Лесная книга - Савин Виктор Афанасьевич "Горный" - Страница 3

• Предыдущая
• 3/9
• Следующая

— Вы не забыли, сынки, — продолжал он, — я говорил вам про большую книгу. То «лесная книга». Её составили наши люди, деды и прадеды. Она передаётся из рода в род, от охотника к охотнику. Кто не знает этой книги, тот выходит в лес как слепой. Куницу ему не видать как своих ушей, его обманет даже зайчонок, родившийся нынешним летом. Вот какая это книга!

Старик на минуту притих, прислушался.

В избе отчётливо раздавался храп. Не сильный, а так, ровный, спокойный.

Старый охотник рассердился:

— Семён, Гошка, вы спите? Кому я говорю? Кому науку даю?

— Нет, нет, не спим!

— Что ты, тятя!

— А кто храпит?

— Это пёс, Хриплый. Разморило его у печки-то.

И верно. Спал Хриплый, растянувшись на полу. Яков Тимофеевич успокоился.

— Старый стал мой пёс. Плохо слышит. Вот и спит.

Потом он начал рассказывать детям о повадках пушных зверей, где их искать, как добывать. Страницу за страницей раскрывал «лесную книгу».

А на другой день в пёстром, пегом лесу, куда вышли по морозцу трое Векшиных с собаками на сворках, Яков Тимофеевич сказал:

— Теперь начнём. Вот какая книга! — И он очертил рукой в воздухе полукруг; перед ним были заснеженные поляны, островки ельника, кусты ольховника. — Хорошо! Ночью-то как раз снежок выпал. Удача будет.

На небольшой прогалине старый охотник остановился. На снегу, искрящемся, точно сахарный песок, были отчётливо видны не крупные и не мелкие следы: две продолговатые вмятины рядышком и две, почти круглые, стрелкой впереди, потом опять и опять две вмятины вместе и две впереди, напоминающие букву «Т» вверх ногами.

— Чьи это следы? — поглядывая на сыновей, спросил Яков Тимофеевич.

Георгий улыбнулся и устремил глаза на брата.

— Заячьи, — сказал тот. — Не знаю, что ли?

— Верно, Семён, — заключил отец. — Зайчишко прошёл, косой. Тихонько прошёл, не торопился. Где-нибудь тут он, недалеко ушёл. Сейчас мы его найдём. Наш будет.

Старик Векшин спустил с поводка свою рыжеватую собаку, рвущуюся по следу, и подбодрил:

— Хриплый, возьми! Давай, давай… Гони его сюда.

Пёс перебежал полянку, покрутился возле мелкого осинника, потом углубился в ельник. А через несколько минут послышался его визг, а затем задорный, настойчивый лай. И, хотя лай удалялся и становился чуть слышным, Яков Тимофеевич заявил:

— Скоро сюда косой придёт. Тут у него лёжка. Круг сделает и придёт. По старому следу пойдёт.

Старик расставил сыновей цепочкой вдоль прогалины, сам отошёл в её конец и тоже приготовился.

И действительно, лай снова стал приближаться. Хриплый уже не спешил, не горячился. Он уверенно шёл по горячему заячьему следу, взлаивая, давая знать о себе.

Вскоре зайчишка выбежал на край елани, приподнялся на задних лапках, вытянул шею, повёл ушами, прислушиваясь, оглядываясь. А когда увидел направленные на него три ружья и двух собак, вздыбившихся на поводках, страшно перепугался, припал к земле, но тут же, видимо, сообразил, что так делать не годится, приготовился к отчаянному прыжку, собрав все свои силы. В это время раздался выстрел и эхом плеснулся в сухом, морозном воздухе, загудел громовыми раскатами и заглох где-то в дальних перелесках.

Звонкий и Семён побежали к добыче.

Возбуждённый, с пылающими щеками, Семён схватил беляка, торжествующе взметнул его над головой, потом прижал к груди, погладил пушистую шёрстку и сунул в сетку.

— Нет, погоди! — остановил его отец. — Погоди в сетку класть. Ты про собак забыл. Задаром тебе Хриплый зайца гонял? Гляди, пёс облизывается. Отрежь лапку, дай ему… Звонкому и Стреле тоже по лапке дай. Больше азарта будет у собак. Лесные порядки нельзя нарушать.

Собаки были спущены. Охотники углубились в ельник, Шли по мягкому, чуть запорошённому белой крупкой мху, снег лежал лишь на широких лапчатых ветвях деревьев, образующих внизу шатёр, похожий на подземные выработки в шахтах, освещённых блеклым светом.

