях. Урбики были против упразднения городов. Травяному лугу предпочитали они асфальтовое покрытие, ручью — поток, заключенный в трубы, хлебу с поля — синтетическую пищу. По мнению пророков урбизма, город не только воспитал все лучшие человеческие качества, но и поддерживал единство общества; вне стен мегаполиса, учили они, расползутся связи между людьми, исчезнут такие понятия, как долг, товарищество, взаимопомощь; погибнет культура, и раздробленное множество творцов — одиночек, капризных мизантропов, будет бессмысленно копошиться, покуда каждый из них не поймет, что его творчество уже никому не нужно. И ему самому — тоже…

Господи! Да разве мог он тогда предположить, сколь безгранично важной станет для него эта тема двадцать лет спустя?! Неужели правы урбики, и землян всего — навсего следует вернуть в несвободу нумерованных горизонтов, уровней и вертикальных стволов? И то, какие уж бунты амазонок в тысячеэтажном общежитии, в толчее общественного транспорта!

Нет. Заманчивая прямолинейность решений — удел дикаря. Украл — чего там думать, руби руки по локоть! Так сказать, внутреннее, личностное обоснование живучести фашизма… Мир сложен, очень сложен… Одиннадцать шагов туда, одиннадцать обратно. Не торопится гроза, скручивающая облачный пласт, точно мокрое белье, над Дунаем. Не спешит видеокуб.