Новенький - Сатклифф Уильям - Страница 2

• Предыдущая
• 2/40
• Следующая

Когда мы перешли в шестой класс, нам разрешили выступать на еврейских собраниях, и на третьем, задолго до того как я отточил свои методы управления толпой, я повел себя как-то странно. В начале шестого класса мне приходилось очень трудно, и крайне важно было утвердить свою репутацию крутого. Первые пять лет я барахтался в болоте неспортивных зубрил, и в начале шестого класса – впервые с тех пор, как мы все собрались после каникул, – мне представился шанс вновь отвоевать себе социальный статус. Все потому, что нам разрешили носить свою одежду (пиджак и галстук, но, во всяком случае, не школьную форму), и новый водораздел между модными и немодными создавал возможности для перехода через непреодолимую ранее пропасть между избранными (“парнями”) и отверженными (“ботаниками”). И потом, тогда становилось – только становилось– круто быть умным. Тут у меня были все шансы. Если я хотел закончить школу, хоть как-то себя уважая, мне следовало немедленно всем показать, какой я чертовски умный.

Это переизобретение себя плюс то, как перевернулась моя жизнь с появлением Барри – новенького на нашем потоке, – держало меня в состоянии нескончаемого нервного напряжения. Мозг перегревался. Наверное, поэтому на одном еврейском собрании я несколько переборщил. Мне приходилосьвыкручиваться. Приходилосьбыть умным.

У меня был пятый класс – группа, знаменитая своей полной неуправляемостью, – и я пытался подольше растянуть какую-то мутотень, позаимствованную с пятнадцатилетия Берта Рейнольдса. Это не помогало: я уже видел, что группа начинает скучать и вот-вот примется надо мной изгаляться. Так что я переключился на парня по имени Роберт Левин – просто чтобы избежать неприятностей, честное слово.

Левин не был типичной жертвой – не мелюзга, не урод, не христианин. По сути, приятный, дружелюбный парнишка. Просто случилось так, что пять лет назад он дрочил Джереми Джейкобса в джакузи. Никто не знал наверняка, правда ли это, но слыхали об этом все – в школе эту историю рассказывали и пересказывали постоянно. Даже не зная никого из пятого класса, ты все равно слыхал про Роберта Левина и знал, что он дрочил Джереми Джейкобса в джакузи.

Такая притягательная история, которую пересказывали чуть ли не слово в слово, почти наверняка была злобной выдумкой, однако разлетелась достаточно, чтобы превратиться в Школьный Миф. Джереми Джейкобс ушел из школы несколько лет назад, до появления слухов, что делало байку еще удобнее: поголовная сексуальная неуверенность теперь могла сосредоточиться на одном человеке.

Роберт Левин подвергался всем мыслимым издевательствам – от элементарных ежедневных насмешек до записок “Смерть пидорам” в портфеле. Надо думать, его жизнь в школе была совершеннейшей пыткой, но выдерживал он ее неплохо. Помню, встретившись с ним в первый раз, я (как и все) мимоходом спросил, правда ли это, насчет него и Джереми Джейкобса, а он лишь пожал плечами. Даже не разозлился – просто сделал вид, что ему все равно.

И вот я почувствовал, что внимание публики от меня ускользает, заметил в углу Левина и, не глядя на него, постепенно свернул на тему мастурбации и джакузи. Все вдруг снова навострили уши. Им было интересно, поскольку я прямо ни на что не намекал – просто ловко лавировал между двумя этими вопросами: сначала поговорил о том, как приятели время от времени дрочат друг друга и что это значит, потом упомянул о том, что обстановка ванной комнаты многое может сказать о сексуальных пристрастиях, и о том, как удобна для мастурбации джакузи. Потом стал болтать, как жаль, что Джереми Джейкобс ушел из школы, потому что у его родителей была чудная джакузи, о которой он всем нам мог бы порассказать, – и так далее и так далее. Я трепался, а в классе все смеялись. Не хочу хвастаться, но это действительно было смешно – и не грубо, поскольку намекал я весьма тонко. На Левина я даже не смотрел и его имени не упомянул ни разу. Это была умора. Очень, оченьсмешно. Такое мгновение полной власти. Все собрание в моих руках.