— Ну, а здесь-то кого мы будем искать? — спросил старый охотник сыновей, следовавших за ним по пятам. — Медведя, что ли, будем искать?

Георгий приметил хитринку в глазах отца и сказал в задор ему:

— А что косолапому делать тут?

— Как что?

— А где он гойно[1] устраивать будет, берлогу-то? Медведя надо искать в горах, в Каменном хребте. Кроме белки, тут никого нет.

— Пошто нет? А птица?

— Птица — она как самолёт: ей простор нужен. Как она взлетит здесь? В ветках запутается. Тут только белке можно жить, бегать, взбираться на деревья. Тут вон и шишек еловых полно. Живи да жирей, шёрстку-то бархати.

Глаза у Якова Тимофеевича потеплели.

— Гошка, ты молодец! У тебя есть охотничья смётка. Хорошо соображаешь. Без этой смётки человеку в лесу делать нечего… Тише, чу!

В стороне, слева, послышался лай. Сначала редкий, неуверенный, потом частый, задорный.

— Это Звонкий лает, — заметил Георгий, — на белку.

— Всяк из-под своей собаки бьёт, — заявил Семён, словно опасаясь, что кто-то другой воспользуется зверем, облаянным его псом.

— Это тоже лесной закон, — подтвердил Яков Тимофеевич. — Нельзя брать из-под чужой собаки ни птицу, ни зверя. А взял — всё равно что украл. У охотника должна быть чистая совесть… Ступай, Семён. Белку бей в голову. Дробинкой бей, из вкладыша. Шкурку нельзя дырявить.

Когда старший сын скрылся за деревьями, отец сказал младшему:

— Семён-то в азарт входит. На елани я нарочно поставил его с краю. Знал, что косой на него выбежит. Он убил, задорнее стал. Так-то охотником будет. А то говорит: «Скучно здесь на стану. В Глухариное поеду. Либо в колхоз, либо в библиотеку». Жалко мне отпускать Семена. В нашем роду все охотники были. Какой толк в конторе сидеть, бумагу марать!

Яков Тимофеевич и Георгий долго ждали выстрела, но его все не было. Тогда они пошли на лай. Звонкий на задних лапах стоял у ствола огромной седой, словно бородатой ели, надрывно лаял и скрёб когтями кору, будто сам хотел взобраться на дерево. Стрела и Хриплый были тут же. Они сидели поодаль, поглядывали на острую вершину ели и подлаивали Звонкому. Семён ходил вокруг дерева и никак не мог разглядеть затаившегося в густых ветвях маленького зверька.

— Семён, ты отойди от дерева подальше, скорее увидишь, — сказал отец.

Ещё с подхода Георгий заметил белку, зарядил дробинкой свою одностволку и начал целиться. Серый зверёк, вскинув вверх распушённый хвостик, спокойно сидел меж золотистых шишек и умывался лапкой. Видимо, прошло достаточно времени, для того чтобы он успокоился, забыл об опасности и занялся своим делом. То, что происходило внизу, теперь его уже не касалось. Он был очень высоко, над ним висело ясное бирюзовое небо, перед ним без конца-краю расстилалась дремотная тайга, посеребрённая первыми снегопадами. Так о чём же волноваться? Мало ли что происходит внизу. Внизу происходит всякое. А здесь неприятен бывает только верховой ветер.

Яков Тимофеевич задержал руку Георгия.

— Не надо, Гошка, не тронь! Семён, иди-ка сюда, — позвал отец.

Когда старший сын стал рядом, он молвил:

— Посмотри-ка на четвёртую ветку. Вон, справа от вершины.

Лицо Семена просияло. Он вскинул двустволку и выстрелил. Собаки в ярости заметались возле дерева, но к их ногам упала лишь пропоротая дробинкой, выщербленная еловая шишка.

— Не торопись, Семён, не торопись, — спокойно проговорил отец. — Это белка, не глухарь ведь. Не улетит. Снизу подводи мушку, под мордочку. И курок-то плавно спускай.

После второго выстрела белка комышком свалилась с дерева. Собаки кинулись к ней, чтобы схватить, жамкнуть зубами.

— Туба! — прогремел на них Яков Тимофеевич.

Три пса как вкопанные стояли вокруг распластавшейся возле дерева белки, и ни один не осмелился дотронуться до неё.

Подбежал Семён. Он подхватил свою добычу и начал разглядывать.

— В глаз попал, в глаз! — торжествуя, крикнул он. — Глядите!

— Это случайно, — заметил отец.

• Предыдущая
• 3/9
• Следующая