Твой светлый дом - Коркищенко Алексей Абрамович - Страница 24

• Предыдущая
• 24/24

— Гриша, домой вернемся, доделаем дедову работу?

— Да, Родя, обязательно. Запустим доильный цех, смонтируем в новом доме отопительную систему, свет проведем, доделаем дедову работу и справим новоселье.

— Так мы вроде бы уже справили…

— То были входины, а мы ново-селье справим — сказал Григорий с нажимом.

— Я Аннушке напишу, чтоб приехала.

— Правильно, Родя, у меня к тому времени хоть усы отрастут.

…Прошла неделя. Для Родиона каждый день проходил в томительно-тревожном ожидании встречи и сердечного, по-мужски честного разговора с отцом. И даже во сне он испытывал подобное чувство. Снилось ему не раз, что он разговаривает с отцом, и разговоры эти были откровенные, дружеские. И он, и отец весело смеялись, хлопали друг друга по плечу… И в те мгновения сердце Родиона заходилось от счастья… Но легкие сны имели несчастливые концы: отец вдруг утихал, веселость исчезала с его лица, он смотрел печально, как безнадежно больной человек, губы его начинали трястись, он отворачивался и уходил прочь, низко опустив голову… Родиону хотелось крикнуть: «Папа, подожди! Вернись!» — но голос вдруг пропадал, хотелось побежать за ним, однако ноги не слушались. И не раз Родион просыпался среди ночи от рвущихся, судорожных всхлипываний и сладостно-жгучих слез. И тогда, глядя в темноту, он с душевной мукой думал: «Я обидел его… Ну почему я тогда не сказал ему про те проклятые трубы?!»

Поздним вечером, сделав уроки, Родион вышел из хаты во двор. Вьюга разыгралась вовсю, снег бил по лицу, а он, не ощущая времени, все стоял у старого скрипящего клена и смотрел на новый дом. Одно окно было освещено керосиновой лампой, другое заколочено фанерой. Из жестяной трубы вылетали искры. За освещенным окном мелькала тень: там, в комнате, неспокойно ходил отец. Может быть, он хотел прийти в старую хату, но никак не мог решиться на это? Боялся, что мать не простит его…

— Ну почему же ты не идешь к нам?! — шептал Родион с болью.

Он загадал: если отец сейчас выйдет во двор, он подойдет к нему, возьмет за руку и, ни слова не говоря, поведет в хату. А может, самому пойти позвать?…

Задумался Родион и не слышал, как во двор вышла мать. Она обняла его и тоже стала смотреть на освещенное окно.

— Мама, ты простишь его? — спросил Родион о том, что не давало ему покоя.

— А ты, сынок?

— Да я сам виноват перед ним…

— Чем же ты перед ним виноват? — удивленно спросила она, присматриваясь к нему в темноте.

— Да многим… — Голос его дрогнул, ему не хотелось говорить об этом. — Пойдем позовем его в хату, — тихо добавил он.

— Нет, не надо, сынок. Он сам придет… Он должен сам прийти… Пойдем, Родя, озяб ты. Да и поздно уже.

Только они ушли, как из нового дома вышел Андрей. Постоял на крыльце, покурил, и, затоптав в снег окурок, направился к старой хате. Заглянул в окно, разрисованное морозным узором, и увидел сына — тот укладывался спать. Поднял руку постучать в стекло — и… не решился. Отошел.

Свет в окне погас. Андрей закружил по двору, словно его гоняли метельные вихри. Не хотелось ему возвращаться в свой пустой дом. Не отводил глаза от хаты. В окне, выходившем на веранду, горел свет: квартирант еще не спал. Глубоко вдохнув морозного воздуха, Андрей решительно поднялся на веранду. На темный пол вдруг упал желтый квадрат: Григорий открыл дверь своей комнаты и сказал так, словно знал, что отец Родиона сейчас придет к нему:

— Заходи, Андрей, я свое задание выполнил — закончил курсовую работу и как раз собирался трубку выкурить. А может, и тебе трубочку набить?

— Набивай. Никогда не пробовал курить трубку.

Андрей улыбнулся, может быть, первый раз за последнее время.

• Предыдущая
• 24/24