Тут я должен признать, что многие смеялись как-то чересчур. На самом деле смеялись они не со мной, а скорее над Робертом Левиным, – и совершенно отвратительным образом. Это меня обломало, потому что я не был жесток. Я просто пытался быть смешным.

Левину, очевидно, это не казалось забавным. Но он вроде бы и не злился. Может, был раздражен, но виду не подавал. Лицо абсолютно без выражения. Просто смотрел на меня так, будто внимательно слушал и пытался запомнить все, что я говорил.

В конце собрания, когда все повалили из класса, он остался в той же позе – все так жесидел и смотрел на меня. Будто ждал, что я заткнусь, хотя я уже заткнулся. Его взгляд, пустой класс, из коридора слышны голоса – все это меня тормознуло. Будто что-то еще должно произойти.

Он встал, подошел к двери, осторожно ее прикрыл. В комнате стало тихо. Когда его взгляд вернулся от дверной ручки к моему лицу, у меня в груди словно что-то провалилось.

Он по-прежнему ничего не говорил.

Это я должен был первым что-то сказать.

– Пойми меня правильно, – сказал я. – Это была просто шутка.

Он не двигался, но в воздухе витало что-то пугающее. Я впервые заметил, что он выше меня.

– Послушай, я не над тобой смеялся. Я просто шутил. Это шутка была. Я просто защищался – они бы вот-вот на меня накинулись. Некоторые смеялись надтобой, а я – нет. Я этого не хотел. И меня обломало не меньше твоего, что они все неправильно поняли. Я против тебя ничего не имею. Они кретины. Ты на них должен злиться.

– Но я злюсь на тебя, – сказал он очень спокойно. И так тихо, что я открыл рот спросить: “Что?” – но закрыл снова. Я слышал.

И снова почувствовал, как внутри что-то проваливается.

– По тебе не скажешь, что ты злишься, – сказал я, выдавив смешок.

Тут какие-то салаги вбежали в класс на урок, и Левин ушел.

Надо было его ударить.

Чтобы сделать в школе карьеру, ты из чистой злобы то и дело обязательно унижаешь чудиков. Не то чтобы наличие заклятого врага кому-нибудь повредило. И мне, разумеется, было до лампочки, что какая-то шмакодявка из пятого класса теперь меня ненавидит. Но от этого случая остался омерзительный осадок. Я не из тех, кто впадает в депрессию от чувства вины при каждом промахе, но всякий раз, вспоминая, что натворил, я не могу избавиться от ощущения, что вроде... как сказать... предал себя.

Все это мешалось у меня в мозгу с мыслями про Барри, новенького.

Барри поступил в школу тремя неделями раньше – пришел в шестой класс. В школе существовала традиция около года игнорировать всех новеньких, кроме христиан. С остальными новенькими в шестом это отлично получалось, а вот с Барри – нет, потому что он ухитрился наплевать на всех еще до того, как им представился случай наплевать на него. Не скажу, что он был активно необщителен, – просто создавалось впечатление, что ему неинтересно заводить друзей. Если учесть, что при этом он был шести футов росту, сложен как бог и с лицом кинозвезды, нетрудно понять, как ему удалось запугать абсолютно всех в школе, даже пальцем не шевельнув.

Его бесстрастность только усиливала паранойю всех и каждого по поводу собственных тел. Стоя рядом с ним, ты чувствовал себя уродцем – маленьким, волосатым и неловким. Все ощущали, как его взгляд жжет прыщавые подбородки, блестящие носы, жирные волосы или слишком короткие ноги. Все его боялись.

Но не смотреть на него мы не могли. Во всяком случае, я не мог на него не смотреть. Я не гений самоанализа, но, признаться, Барри делал со мной что-то странное. Я отыскивал его в толпе. Когда открывалась дверь в комнату отдыха шестого класса, я не мог удержаться и оборачивался глянуть, не он ли это. В столовой я к нему не приближался, но бродил со своим подносом, высматривая, где он сидит, а уж потом садился сам. Я был вроде как одержим Барри.

• Предыдущая
• 2/40
• Следующая