Криминальный гамбит - Сартинов Евгений Петрович - Страница 41

• Предыдущая
• 41/72
• Следующая

— Давай его сюда, — распорядился Мамонов, решив успокоить кающегося грешника на широком кожаном диване испанского производства. Уложив Стародымова, спасители его налили себе по рюмке и принялись обсуждать новую проблему, возникшую с появлением в Демидовке бургомистра.

— Совсем старый чокнулся с этой религией, — проворчал Гусев, поглядывая на храпевшего с астматическим надрывом мэра.

— Да, так крыша может и совсем уехать, — согласился Мамонов. — Они с Валькой вообще на богомолье куда-то на Валаам ездили, а потом она одна в Киеве какие-то пещеры посещала.

— Да ты что? — удивился Вадим. — А я думал, она опять на Кипр летала.

— Нет, все, отгрешила свое, теперь замаливает.

— Климакс, поди, стукнул.

Мамонов только хмыкнул и, пододвинув к себе телефон, набрал номер.

— Ты кому это звонишь? — спросил Гусев.

— Вальке, чтоб не искала. Алло! Валентина Павловна, извини, что разбудил, это Мамонов. Просто хочу сообщить, что Александр Иванович у нас. Да, отдыхает.

Ну, перебрали немножко, завтра как штык его доставлю живым и невредимым. Да-да, обсуждали наши текущие дела. Нет, что ты! Никаких девушек и сауны… Не волнуйся! Спокойной ночи! — И положил трубку.

Гусь, развалившись в кресле, кивнул в сторону спящего бургомистра:

— И все-таки что с ним делать? Как ты думаешь, это у него серьезно?

— Ты про что?

— Ну, все эти дурацкие шуточки, — пояснил Вадим. — «Должны сидеть в тюрьме…» — процитировал он отдыхающего гостя.

— Да брось ты! — отмахнулся Мамонов, долгие годы бывший с четой Стародымовых на короткой ноге. — Пусть проспится, а завтра из него Валентина быстро эту дурь выбьет. За сына она готова на все, убьет кого угодно.

— Это хорошо, но ты так и не ответил, что со своими операми делать будешь?

Ведь роют, суки, так и идут по следу, волки поганые!

Подполковник скривился:

— А кто виноват? Если бы твой Боря задолбал не этого полудурка, а Колодникова, сейчас бы проблем не было.

— Что ты уперся в майора?! Между прочим, этот лейтенант твой так и пасет Орлову. А, Мазуров?

— Он вне игры.

— Он-то да, а весь остальной утро пашет, копает это дело.

— Что они не нароют, я все подчищу. Вот твои быки ни хрена не могут,начал раздражаться Мамонов. — Я снял охрану с девки, и что? Хренушки?

— Не ссы, завтра ей придут кранты, там все схвачено, — отмахнулся Гусь.

— Если ее не будет, мы все аккуратно переводим на покойничков, Бурлака и Свинореза. Не подкопаешься.

Мамонов подошел к окну, посмотрел на слабую, только занимающуюся зарю.

— Что-то Дик сегодня из себя выходит, — сказал он, вглядываясь в темноту, будто стараясь определить причину собачьего беспокойства. И вдруг увидел, как в лесопосадке вспыхнули на секунду автомобильные фары и тут же скрылись за пригорком, машина выбралась на шоссе и поехала в сторону Кривова.

«И сюда, сволочи, добрались. И не лень им ездить в такую даль, чтобы потыкаться носом в закрытые ворота», — подумал подполковник, отходя от окна.

Дик перестал лаять и начал жадно лакать из миски воду. Было пять утра, когда Гусев ушел. Мамонов собирался ложиться спать, но зазвонил сотовый, и он с удивлением услышал голос недавнего гостя:

— Слушай, братан, я забыл тебе сказать: тут кто-то звонил мне, у меня этот номер остался на определителе. Вроде бы случайно, не туда попали, но ты пробей на всякий случай.

— Диктуй, — сказал Мамонов, вытаскивая из кармана ручку.

— Три, сорок, пятьдесят два.

Подполковник замер, потом переспросил:

— Какой номер?

— Три, сорок, пятьдесят два. Что, знакомый номерок?

Мамонов мог ответить сразу, мгновенно. Телефон с этим номером стоял на столе, за которым шесть лет назад сидел майор, старший оперуполномоченный уголовного розыска, то есть он сам. Теперь этот кабинет занимал Колодников… И номер принадлежал ему.

