Бунт в "Зеленой Речке" - Уткин В. - Страница 74

• Предыдущая
• 74/86
• Следующая

Девлин смахнула что-то с глаз.

—Я хочу еще раз повторить, что я люблю тебя…

Клейн кивнул. Ему ничего не оставалось, как рассказать Девлин о себе. У него и в мыслях не было скрывать от нее свое прошлое — просто как-то случая не представлялось. Теперь такой случай выдался.

—Раз уж настало время темных тайн, давай-ка я расскажу свою. Как знать, может изменится твое отношение ко мне.

—Очень сомневаюсь…

—Меня посадили за то, что я изнасиловал свою подружку.

Некоторое время Девлин молча изучала лицо Клейна. А тот ощущал, как в нем ворочаются в любую секунду готовые вырваться наружу чувства, которые он похоронил и перепахал своей работой, дисциплиной и желанием выжить. Он постарался отделаться от них, догадываясь, что в основном — это смесь горя и гнева.

Наконец Девлин заговорила:

—Пожалуй, расскажи об этом подробнее.

—В самом деле? — спросил Клейн.

Девлин глубоко вздохнула:

—Я останусь с тобой независимо от того, расскажешь ты мне что-нибудь или нет. Я не верю, что ты совершил нечто такое, с чем я не смогу мириться. Но я хочу знать…

Клейн уставился на свечу.

—Мы были вместе четыре года, и все пошло прахом задолго до этого печального конца.

—Как?

Клейн не отрывал взгляда от свечи; вся комната вместе с Девлин сделалась невидимой.

—Обычное дело. Банальная история, из тех, что позволяют адвокатам по разводам и психотерапевтам жить припеваючи. Ни тебе страшных преступлений, ни роковых измен. Такие истории всегда кажутся нудными со стороны и заставляют твою душу истекать кровью, когда это происходит с тобой. Мы ничем не отличались — еще одна парочка, отрабатывающая вариацию на заезженную тему. Взаимная пытка. Одно время это нас увлекало, но потом надоело, и все кончилось.

Клейн взглянул на Девлин и увидел в ее глазах страх. Он снова отвел взгляд.

—Не физическая пытка, если ты подумала об этом. Это было бы слишком прямолинейно, слишком просто. Нравственную муку можно растянуть намного дольше. В конце концов все, что у нас осталось, — это то, что мы называли между собой половыми актами ненависти. Понимаешь, что я имею в виду? Они хороши, пока длятся, но когда все заканчивается, ненавистен даже звук собственного дыхания.

—Я понимаю, — сказала Девлин.

—Однажды после одного из таких грандиозных актов я заявил, что не желаю ее больше видеть — она мне осточертела. Она в ответ заявила, что если я брошу ее, она уделает меня так, что я… — Клейн пожал плечами. — Она говорила такое не впервые, и мне уже надоело. Я просто встал и ушел. А утром ко мне в больницу пришли полицейские и арестовали за изнасилование.

—Ты насиловал ее?

—Она так заявила. Да и какое это имеет значение?

—Большое, и ты это знаешь.

—Я трахнул ее так же, как сотню раз до этого. У нее на спине остались ожоги от трения о ковер. Она кончила три раза. Можешь почитать обо всем в материалах следствия. На суде она заявила, что просила меня прекратить, но это не так. Ее подружки сказали судье, что я по-хамски разговаривал с ними в ресторане, что я груб от природы, что я фанат восточных единоборств и т. д. и т. п. Большая часть всего этого — правда и в то же время наглое вранье. Все вывернули наизнанку. Дело перешло в разряд особо тяжких, и тем не менее это была лишь дурацкая игра, в которой мы кусали друг друга и плевали в лицо. Я усугубил свое положение, предложив встретиться и поговорить с ней до суда. Естественно, беседа быстро обернулась проигрыванием старой пластинки. Два часа разговора втиснули в себя четыре года непрерывной грызни. Мой адвокат чуть не плакал, и не без основания. Ко времени, когда я предстал перед судом, весь этот эпизод изобразили так, будто я угрожал и преследовал несчастную женщину.

—И она не забрала заявление? — спросила Девлин.

