Орел девятого легиона - Сатклифф Розмэри - Страница 11
- Предыдущая
- 11/55
- Следующая
Дядя Аквила казался громадным. Таково было первое впечатление Марка, и оно не проходило. Суставы у него как бы скреплялись свободно, лысая голова в веснушках и костлявые, но красивые кисти рук казались непомерно большими даже соотносительно с огромным телом. Властность, казалось, облекала его естественно и привычно, как его тога. Даже если сделать скидку на двадцатилетнюю разницу в возрасте между ним и отцом Марка, он совсем не походил на брата. Впрочем, Марк давно перестал уже сравнивать его с кем бы то ни было: он был просто дядя Аквила.
Вечерняя трапеза окончилась, и старый Стефанос, раскинув на столе между Марком и дядей шашечную доску, удалился восвояси. Ярко белели и чернели квадратики слоновой кости и эбенового дерева. Дядя Аквила уже расставил свои шашки, но Марк замешкался, о чем-то задумавшись. Наконец, с легким стуком поставив белую шашку, он сказал:
– Утром заходил Ульпий.
– А-а, наш толстый доктор, – отозвался дядя Аквила. Он протянул было вперед руку, но тут же положил ее обратно на подлокотник. – Ну и что он тебе сообщил? Что-нибудь стоящее?
– Все то же… нужно ждать и ждать. – Марк вдруг не выдержал и засмеялся горьким смехом, чтобы скрыть отчаяние: – Он сказал, что я должен набраться еще немножечко терпения, назвал меня милым юношей и помахал своим толстым надушенным пальцем у меня перед носом. Фу! Он похож на белого жирного червяка, какие водятся под камнями!
– Похож, – согласился дядя Аквила. – И тем не менее придется подождать, ничего не поделаешь.
Марк поднял от доски голову.
– В том-то и штука. Сколько мне еще ждать?
– Хм? – пробурчал дядя Аквила.
– Я здесь уже два месяца, а мы с тобой ни разу не говорили о моем будущем. Я откладывал разговор от одного посещения этой толстопузой пиявки до другого, потому что… потому что я, наверно, не представляю себе жизни без легиона. Я даже не знаю, с чего начинать. – Он с виноватым видом улыбнулся дяде. – Но когда-то нам придется это обсудить.
– Когда-нибудь – да, но еще не теперь. Незачем толковать о будущем раньше, чем ты встанешь на ноги.
– Один Митра знает, когда это произойдет. Неужели ты не понимаешь, я не могу до бесконечности сидеть у тебя на шее.
– Прошу тебя, только не будь таким болваном, – резко произнес дядя Аквила, но глаза его из-под нависших бровей глянули на племянника с неожиданно добрым выражением. – Я небогат, но и не настолько беден, чтобы не прокормить моего родича. Ты мне не мешаешь. Откровенно говоря, я частенько даже забываю о твоем присутствии. К тому же ты вполне пристойно играешь в шашки. Разумеется, ты останешься здесь, если только… – он внезапно подался вперед: – Или тебе хочется домой?
– Домой? – переспросил Марк.
– Да, ты, очевидно, всегда можешь поехать и жить у этой глупой курицы – моей сестры?
– И у так называемого дяди Тулла Лепида? – Марк вздернул голову, черные брови его сошлись на переносице, нос сморщился, будто почуял дурной запах. – Да я лучше буду сидеть на берегу Тибра и просить подаяние у женщин из трущоб, которые приходят за водой!
– Ах, так обстоит дело? – Дядя Аквила кивнул своей огромной головой. – Ну, теперь, когда мы все выяснили, начнем играть?
Он сделал первый ход, Марк сделал ответный, и некоторое время они играли молча. Освещенная комната была раковиной тишины среди нарастающего грохота ветра. В жаровне шипели желтые язычки пламени, сгоревшее полено с шуршанием обвалилось в пещеру на красные угли. То и дело слышался четкий щелчок, когда Марк или дядя переставляли шашку. Но Марк не слышал всех этих мирных звуков, не видел своего противника – он думал о том, о чем старался не думать весь день.
