Эй, прячьтесь! - Сая Казис Казисович - Страница 26
- Предыдущая
- 26/35
- Следующая
– Где он? – не выдержав, наклонилась над ульем Януте.
– Да где-то тут… Раньше вон в том углу сидел и читал, положив на колени книгу.
– Куда же он делся?
– Я же говорил… Я бы тебе очки дал… – стал объяснять Гедрюс. – Понимаешь, эти очки были как бы волшебные…
– Опять врешь! – сказала Януте.
– Честное слово! – уверял Гедрюс. – Кому бы я орехи принес? И мед – кому?
– А вот мышь! Бр-р, боюсь!..
– Правда, мышь… – сказал Гедрюс, как будто только что ее увидел. Он хотел объяснить Януте, как мог исчезнуть гном. – Ты понимаешь… эти гномы – не простые гномы. Скорее всего они происходят от мышей. Мой дедушка так объяснял. Мыши стали работать, ходить на задних лапках и постепенно превратились в гномов. А этот посидел взаперти, без работы – р-раз! – и опять мышь…
– Да будет тебе врать-то! – не поверила Януте и даже головой покачала. – Так я и думала… Поймает он… гнома.
– Ты подожди, побудь еще… – хватал ее за руку Гедрюс. – Он еще со мной заговорит, вот увидишь! Он непременно что-нибудь скажет…
– Все мальчишки – вруны, – отняв руку, ответила Януте. – А ты врун-врунишка-завирушка!
– Ты подожди, Януте… Ну подожди, пожалуйста!.. – просил Гедрюс, провожая ее через сад. – Если хочешь – у Расяле спроси. Давай ее поищем, увидишь ее ногу, посмотришь, как она с костылями ходит… Януте!
– Отстань! – сердито ответила девочка и сбежала с горки на берег озера.
Гедрюс почувствовал себя так, словно его коза наземь повалила: ни заплакать, ни за козой гнаться. Постоял, пнул в сердцах ногой белый как творог гриб-дождевик и вернулся к улью.
– Ты слышал?! – крикнул он невидимому Мудрику. – Теперь я из-за тебя вруном стал! Трудно было слово сказать? Эй! Пока не заговоришь, я тебя отсюда не выпущу. Так и знай!
– Не ори, – спокойно отозвался Мудрик. – Считай, что меня здесь нет. Так будет лучше и для тебя и для меня.
– Но я же знаю, что ты тут! Я тебя слышу!
– Если знаешь, значит, ты не врун…
– Как не врун? Не только Януте – никто мне не верит.
– Пускай не верят. Главное – самому знать, что говоришь правду, а не ложь.
– Ну и что? И так, и так все надо мной смеются…
– Если боишься насмешек, не рассказывай того, что тебе известно. Знаешь, вот и ладно. Запомни: правда требует большего, чем дает сама. Бывало, людей за нее даже на костре сжигали.
– А что же она дает? Ты ведь говоришь – правда дает…
Мудрик почувствовал, что в своих рассуждениях очень уж далеко зашел, и задумался, как бы Гедрюсу все объяснить.
– Вот, скажем, у меня, – не то в шутку, не то всерьез сказал он, – если я чего-то не знаю, сразу начинает чесаться макушка. И не только у меня – многие ученые оттого и облысели, что им хочется побольше правды узнать…
– Вот и неправда! – ответил Гедрюс. – Наверное, не потому…
– Может, и не потому, – согласился Мудрик. – Из правды, как из одежки, вырастаешь и шьешь себе новую. Некоторые, конечно, обходятся вообще без одежды…
– Дикари?..
– Да… Так и с правдой. Без нее мы стали бы дикарями. Понял что-нибудь?
– Понял, – ответил Гедрюс. – Но пока ты не согласишься при людях поговорить или стихи прочитать, я тебя не выпущу, и все тут.
– Нет! – отрубил Мудрик. – Я не раб, и ты не заставишь меня делать то, что я не хочу.
– Заставлю!
– Нет!
– А что ты сделаешь, если я тебе есть не дам?
Мудрик молчал.
– Пчел напущу! Дымом удушу!
Мудрик молчал.
– Хоть ты и ученый, и все знаешь, все равно я тебя сильнее!
Мудрик молчал…
Ко всем выдумкам Гедрюса, из-за которых Януте, обидевшись, убежала домой, прибавилась и еще одна неприятность: на опушке леса она сорвала несколько поздних переспелых земляник, всыпала ягодки в рот и перекусила вонючего лесного клопа.
