Твори в п'яти томах. Том 1 - Шевченко Тарас Григорович - Страница 34

• Предыдущая
• 34/73
• Следующая

Мое дитя!» И залилась

Слезами, горькими слезами.

Она рыдает, а Оксана

Раскрыла черные глаза:

Скорбящей матери слеза

Прервала сон отроковицы;

С улыбкой черные ресницы

Она закрыла. «Какой сон

Смешной и глупый, и как живо...»

И раскраснелася стыдливо,

Сама не зная отчего.

«Как холодно, а ты все плачешь!

Уж скоро вечер; для чего

Ты мне печали не расскажешь?

И я бы плакала с тобою,

А то...» И хлынули рекою

Слезы невинной красоты.

«И ты заплакала... Прости,

Что о моих сердечных ранах

Я не беседую с тобой,

Я скоро плакать перестану,

Моею тяжкою слезой

Я не прерву твой сон прекрасный,

И о судьбе моей несчастной

Узнаешь ты не от меня.

Тебе расскажут злые люди,

Они тебя не пощадят,

И много, много горя будет.

А горе даром не пройдет.

Озлобит сердце пустотою,

Оно возьмет любовь с собою

И все найлучшее возьмет.

Не плачь, Оксано!» И, рыдая,

Она Оксану утешает:

«Не плачь, дитя мое, усни!

Ты рано плакать начинаешь;

Придет пора твоей весны,

И тайну слез моих узнаешь;

Свои прольешь, прольешь одна,

Одна, бездомной сиротою,

И будет то моя вина,

Что не разделишь...» —

«А с тобою? Разве тебя я не люблю!

Ах, мне с тобой и горе любо,

Я все с тобою разделю.

Не понесу я чужим людям

Мою сердечную слезу,-

К тебе на грудь я принесу.

Только не плачь!

Делись со мною

Своею тяжкою тоскою.

Не плачь одна, откройся мне,

И будет легче. Ах, послушай

О том, что видела во сне,—

Я расскажу тебе.

Чаще, гуще...

Как будто лес, а мы вдвоем

Так наобум себе идем.

Потом темно, потом светло.

Потом гляжу — тебя не стало;

Я — ну бежать, кричать, устала.

Села и плачу. Вдруг село;

Большая улица, большая,

И я по улице иду.

Мне грустно так, тоска такая,

Я спотыкаюсь, упаду.

Мне тяжело, мне давит грудь,

А люди смотрят и смеются.

Мне больно стало, а взглянуть

Я будто на людей боюся.

Потом отаман мне кричит:

«Вот я тебя!» Я испугалась,

И ну бежать... Бегу... упала.

А сын отамана стоит

Как будто, грустный, над водою

И тихо машет мне рукою.

Вот я к нему и подошла,

А он схватил меня руками.

«Зачем в лесу ты не жила?

Зачем ты в поле не росла? —

Такими он сказал словами.—

И мне нельзя тебя любить,

Нельзя с тобою мне венчаться:

Над нами будут все смеяться,

А без тебя мне скучно жить.

Я утоплюся»,— он сказал

И так меня поцеловал!

Не так, как ты... И я проснулась.

Не правда ли, мудреный сон?

Должно быть, худо значит он.

Или не худо — ты не знаешь?

Мне страх как хочется узнать.

О чем же снова ты вздыхаешь?

Или боишься рассказать,

Что значит сон? Ах, расскажи!

Ну, что же делать? Если худо,—

Мы в лес уйдем и будем жить

С тобой вдвоем, и будет любо

С тобою вместе мне грустить.

Ну, что ж? Расскажешь?»

«Да,— сказала,

Вздохнув, слепая,— рассказать

Тебе должна я. Я устала,

Устала горе выливать

Неразделенными слезами.

Тебе уже пятнадцать лет.

Твой сон зловещий, сон ужасный.

Ты встретишь горестный привет

Своей весне, своей несчастной!

Не вспоминай меня, прости —

И на просторе, и на воле

С унылым ветром погрусти,

Как я грустила, тосковала,

Мою вседневную печаль

Как я лишь ветру поверяла,

Но и ему меня не жаль;

Он даже слез сушить не хочет,

А их так много сердце точит.

Оксано, выслушай меня

И помолись душой незлобной

Пречистой деве в час прискорбный

И за его, и за меня.

Неправдой люди все живут,

Ты их не слушай! Сказкой злою

Они мой жребий понесут

И посмеются над тобою.

И ты не будешь правды знать;

На суд ты будешь призывать

Свою родную,— а ты знаешь,

Что слезы горько проливать,

Коли вины своей не знаешь.

Узнай же все: всю жизнь мою

Я расскажу, не потаю,

С ея весельями и мукой,

Да будет для тебя наукой!

Своих родных не знала я,

В чужой семье я вырастала,

Чужая добрая семья

Меня любила. Я слыхала,

Когда я стала вырастать,

Что мать родная, умирая,

Просила их не покидать —

Меня, малютку, покидая.

Но кто она, ее как звали,—

Потом узнать я не могла.

И я росла себе, росла;

Меня сироткой называли,

Потом красавицей слыла;

Меня любили, и ласкали,

И даже сватали! Но я...

Ах, знать, моя такая доля!

Перед людьми гордилась я

Своей красою. Свою волю,

Девичью волю, берегла.

Как тяжко люди отплатили!

Недолго косу я плела —

Ее накрыли. Вот как было.

Весною умер дидыч старый,

А летом дидыч молодой

В село приехал. Злые чары

Он из Московщины с собой

Привез, красавец, для меня;

И я веселье разлюбила,

И Маковеевого дня ⁴

Я не забуду до могилы.

Как ясно солнышко светило,

Как закатилося... и ночь!

Мое дитя! моя ты дочь!

Не обвиняй меня, несчастной,—

Я стыд и горе понесла!

И Маковеев день ужасный,

И день рожденья прокляла.

Мы были в поле, жито жали;

Окончив жатву, шли домой;

Подруги пели и плясали,

А я с распущенной косой,

В венке из жита и пшеницы

Вела перед, была царица.

Нас встретил дидыч молодой.

Никто так мной не любовался.

Я трепетала, тихо шла,

А он смотрел и улыбался.

О как я счастлива была!

Какою сладкою мечтою

Забилось сердце у меня...

На третий день... О мой покою!

Зачем покинул ты меня?

На третий день... и я в палатах

Была, как пани на пиру.

Недолго я была богата.

Зимою рано поутру

Проснулась я,— все пусто было,

И сердце холодом заныло.

А слуги... бог им судия!

С насмешкой выгнали меня

И двери заперли за мною.

Я села здесь, под этим пнем,

И долго плакала... Потом

Едва протоптанной тропою

В село забытое пошла

И долю горшую нашла:

Меня и в хату не пустили,

Все посмеялись надо мной

И хусткой черною, простой

Косу шелковую накрыли.

И я, рыдая, из села

• Предыдущая
• 34/73
• Следующая