Сегодня был двадцать четвертый вечер декабря, канун зимнего солнцестояния, канун рождения Митры. Очень скоро в лагерях и крепостях, где стоят легионы, все сойдутся, чтобы совершить обряд почитания Митры. На сторожевых постах и в мелких пограничных крепостцах соберутся лишь горстки людей, но на крупных стоянках легионеров в пещерах наберутся сотни. В прошлом году в Иске он был среди них новичок, только что получивший посвящение; клеймо посвящения в Вороны еще не зажило у него между бровей. Он страстно хотел вернуть тот прошлый год, вернуть прежнюю жизнь, снова изведать чувство товарищества. Он передвигал шашки почти машинально, перед глазами у него был не черно-белый блеск доски, а прошлогоднее сборище, вереница людей, спускавшаяся через Преторианские ворота вниз, к пещере. Он видел гребенчатый шлем шедшего впереди центуриона, шлем чернел на фоне мерцающих звезд Ориона. Марк вспоминал притаившуюся в ожидании тьму пещеры и как наконец, едва трубы протрубили третью ночную стражу на дальнем конце стены, в пещере внезапно засияли свечи. Сперва они чуть не угасли, пламя их посинело, затем снова ярко вспыхнули – возрожденный свет Митры в темную пору года…
Сильнейший порыв ветра налетел на дом, как хищная птица, пытающаяся ворваться внутрь; пламя в лампе заплясало, отбрасывая тени, полосы побежали по клеткам доски… и прошлогодние призраки ушли в прошлое, отодвинулись на год назад. Марк поднял голову и проговорил вслух, просто так, чтобы заглушить свои мысли:
– Удивляюсь, что заставило тебя, дядя, поселиться в Британии, когда ты мог вернуться на родину?
Дядя Аквила с педантичной продуманностью передвинул шашку и тогда только ответил вопросом на вопрос:
– Тебе кажется очень странным, что кто-то предпочел пустить корни в варварской стране, хотя был волен вернуться домой?
– В такую ночь, как сегодня, это кажется просто необъяснимым.
– А чего ради мне было возвращаться? – просто сказал старший собеседник. – Большую часть службы я провел тут, хотя когда пришло время расставаться с легионами, оно застало меня в Иудее. Что у меня осталось общего с Римом? Так, чуть-чуть воспоминаний. Я был совсем молодой, когда в первый раз увидел белые утесы Дубриса впереди по носу галеры. С севером у меня связано куда больше… Твой ход.
Марк передвинул шашку на соседний квадрат, а дядя подвинул свою.
– Переселись я на юг, мне не хватало бы этого неба. Ты заметил, как изменчиво небо в Британии? У меня здесь появились друзья – не много, но все-таки. Единственная женщина, которая мне была небезразлична, похоронена в Глеве…
Марк быстро поднял на него глаза:
– Я и не знал…
– Откуда тебе знать? Я ведь не всегда был старым и лысым дядей Аквилой.
– Нет, конечно. А какая… она была?
– Очень миленькая. Дочь коменданта лагеря. Вот у него была морда верблюда, а она была прехорошенькая, с густыми шелковистыми каштановыми волосами. Когда она умерла, ей было восемнадцать, а мне двадцать два.
Марк молчал. Что он мог сказать? Но дядя Аквила, заметив выражение его лица, издал глухой смешок.
– Нет, нет, ты ошибаешься. Я – старый эгоист и вполне доволен своей жизнью. – И, помолчав, он вернулся к началу разговора: – Я убил своего первого кабана на территории силуров. Я побратался с татуированным варваром на севере, где теперь Адрианов вал. Одна моя собака зарыта в Лугуваллии, ее звали Маргарита. Я любил девушку в Глеве. Я прошел походом всю Британию из конца в конец, и погода тогда была похуже нынешней. Все это поневоле заставляет человека пустить корни.
– Пожалуй, я начинаю понимать, – произнес Марк, помолчав.
– Отлично. Твой ход.
Но, сделав несколько ходов в молчании, дядя Аквила снова поднял голову, тонкие морщины собрались у него в уголках глаз.
– Какое у нас с тобой осеннее настроение! Не мешало бы нам встряхнуться.
– Что ты предлагаешь? – Марк улыбнулся.
– Завтра состоятся игры. Нам тут, в Каллеве, конечно, с Колизеем не тягаться, но все же будут дикие звери, показательный бой, и возможно, даже немножко кровопускания. Решено. Идем.
И они отправились на другой день; Марк – в носилках, словно, как он с отвращением заметил, магистрат или знатная дама. Они прибыли в цирк рано, но когда наконец устроились на одной из мягких скамей, предназначенных для должностных лиц и их семейств (а дядя Аквила и в самом деле был магистратом, хотя и пришел на своих ногах), амфитеатр позади Восточных ворот уже наполнялся нетерпеливыми зрителями. Ветер стих, но воздух был морозный, с чистым острым привкусом, и Марк с жадностью втягивал его в себя, поплотнее запахиваясь в военный плащ. После того как он так долго просидел в четырех стенах, посыпанная песком арена показалась ему необъятной – огромное пустое пространство, обнесенное барьером, над которым ряд за рядом громоздились скамьи, битком набитые зрителями.
- Предыдущая
- 11/55
- Следующая
