Новое оружие - Савченко Владимир Иванович - Страница 3

• Предыдущая
• 3/21
• Следующая

С т е п а н ы ч е в (допивает кофе, ставит чашку). Короче говоря, вы – физик-ядерщик?

Ф р е н к (удивленно). О-о! Быстрое, но верное умозаключение. Это как же вы постигли, Надежность?

С т е п а н ы ч е в. Очень просто. По комплексу неполноценности.

Ф р е н к. Это уже интересно! Вы считаете, что у нас, ядерщиков, развит комплекс неполноценности? Это отчего же?

С т е п а н ы ч е в (Он поел и теперь тоже не прочь позабавиться). Известно, от чего: от двух с половиной нейтронов. Тех, что выделяются в среднем на одно деление ядра урана или плутония.

Ф р е н к. Л при чем здесь они?

С т е п а н ы ч е в. Да все при том же. Чем была ваша ядерная физика, пока не открыли цепную реакцию с этими двумя с половиной нейтронами? Да вас никто и знать не хотел! Только тем и вознеслись, что напугали людей атомной бомбой... и сами ее испугались! Все ваши изобретения держатся на этих разнесчастных двух с половиной нейтронах: реакторы, бомбы, получение изотопов, атомные подлодки... Так что сама ваша наука неполноценна, висит на тоненькой ниточке цепной реакции. Разве можно ее сравнить, скажем, с электроникой, где используются сотни явлений природы? Эксплуатируете одно явление и сами его толком не понимаете! Что, если, к примеру, при делении ядер станет выскакивать только один нейтрон? А? Все, нету ядерной физики. Или наоборот: четыре нейтрона на деление? Тоже крышка – и науке, и всем... Вот так, Два с Половиной Нейтрона! (Встает.)

Ф р е н к (ошеломленно). О, парень, ты, я вижу, не так прост!

С т е п а н ы ч е в. Ладно. Приятно было побеседовать. Пока... Цепная Реакция! (Уходит.)

Затемнение справа. Освещается комната в МИД СССР.

С о т р у д н и к. Ну, зачем же вы с ним так-то?

С т е п а н ы ч е в. Послушайте, живой я в конце концов человек или нет! Он сидел, портил мне аппетит и настроение... Могу и я испортить ему настроение.

С о т р у д н и к. И вы еще с ним разговаривали?

С т е п а н ы ч е в (скучным голосом). Ну, встретились еще разок в кафетерии, беседовали. Его заело мое отношение к ядерной физике, он старался меня переубедить...

С о т р у д н и к. А вы что же – знаете ядерную физику?

С т е п а н ы ч е в. Да как вам сказать? Работать бы, конечно, не смог,– а приятную беседу отчего не поддержать!

С о т р у д н и к. Ну-ну, рассказывайте, о чем вы беседовали.

С т е п а н ы ч е в. Ведь вам-то совсем не интересно будет слушать!

С о т р у д н и к (встает). Дорогой товарищ Степанычев, мне вас действительно не интересно слушать, вы правы. Мне совсем не интересно вытягивать из вас слово за словом! Для меня вообще вся эта история была бы глубоко неинтересна, если бы... (поднимает палец) если бы вас после ваших неинтересных разговоров не выслали из Штатов как подозреваемого в шпионаже!

С т е п а н ы ч е в. После этого – еще не значит вследствие этого.

С о т р у д н и к. А вследствие чего же? Чего?

Степанычев пожимает плечами.

Ну, вот что (протягивает листы бумаги) – садитесь и опишите подробно ваши беседы с этим Френсисом Гарди: что вы говорили, что он говорил. Не упускайте ничего.

Занавес

Освещена левая часть сцены: домашний кабинет академика Шардец-кого. Одна стена сплошь из книг. Старомодный письменный стол, заваленный бумагами и журналами. Шардецкий сидит в кресле у окна, на коленях портативная пишущая машинка; что-то печатает. Входит Макаров. В руке у него желтый номерной портфель; с такими портфелями не ходят по улице – их возят в машине.

М а к а р о в. Разрешите, Иван Иванович? Добрый день, как ваше дражайшее?

Ш а р д е ц к и й (поднимает голову). О, Олег Викторович! Вот не ждал! (Ставит машинку на подоконник.) Здравствуйте, рад вас... (Пытается подняться, но болезненно морщится, опускается.) А, черт, когда у нас научатся лечить ревматизм, вы не знаете? С самой войны маюсь.

