Певец во стане русских воинов - Жуковский Василий Андреевич - Страница 67

• Предыдущая
• 67/105
• Следующая

И вера в лучшее в нем не погибнет,

О Камоэнс! о, верь моим словам!

Еще во мне того, что в этот миг

Я чувствую, ни разу не бывало;

Бог языком младенческим моим

С тобою говорит: ты совершил

Свое святое назначенье, ты

Свой пламенник зажег неугасимо;

Мне в душу он проник, как божий луч;

И скольких он других согрел, утешил!

И пусть разрушено земное счастье,

Обмануты ласкавшие надежды

И чистые обруганы мечты…

Об них ли сетовать? Таков удел

Всего, всего прекрасного земного!

Но не умрет живая песнь твоя;

Во всех веках и поколеньях будут

Ей отвечать возвышенные души.

Ты жил и будешь жить для всех времен!

Прямой поэт, твое бессмертно слово!

Камоэнс

Его глаза сверкают, щеки рдеют;

Пророчески со мной он говорит;

От слов его вся внутренность моя

Трепещет; не самим ли богом прислан

Ко мне младенец этот?.. Ты, мой сын,

Лишь о грядущем мыслишь – оглянись

На настоящее и на меня,

Певца твоей великой Лузиады.

Смотри, как я, в нечистом лазарете,

Отечеством презренный и забытый

Людьми, кончаю жизнь на том одре,

Где за два дня издох в цепях безумный.

Таков в своих наградах свет: страшись

Моей стези; беги надежд поэта!

Васко

Бежать твоих надежд, твоей стези

Страшиться?.. Нет, бросаюсь на колени

Перед твоей страдальческой постелью,

На коей ты, как мученик смиренный,

Зришь небеса отверзтые, где ждет

Тебя твой бог, тебя не обманувший.

Благодарю тебя, о Камоэнс,

За все, чем был ты для моей души!

И здесь со мной тебя благодарят

Все современники и всех времен

Грядущих верные друзья святыни,

Поклонники великого, твои

По чувству братья. Пусть людская злоба,

Презрение, насмешка, нищета

Достоинству в награду достаются —

Прекрасней лавра, мученик, твой терн!

И умереть в темнице лазарета

Верх славы… О судьба! дай в жизни мне

Быть Камоэнсом! дай, как он, быть светом

Отечества и века моего

Величием! – и все земные блага

Тебя я отдаю на жертву!

Камоэнс

О!

Клянусь моей последнею минутой,

И всей моей блаженно-скорбной жизнью,

И всем святым, что я в душе хранил,

И всеми чистыми ее мечтами

Клянуся, ты назначен быть поэтом.

Не своелюбие, не тщетный призрак

Тебя влекут – тебя зовет сам бог;

К великому стремишься ты смиренно,

И ты дойдешь к нему – ты сердцем чист.

Васко

Дойду?.. О Камоэнс! ты ль это мне

Пророчишь?.. Повтори ж мне, буду ль я

Поэтом?

Камоэнс

Ты поэт! имей к себе

Доверенность, об этом часе помни;

И если некогда захочет взять

Судьба свое и путь твой омрачится —

Подумай, что своим эфирным словом

Ты с Камоэнсовых очей туман

Печали свеял, что в последний час,

Обезнадеженный сомненьем, он

Твоей душой был вдохновлен, и снова

На пламени твоем свой прежний пламень

Зажег – и жизнь прославил, умирая.

О, помни, друг, об этом часе, помни

О той руке, уж смертью охлажденной,

Которая на звание поэта

Теперь тебя благословляет. Жизнь

Зовет па битву! с богом! воссияй

Прекрасным днем, денница молодая!

А Камоэнсово уж солнце село,

И смерть над ним покров свой расстилает…

Васко

Ты не умрешь. На имени твоем

Покоится бессмертье.

Камоэнс

Так, оно

На нем покоится. Его призыв

Я чувствую: я был поэт вполне.

Неправедно роптал я на страданье;

Мне в душу бог вложил его – он прав;

Страданием душа поэта зреет,

Страдание – святая благодать…

И здесь любил я истину святую,

И голос мой был голосом ее;

И не развеется, как прах ничтожный,

Жизнь вдохновенная моя; бессмертны

Мои мечты; их семена живые

Не пропадут на жатве поколений.

Пред господа могу предстать я смело.

Васко

Что, что с тобой?..

В эту минуту совершается видение: над головою Камоэнса является дух в образе молодой девы, увенчанной лаврами, с сияющим крестом на груди. За нею яркий свет.

Камоэнс

Оставь меня, мой сын!

Я чувствую, великий час мой близко…

Мой дух опять живой – исполнен силы;

Меня зовет знакомый сердцу глас;

Передо мной исчезла тьма могилы,

И в небесах моих опять зажглась

Моя звезда, мой путеводец милый!..

О! ты ль? тебя ль час смертный мне отдал,

Моя любовь, мой светлый идеал?

Тебя, на рубеже земли и неба, снова

Преображенную я вижу пред собой;

Что здесь прекрасного, великого, святого

Я вдохновенною угадывал мечтой,

Невыразимое для мысли и для слова,

То все в мой смертный час прияло образ твой

И, с миром к моему приникнув изголовью,

Мне стало верою, надеждой и любовью.

Так, ты поэзия: тебя я узнаю;

У гроба я постиг твое знаменованье.

Благословляю жизнь тревожную мою!

Благословенно будь души моей страданье!

Смерть! смерть, великий дух! я слышу весть

твою;

Меня всего твое проникнуло сиянье!

(Подает руку Васку, который падает на колени.)

Мой сын, мой сын, будь тверд, душою

не дремли!

Поэзия есть бог в святых мечтах земли.

(Умирает.)

Агасфер Странствующий жид

Он нес свой крест тяжелый на Голгофу;

Он, всемогущий, вседержитель, был

Как человек измучен; пот и кровь

По бледному его лицу бежали;

Под бременем своим он часто падал,

Вставал с усилием, переводил

Дыхание, потом, шагов немного

Переступив, под ношей снова падал,

И наконец, с померкшими от мук

Очами, он хотел остановиться

У Агасферовых дверей, дабы,

К ним прислонившись, перевесть на миг

Дыханье. Агасфер стоял тогда

В дверях. Его он оттолкнул от них

Безжалостно. С глубоким состраданьем

К несчастному, столь чуждому любви,

И сетуя о том, что должен был

Над ним изречь как бог свой приговор,

Он поднял скорбный взгляд на Агасфера

И тихо произнес: «Ты будешь жить,

Пока я не приду», – и удалился.

И наконец он пал под ношею совсем

Без силы. Крест тогда был возложен

На плечи Симона из Киринеи.

И скоро он исчез вдали, и вся толпа

Исчезла вслед за ним; все замолчало

На улице ужасно опустелой.

Народ вокруг Голгофы за стенами

Ерусалимскими столпился. Город

Стал тих, как гроб. Один, оцепенелый,

В дверях своих недвижим Агасфер

Стоял. И долго он стоял, не зная,

Что с ним случилося, чьи были те

• Предыдущая
• 67/105
• Следующая