Гордиев узел сексологии. Полемические заметки об однополом влечении - Бейлькин Михаил Меерович - Страница 76

Вот ещё один пример: “Все мальчики африканского племени нуэров проходят инициацию, осуществляющуюся с помощью крайне жестокой операции. Маленьким ножом им делают надрезы (до кости) на лбу – от уха и до уха. Рубцы остаются на всю жизнь и говорят, что следы надрезов заметны даже на черепах умерших”. (Э. Эванс-Причард, 1985).

На взгляд европейца – это садизм. Между тем, Тэрнер находит нечто общее между унижениями и мучениями, выпадающими на долю подростков в обряде инициации, и унижениями через которые проходят европейские новобранцы в армии. Сходство между инициацией и армейской “дедовщиной” кажущееся. Конечно, в обеих ситуациях есть нечто общее, ведь в них человек переходит из прежнего социального статуса в новый. Но “дедовщина” – глумление над человеческим достоинством. При инициации же речь идёт о другом: ценой мук, традиционных для этого ритуала, обретается право перехода из “внеполового” статуса к статусу мужчины или женщины. Кратковременный, но мощный нажим на подростка заставляет его понять, что возврат к его прежней жизни с неопределённым половым статусом невозможен. Это помогает ему мобилизовать все физические и нравственные ресурсы, ведь иначе он стал бы изгоем. И для мальчиков, и для девочек наступает время сдать суровый экзамен. Они должны показать, что вполне усвоили сексуальные аспекты культуры своего народа, могут выдержать физические и нравственные муки, способны исполнять роли, предписываемые их полом. Тем большим уважением вознаграждаются новые мужчины и женщины, вернувшиеся с победой из леса в деревню.

Обряды инициации жестоки, но они выполняют важную функцию – сохранение традиций и с ними – единства общины. Таковы и гомосексуальные обряды, унизительные и мучительные, но такой уж ценой достигается статус мужчины!

Подчёркнуто гомофобны в своём большинстве и однополые подростковые группы авторитарного типа в нашей стране. Насильственные гомосексуальные акты ставят пассивного партнёра в положение парии; он беспрекословно должен быть готов к сексуальному “использованию” в группе в любой момент. Именно такие пассивные “шестёрки-педовки” использовались убийцей Л. в его публичных демонстрациях “тройной горячки”. Важно отметить, что активные партнёры не считают себя гомосексуалами. Способность вступать в половые контакты не только с женщинами, но и с мужчинами, по их мнению – свидетельство подлинной мужественности. Отсюда своеобразный парадокс: подростки, сами практикующие гомосексуальную активность, употребляют на каждом шагу в качестве ругательства “пидор”, “гомик”, “голубой”. На лицо явное сходство гомофобной атмосферы, царящей в асоциальных подростковых группах и в уголовном мире.

Не следует забывать и о том, что в подростковых сообществах презираются и третируются не только пассивные половые партнёры, но и партнёрши (так называемые “общие девочки”); их именуют “биксами”, “тёлками”, “сосками”, “подстилками” и т. д.

Итак, утрированно мужское поведение, пренебрежительное отношение к женщинам и презрение к гомосексуалам продиктованы стремлением подростков стать “настоящими мужчинами”. В этом смысл подростковых сообществ у всех народов. В гомофобном ключе формируются характеры членов многих подростковых групп и в нашем обществе.

Психогенность группового секса

Для Антона, высокого подростка с копной светлых волос и большими голубыми глазами, групповой секс обернулось бедой. В возрасте 15 лет друг свёл его с группой старшеклассников. Ребята собирались в подвальном помещении, пили купленное в складчину пиво, слушали музыку, сами играли на гитаре, тренировались, поднимая тяжести. Подростку его новые друзья очень понравились. Ему льстило отношение к нему как к равному со стороны более взрослых “накачанных” парней. Сам он не был атлетом, зато обладал музыкальным вкусом и отлично разбирался в творчестве вокальных групп.