М а к а р о в (усаживается рядом на стул). К ревматизму надо относиться серьезно, Иван Иванович. Как говорят врачи: ревматизм лижет суставы, но кусает сердце! Пчелиный яд, говорят, помогает. Не пробовали?

Ш а р д е ц к и й. А-а! Хорошая погода – вот она действительно помогает. Само проходит... Олег Викторович, если вы станете меня уверять, что оставили дела в министерстве, чтобы посудачить со мной о влиянии пчел на течение ревматического процесса, то я вам, простите, не поверю.

М а к а р о в. А я и не буду вас в этом уверять, Иван Иванович... (Отпирает и открывает портфель, достает сколотые листы.) Я к вам вот по какому вопросу. Недавно из Соединенных Штатов выслали одного нашего стажера. По подозрению в шпионаже. Причиной высылки стали вот эти, изложенные им самим разговоры. Нам их переслали ва МИДа на заключение. Почитайте, пожалуйста.

Ш а р д е ц к и й (берет листы). С кем же этот молодой человек так неосмотрительно побеседовал?

М а к а р о в. С неким Френсисом Гарди, доктором физики.

Ш а р д е ц к и й. Гарди, Гарди... знакомая фамилия... Ага, есть, вспомнил: Бенджамен Голдвин и Френсис Гарди, монография «Свойства электронных и мюонных нейтрин». Переведена и издана у нас в прошлом году. Очень толковая книга, скажу вам. Стало быть, этот Гарди – сотрудник Голдвина. Что ж, почитаем...

Затемнение слева; виден только – в неярком луче прожектора – чита-ющий Шардецкий. Освещена правая сторона сцены: все тот же кафетерий в Беркли. Негр-уборщик ставит стулья вверх ножками на столы. За столиком на переднем плане – С т е п а н ы ч е в и Ф р е н к. Перед ними тарелки, банки с пивом.

Ф р е н к. Нет, Ил, ты неправ: цепную реакцию нарушить нельзя. Пробовали воздействовать и температурами, и давлениями, и средами – чем угодно. Распад и деление ядер – явления незыблемые.

С т е п а н ы ч е в. Незыблемые – пока не нашли что-то, влияющее на свойства ядер. И атомы когда-то считали незыблемыми!

Ф р е н к. Но что – влияющее?

С т е п а н ы ч е в. Не знаю, откуда мне знать! Это вам надо искать и знать, ядерщикам. А то – ломаете атомы, как дети игрушки... Ведь ничего нет удивительного, что атомные ядра разрушаются. Все разрушается, я в этом раз-бираюсь. Металл ржавеет, скалы рассыпаются, приборы портятся. Звезды – и те гаснут или взрываются. Ничто не вечно... Удивительно другое: есть атомные ядра, которые не распадаются совсем. Это – уникум в нашем мире.

Ф р е н к. Ядра стабильных изотопов? Что же здесь удивительного: в таких ядрах мал запас внутренней энергии... (Отхлебывает пиво, режет сосиску, встряхивает над ней перечницу.Безрезультатно.) Что за черт, никогда у них перца нет!

С т е п а н ы ч е в (увлеченно). Вот здесь и обнаруживается у нас с тобой разный взгляд на предметы. Вы, ядерщики, принимаете устойчивость ядер в силу факта. Нашли удобное оправдание: мало внутренней энергии. И еще – «магические числа» частиц в ядре. Слово-то какое: «магические числа»! И где? В науке! Да уважающий себя электрик удавился бы от позора, если бы в его науке обнаружились такие числа!.. А вот с точки зрения теории надежности стабильных изотопов в природе не может быть.

Ф р е н к. Это почему же?

С т е п а н ы ч е в. Потому что ядро – система, взаимодействующая с окружающей средой. Такие системы не могут существовать бесконечно долго. Стабильные же ядра существуют именно бесконечно долго! Иначе из миллиарда миллиардов ядер хоть малая часть распадалась бы, как и в радиоактивных изотопах.

Ф р е н к. Их не может быть – однако они есть. С этим нельзя не считаться, Теория Надежности. (Отхлебывает пиво.)

С т е п а н ы ч е в. Значит, есть не только они. Наверное, в природе существует какой-то процесс, поддерживающий устойчивость таких ядер. Процесс – а не «магические числа»! А для радиоактивных веществ этот процесс нарушен.

• Предыдущая
• 3/21
• Следующая