Лариса Онищенко, как всегда, опаздывала на работу. Алешка опять капризничал, не хотел идти в детский сад и на полпути закатил грандиозную истерику. Все это съело и без того маленький запас времени, отпущенный Ларисой на непредвиденные обстоятельства. Она почти бежала, когда рядом затормозила машина и знакомый хрипловатый голос сказал:

— Садись, подвезу.

Девушка вздрогнула и пролепетала:

— Спасибо, — и продолжала идти. Но голос властно и грубо приказал:

— Садись, говорю!

Деваться было некуда, и Лариса села на заднее сиденье, судорожно сжимая в руках потрепанную сумочку.

— Что скажешь? — спросил человек, сидящий за рулем.

— Никак не получается… — запинаясь, проговорила Лариса. — Они все-все контролируют. Лекарства проверяют, шприцы… Я не смогу.

Девушка видела только затылок своего собеседника, с завитками цвета легкой ржавчины. Но она знала его лицо: странные, темного омута глаза, застывший в вечной улыбке рот. Когда машина остановилась метрах в ста от больницы, Гусев обернулся к Ларисе.

— Тем не менее надо постараться, это, детка, в твоих интересах. Возьми еще на расходы, — он почти насильно всунул в руки медсестры несколько купюр, а потом осторожно вытащил из бардачка шприц с предохранительным колпачком на игле. — И возьми вот это. Тем составом не пользуйся, он действует мгновенно, а этот чуть погодя, все будет естественно. Никто на тебя не подумает. Давай, Ларисочка. А то ведь не расплатишься с нами. Да и сын у тебя растет, такой красивый мальчишка, жаль будет, если с ним что-то случится.

Глядя вслед Ларисе, Гусев пытался понять, выполнит она то, что он ей приказал, или нет. Девчонку они вычислили еще позавчера: мать-одиночка, живет в коммуналке, денег явно не хватает, обожает своего сына, а значит, пойдет на все, стоит лишь припугнуть и немного заплатить. Второе Вадим считал основным компонентом убеждения. Получив деньги, большие, по ее меркам, Лариса должна почувствовать себя должницей.

Гусев был неплохим психологом. Он всем своим нутром, подспудно чувствовал, от какого человека стоит ожидать подлости, от кого следует держаться подальше, с кем, наоборот, стоит дружить. А уж кого можно запросто припугнуть, он видел четко.

Еще в школьные годы он прибился к Аркаше Антонову и не прогадал. Тот, как локомотив, тащил его за собой по жизни, проламывая дорогу к «светлому будущему». Снося все на своем пути, не останавливаясь ни перед чем. Но именно Вадик первый рассмотрел в лихом опере майоре Мамонове слабую струну — жадность.

И Гусев, как талантливый музыкант, начал играть на ней сначала скромные сонаты, а потом и целые симфонии, постепенно прибирая к рукам идущего в гору охочего до денег тщеславного офицера.

. «Никуда она не денется, — подумал о Ларисе Вадик. — Вколет, как миленькая, а иначе мы ей вколем кое-что другое всей кодлой».

Окончательно убедив себя в том, что медсестра все сделает как надо и тем самым избавит всех от навязчивой проблемы — Орловой, Гусев решил заехать в небезызвестное кафе «Айсберг», где он давно не был.

Лариса как раз успела к обходу. Она тащилась в самом хвосте за группой врачей и медсестер, не понимая, что говорит Богомолов, лишь механически кивала.

В палате номер пять она словно проснулась, когда услышала слова врача, кольнувшие Ларису в самое сердце.

— Ну вот, а это мадам Орлова. С сегодняшнего дня никаких посторонних сиделок, тем более охраны, родителей пускать в часы посещения. Все у нее налаживается, продолжайте назначенные процедуры.

То, что теперь ей никто не мешает привести план Гусева в исполнение, вызвало у Ларисы еще больший сумбур в голове, нежели прежде. Теперь все было предельно просто: она подойдет, сделает укол и отработает и деньги, и избавит Алешку от опасности похищения и в итоге смерти. Но все ее существо, маленькая, но добрая душа протестовали против этого преступления.

«Я не могу, не могу! — думала она. — Господи, разве так можно? Ну почему я!? Я не могу, не могу, я не хочу этого!»

• Предыдущая
• 41/72
• Следующая