—А она могла? — ответил Клейн. — Все, машина заработала. Цирк, да и только. Газеты, адвокаты, женские союзы… И прокурор облизывался при одной только мысли о том, сколько голосов на предстоящих выборах принесет ему обвинительное заключение. А ведь до моего суда этот придурок наверняка считал, что „Девушка-евнух“ — это библейское сказание. Он в темпе обзавелся двумя помощниками женского пола и появился в вечернем выпуске новостей, размахивая феминистским журнальчиком…

Девлин невольно засмеялась, но тут же осеклась.

—Прости, — виновато сказала она. — Просто…

—Знаю, знаю, — перебил ее Клейн. — Это была обалденная комедь. Я уже тогда так думал. И, черт возьми, оказался прав! Мой адвокат, который, к слову, сейчас владеет моим домом, посоветовал мне не выступать. Доказывать якобы должны они, а, появившись за барьером, я буду выглядеть как какой-нибудь Ганнибал Лектер. После ее выступления со стороны обвинения казалось, что я уже победил: ни для кого не было секретом, что ее душа не лежала к этому делу. Но затем во время перекрестного допроса мой кретин-адвокат практически изнасиловал ее вместо меня, изобразив потаскухой, которой она не была, и оставил рыдать в подол блузки. К тому времени я уже и сам уверовал, что изнасиловал бедняжку. Суд признал меня виновным и отвалил от пяти до десяти лет.

Клейн замолчал и крепко потер лицо ладонями.

— Как ее звали? — поинтересовалась Девлин.

Клейн, не отнимая рук от лица, ответил:

—Я не особо старался запомнить ее имя. — К горлу подступил комок, он опустил руки, но не повернулся. — Если изнасилование предполагает использование полового акта для причинения партнеру боли, значит, я насиловал ее неоднократно. Но не реже и не меньше, чем она меня…

—Иногда грань, отделяющая любовь от ненависти, достаточно тонка, — заметила Девлин.

Клейн промолчал.

—Чтобы причинять такую боль, надо очень сильно любить друг друга. Во всяком случае, некоторое время.

—Ага, — согласился Клейн. — „Небеса глядят без гнева, как любовь перерастает в злость“ и все такое прочее. Мы оба виноваты.

Он повернулся и посмотрел в лицо Девлин, смутно выступавшее в свете свечей. Казалось, оно посерело от переживания.

—Ты не опротестовывал приговор? — спросила Девлин. — Она не передумала даже после твоего заключения в тюрьму?

Клейн улыбнулся так, что Девлин побледнела еще сильнее.

—Может, со временем она бы так и поступила, но спустя неделю после суда взяла и поставила себе капельницу инсулина.

Девлин поежилась.

—К тому времени как ее нашли, мозг несчастной был мертв. Спустя неделю консилиум врачей решил отключить аппарат искусственного дыхания…

В комнате стало тихо. Девлин присела на краешек кровати. Затем она подняла голову и открыла было рот, но Клейн не дал ей вымолвить ни слова.

—Не надо ничего говорить, — сказал он. — И не надо меня жалеть. Я заслужил свой каждый день здесь. В „Речке“ нет невиновных. Так или иначе все мы хотели в ней оказаться.

Клейн откинулся к стене, следя за чистым и спокойным, как глаза Генри Эбботта, пламенем свечи и чувствуя, что впервые с того момента, как врачи отключили аппарат искусственного дыхания, он вспоминает о прошлом без злости — только с горечью ожесточения; в его душе воцарился мир. Он вспомнил и о Генри, и о том, нашел ли тот свое последнее успокоение, покачиваясь лицом вниз в зловонной воде „Зеленой Речки“. Затем он снова вернулся мыслями к Девлин и прикинул, насколько велика вероятность того, что все они, чистые и нечистые, к утру вернутся в тот первозданный хаос, из которого когда-то вышли. Он взглянул на затылок Девлин.

—А мы еще верили в то, что являемся венцом творения, — сказал он.

Девлин, ни слова не говоря, положила голову ему на колени. Кончиками пальцев легонько пробежалась по порезам на его голени. Боль успокаивала. От тяжести головы девушки к Клейну вернулась эрекция, это тоже умиротворяло. В конце концов, возможно, это именно то немногое, из-за чего стоило жить. Интересно, подумал Клейн, если ничто не может сравниться с силой, которая превращает любовь в ненависть, то что же сказать об обратном процессе? Неожиданно Клейн обнаружил, что не испытывает ни умиротворения, ни ненависти, и от этого ему стало не по себе: он испугался и почувствовал себя покинутым.

• Предыдущая
• 74/86
• Следующая