Второй встречи с членами компании подросток ожидал с нетерпением. Поначалу она ничем не отличалась от первой. Потягивая пиво и рассказывая о своих похождениях с девочками, один из парней вдруг спросил:

– Ты, Антон, кого-нибудь уже трахал?

– Нет пока.

– А тебя трахали?

– Вы что, ребята?!

Далее последовал кошмар, вспоминая о котором Антон бледнеет до сих пор: боль, бесполезные крики о помощи, чувство безнадёжности, беспомощности. Его изнасиловали 5 или 6 парней. Был ли среди них его “друг” или он только помогал держать Антона, подросток не знает. На прощание ему сказали, что волноваться не следует, мол, ничего особенного не случилось, а, главное, никто об этом никогда не узнает. Вопреки обещанию, данному парнями, “друг” на следующий же день взахлёб рассказывал всем общим знакомым о том, что Антона “хором опустили” в подвале.

Повинуясь первому порыву, подросток забрал припрятанные матерью деньги и уехал в незнакомый город. Там он в каком-то трансе слонялся по улицам, пока его не задержал милиционер. В конце концов, подростка отправили домой. Объяснить матери, что с ним происходит, Антон так никогда и не сумел. Его госпитализировали в психоневрологическое отделение, где за несколько месяцев вывели из депрессии. В школу он больше не вернулся.

При всех возрастных и функциональных различиях, присущих подростковым группам, в состав которых входили убийца Л. и Антон, они сходны в главном:

Во-первых, очевидна их притягательность для подростков. Каждый при этом искал в группе своё: Антон – чувство общности и стремление обрести мужественность; Л. добивался лидерства и признания своих выдающихся половых способностей. Однако есть и нечто общее, что во всех уголках земного шара приводит подростков в группы сверстников.

Психолог Мишель Кле в своей книге “Психология подростка” (1991) пишет: “Возможно, не очень корректно сравнивать подростковые группы, возникшие в различном этническом или географическом контексте, но сам факт их существования отмечается повсеместно: в западных странах, в Африке и в странах Востока”. <…> В труде “Подростковое общество” Дж. Коулмен (Coleman J. S., 1961) доказывает существование чисто подростковой субкультуры, порождающей специфические нормы поведения и свои ценности, независимые от культуры взрослых. Подростковая культура существует благодаря огромной привлекательности для подростков свойственных ей норм, нередко входящих в противоречие с теми ценностями, которые движут миром взрослых – родителей и учителей. Коулмен утверждает, что американский подросток приобретает растущий опыт маргинального существования в группе сверстников, владеющей системой санкций и поощрений и определяющий набор референтных ценностей”.

Важная роль подростковых групп заключается в том, что в них осуществляется эмансипация подростков от влияния родителей. Психолог Бианка Заззо исследовала ответы французских подростков на вопрос: “Что Вы лично предпочитаете: жизнь в семье или вне её, в компании с другими подростками?” (Zazzo B., 1966). Оказалось, что большинство опрошенных предпочитали группы ровесников семьям. Это понятно в свете частых конфликтов подростков с родителями, испытываемых ими чувств отверженности в семье и непонимания со стороны взрослых (по данным Заззо подобные жалобы предъявляли 70 % опрошенных, причём у 5–10 % дело доходило до скандалов и ухода из дому). Но и даже при самой благоприятной атмосфере, царящей в семье, подростки неудержимо тянутся к группам сверстников, поскольку испытывают потребность в смене референтного общения.

С другой стороны, агрессивность и полигамность, царящие в подростковых сообществах, часто обрекают молодых людей на невротические расстройства. Половые взаимоотношения в группе вместо чувства удовольствия сопровождаются тревогой или страхом; центры удовольствия начинают подкреплять примитивные формы сексуальности с элементами садизма, в ущерб другим, социально и биологически более сложным. Именно в подростковой группе Л. изобрёл свой “коронный номер” “тройной горячки”, заставляя партнёрш брать в рот половой член, только что побывавший в прямой кишке парня или “общей девочки”.