Вниз по Уралу - Правдухин Николай Павлович - Страница 22

С утра кружили без дорог. Неожиданно: на кургане торчат два голенастых серо-стальных журавля. Подбираемся — снялись. Гляжу: впереди весь край горизонта колышется, будто живой. Что это?

— Утки, — говорит возница.

Со второй телеги также заметили астрономическое скопление птиц. Подъезжаем к заросшему озеру. Утиные стаи, десятки тысяч, тучами уносятся в степь. Но знаем, что немало и осталось. Кидаемся с головой в черно-зеленую кугу. Здесь и матерого охотника забьет лихорадка. Консультант-сценарист, — голова ушла в плечи, затылок ощетинился, — нагнувшись, бежит, сел на кочку. Бах, трах, тах! Утки носятся со всех сторон, стаями и в одиночку…

Наконец утки покидают озеро, те, что остаются, крепко садятся в куговых зарослях. Зной нестерпим. Подбираем добычу, ложимся на полынь под телегой. Липатов возвращается из степи с четырьмя утками; губа — в клочьях кожи — отвисла, требует, чтоб его сфотографировали. Вот где сказался человек: индивидуалист, честолюбец.

Вечером возвращаемся в Коловертное. Широкая улица — мазаные заборы, сараи с плоскими крышами, редко расставленные крепкие четырехскатные дома на подклетях. Кое-где развалины. Во всем поселке — ни кустика. Отовсюду видна выжженная степь, уходящие телеграфные столбы. Черные крылья мельницы. Тусклый закат. Тишина, безлюдье, трещат кузнечики. Спотыкаясь, прошел подвыпивший казак, запел было и оборвал. И снова — глушь, ни огонька, только далеко где-то скрипит воз, степенно стонет верблюд.

Наутро в безоблачной синеве летят, растянувшись в три линии, караваны гусей.

Весь день несемся на парусах — торопимся доплыть до семьдесят пятого яра, где, по расспросам, гусиная сидка. За дуплет по гусям назначен приз. Настроение на лодке приподнятое. Вот и яр… Стоянка превосходящая — на высоком песке среди кустов. Разведка находит поблизости озеро с гусиным пухом на песках. Торопливо закусываем недожаренной дичью, и еще до заката Правдухин разводит нас на номера.

Трава здесь — по плечи, местами выше головы. Тополевый, ивовый живописный лес. Сквозь прибрежные ветви зеркально блестит озеро — широкая, на много верст старица. То и дело из-под ног вылетает тетерев, ошалело путаясь в кустах; с сухим фырканьем снимаются куропатки; напуганные вяхири перелетают в двадцати шагах. Но стрелять запрещено по уговору.

Группы деревьев раскиданы, как в роще. Безлюдно и девственно. По Уралу много таких пышных уголков. Раз в год здесь, в старице, ловят рыбу сетями, косят траву, собирают ежевику и терн. Но жить предпочитают в степи, в пыли.

Сидим в номерах, наломав перед собой ветвей, очистив место для стрельбы. Оранжевое солнце уходит вдалеке за ивы. Начинает играть рыба. Потянули поодиночке утки. Иные садятся под самыми номерами, охорашиваются, нежатся на теплых бликах воды. Жужжат комарики. Просвистали низко кулички — стайкой. Пулей, вытянув шею, несется чирок, над ним, не отставая, падая, примеряясь — проворный хищный сокол… Ох, чешутся руки!.. Солнце село. Опустились на озеро береговые тени. Сухое степное зарево заката сияет за ветвями. Утки, садясь, бороздят воду. Громче плещется рыба: это щуки бьют хвостами по отмели, гоняясь за рыбешкой. Лиловая мгла густеет над закатом, в ней замерцала звезда. Темнеет. Резко, тонко кричит ночной хищник. Где же гуси? Плохо видно мушку на стволах…