«Во всем этот хвастун Гедрюс виноват!» – окончательно рассердилась Януте и всю дорогу до дома отплевывалась. Зачем она пошла к этому похвальбушке? Вот вернется домой и скажет мальчикам, кто прошлой ночью лисят выпустил… Раз Гедрюс такой врунишка – не грех и ей соврать.
А мальчики дома рыскали по сараям, лазили на чердаки и ласково звали кота Черныша. Микас-Разбойник не выдержал и стал сосать сало, которое взял на приманку, а о коте – ни слуху ни духу.
– Хитер зверюга! – сказал Джим и бросил тряпку, которую они собирались накинуть на кота, едва тот возьмется за Микасово сало.
– На воре шапка горит, – добавил Разбойник. – Если не виноват, не прятался бы.
А кот между тем шмыгнул из малинника, в котором он, по-видимому, отсыпался, и прямо к Януте… Она девочка ласковая, если не угостит, то хоть погладит. Да еще в шею клещ впился, зудит немилосердно, хорошо бы кто почесал…
– Дженни!
– Януте! – наперебой закричали мальчики. – Держи!
– Хватай! Не выпускай!
Если бы не клоп и не вранье Гедрюса, Януте ни за что бы не послушалась. «Беги, котик!» – сказала бы да еще в ладоши захлопала. А теперь присела, погладила, почесала Чернышу загривок, а потом – хвать! – обеими руками и держит.
Черныш, почуяв недоброе, перестал мурлыкать и попытался заглянуть Януте в глаза. Сомнений не было: добрая Януте предала Черныша. А сколько раз он ей мурлыкал!.. Сколько раз ластился к ногам!..
Поздновато Черныш выпустил когти. Джим и Микас уже притащили торбу, в которую они складывали улов, и, как кот ни царапался, он все равно оказался в мешке, где уже лежал припасенный заранее камень.
ЭЙ, ПРЯЧЬТЕСЬ!
Завязывая торбу бечевкой, Джим почувствовал боль в руке и увидел, что Черныш в кровь его исцарапал. Микасу-Разбойнику тоже досталось, и он обзывал Черныша гадиной и дьяволом. Они бы тут же его и утопили, но из избы вышла Микасова мама и позвала всех на молодую картошку с грибами.
Оставив торбу с обреченным котом под кустом жасмина, дети умчались в избу. Януте, напомнив мальчикам, чтоб помыли руки, стала рассказывать, что Гедрюс развел в улье мышей, а хвастается, что держит там гномов.
Между тем кот в сумке созвал на помощь всех своих знакомых со двора. Услышав, что истошно мяукает «серый камень» (так ему поначалу показалось), к сумке осторожно приблизился петух. Вслед за ним прибежали две курицы.
– Ко-ко-ко-о! Кот! – сообщил им довольный петух.
– Поддай ему! Поддай!.. – заорала одна горластая курица.
Тут и Хромуша пришла глянуть, с чего это раскудахталась крикливая соседка.
Ах, это кот в мешке… «Да, этот Черныш – темная личность», – подумала она, но по доброте сердечной посоветовала курам оставить кота в покое – и так его дни кончились.
Когда все трое после сытного обеда вышли во двор, чтобы осуществить казнь, то заметили, что вместе с картошкой и грибами они, видно, съели и ненависть к Чернышу. Мало того, увидев, что вокруг мешка толпятся и злобно кудахчут куры, им стало очень жалко кота. Но ни один не посмел в этом признаться.
Януте, сказалась уставшей – кота топить она не пойдет. Она попросила их нести мешок аккуратно, не размахивать, а взять снизу, чтоб камень не отдавил Чернышу хвост или лапку.
Микас так и сделал. Кот устроился удобнее и, осоловев от запаха рыбы, которым была пропитана торба, даже дружелюбно замурлыкал.
Поначалу они направились к озеру, но Микас напомнил, что в озере котов не топят и что отец велел бросить его в торфяное болото. «До болота порядочный кусок, – думал Разбойник. – Пока доплетемся, может, что-нибудь придумаем». Сперва кота понесет он сам, потом передаст Джиму, тот увидит, какой Черныш теплый и ласковый, и обронит доброе слово, Микас подхватит, и еще все может быть… Возьмут да и решат вообще Черныша не топить.
«Хм… – ломал голову и Джим. – Можно хвастать, если поймал лису, попал из лука в ворону или даже в воробья, а утопишь кота – и не похвастаешь…» Но, увы, приговор вынесен, преступник пойман, и Джиму, как предводителю, стыдно показаться перед Микасом бабой и слюнтяем.
- Предыдущая
- 26/35
- Следующая