Что это? Го-го-го… Сильный, торжественный, весенний крик… Го-го-го… Ближе из-за леса… И на угасшем закате очертания трех больших птиц — разведчики-гусаки… Пронеслись над озером, вернулись и с плеском где-то сели в тени… Минута — и гоготом, шумом крыл полнится небо. Садятся стая за стаей. Веселый крик. Озеро кипит от всплесков. Кажется, вот, вот они, но ничего не видно — садятся в тень. Справа — длинная вспышка огня, сейчас же — вторая… Грохот выстрела… Плеск и шум снимающихся стай… Мне на стволы несется огромная черная тень. Сердце остановилось. Нажимаю скользко холодную гашетку…

Много раз собирался я побывать в Урало-Каспийском крае. Снова глянуть на Каленовский поселок, побродить по родным и памятным с детства местам. Вернуть на момент самую счастливую пору своей жизни. Осуществить эту мечту мне удалось лишь в 1927 году. Второго августа, в дни открытия осенней охоты, наша компания двинулась на лодках от города Оренбурга.

Мы проехали водой километров полтораста — до казачьего поселка Кардаиловки Оренбургского уезда. Там недели две скитались по степям и лугам, охотились за дудаками, утками, стрепетами и кроншнепами.

Из Кардаиловки я выехал уже один. В Илецком городке сел на автобус, ходивший те годы до Гурьева. Побывал в Нижне-Уральске, пробрался в низовье реки Урала, заглянул в Каленый, прожив там всего четыре дня.

Моя поездка была разведкой. На следующее лето та же компания снова погрузилась на лодки в Кардаиловке и поплыла вниз по Уралу. На этот раз нам удалось добраться до Каленого.

Там мы прожили дней десять. На воде мы были около полутора месяцев. Проехали на лодке не меньше тысячи километров…

Сегодня мы с Георгием[6] бездельничаем: не задаваясь никакими целями, с утра осматриваем заповедные места, памятные мне с детства. Идем прежде всего к дому покойной теперь казачки Матрены Васильевны. У ней мы жили первый год в Каленом. Саманный серый дом без крыши пережил свою хозяйку. Сохранилась даже завалинка, — мне кажется, та самая, где мы, дети, сиживали по вечерам, слушая сказки. Здесь вот, под крыльцом, жил у меня одно лето белый суслик Альбинос…

На кольях полуразрушившихся плетней так же, как двадцать пять лет назад, сидят вороны, ища глазами воровской добычи.

Идем на Ерик. Берега его мне хорошо знакомы. Под этим небольшим яром я чуть было не утонул однажды зимой, провалившись сквозь лед. Ерик был нашим катком. Мы любили бегать на «коньке». Именно — на коньке. У нас у всех был всегда лишь один конек, привязанный на левую ногу, на правой же были прикреплены особые железные рогульки — «базлук». Ими мы отталкивались и скакали по льду.

Думаем сегодня с Георгием отправиться к вечеру на Сазанчу поудить сазанов. Так называется место на Бухарской стороне Урала, заводь под большим яром, где искони стануют сазаны. Еще в прошлом году Георгий с братом налавливали по десятку крупных рыб за день. Я давно поостыл к рыбалке, но сазанов и мне хочется поудить.

Нынешний год страшно засушлив. Казаки уверяли нас с вечера, что червей нам не найти. Мы старательно облазили все места, рылись по огородам, под полками в банях, в роще на берегу Ерика, — червей нигде не оказалось. Тогда мы решили бросить это безнадежное занятие и отправиться в луга с ружьем, без удочек. Я захотел взглянуть на те места, где мы когда-то охотились с шомполкой. Теперь уже миновали те доисторические времена, и я числюсь заправским охотником. У меня английская бескуровка «Джеффри», и даже Георгий раздобыл себе центральную двустволку. Правда, ее стволы всего-навсего сорока сантиметров длины, у нее потеряно цевье, и я не решился бы из нее стрелять, но и она — чудо в сравнении с нашими прежними ружьями.

Мы оседлали малолеток аргамаков и тронулись за Ерик.

На речушке плавало под камышами с десяток чирушек, но мы не хотели задерживаться и прямиком выехали на луга. Я всю дорогу сильно жалел, что не было со мной моего пойнтера Грайки: куропатки то и дело с треском вылетали из-под ног лошадей, уносясь в ближайший лесок. Утрами и вечерами они всегда выбегают пастись на широкие поляны. Похоже было на то, что мы проезжаем полосой заповедного питомника.