Час Презрения - Сапковский Анджей - Страница 31

• Предыдущая
• 31/73
• Следующая

Тряпичная куколка не спускала с них своих пуговичек. Йеннифэр отвела глаза.

— Ты ответил?

— Ответил.

Чародейка стиснула левой рукой его локоть, а правой — лежащие на ее груди пальцы.

— Как?

— Ты же знаешь.

— Ты понял, — немного помолчав, сказал Вильгефорц. — И, вероятно, понимал всегда. А значит, поймешь и то, что только когда умрут и исчезнут понятия воли и подчинения, приказа и послушания, хозяина и подчиненного, будет достигнуто единение. Общность, слияние в единое целое. Взаимопроникновение. А когда такое наступит, смерть перестанет что-либо значить. Там, в банкетной зале, присутствует Йан Беккер, который был водой, брызнувшей из камня. Говорить, что Беккер умер, все равно что утверждать, будто умерла вода. Взгляни на это полотно.

— Изумительно, — сказал ведьмак после недолгого молчания. И тут же почувствовал легкое дрожание своего медальона.

— Лидия, — улыбнулся Вильгефорц, — благодарит тебя за одобрение. А я вижу — у тебя есть вкус. Поздравляю. Картина изображает встречу Грегеннана из Леда с Ларой Доррен аэп Шиадаль, легендарных любовников, разобщенных и уничтоженных часами презрения. Он был чародеем, она — эльфкой. Одной из элиты Aen Saevherne, то есть Ведающих. То, что могло стать началом объединения, обернулось трагедией.

— Я знаю эту легенду и всегда считал ее сказкой. А как было в действительности?

— Этого, — серьезно ответил чародей, — не знает никто. То есть почти никто. Лидия, повесь свою картину тут, рядом. Полюбуйся, Геральт, очередным произведением кисти Лидии. Это портрет Лары Доррен аэп Шиадаль, выполненный на основе древней миниатюры.

— Поздравляю. — Ведьмак поклонился Лидии ван Бредевоорт, и голос у него даже не дрогнул. — Истинный шедевр.

Голос у него не дрогнул, хотя Лара Доррен аэп Шиадаль смотрела на него с портрета глазами Цири.

— Что потом?

— Потом? Лидия осталась в Галерее. Мы с Вильгефорцем вышли на террасу. И он поездил на мне в свое удовольствие…

— Сюда, Геральт. Пожалуйста, наступай только на темные плитки.

Внизу шумело море, остров Танедд вздымался из белой пены прибоя. Волны разбивались о стены Локсии, лежавшей прямо под ними. Локсия, как и Аретуза, искрилась огнями. Вздымающийся над ними каменный горб Гарштанга был черен и мертв.

— Завтра, — чародей проследил за взглядом ведьмака, — члены Капитула и Совета облачатся в традиционные одежды, знакомые тебе по древним гравюрам: серые, ниспадающие до земли плащи и островерхие шапки, а также вооружатся длинными палочками и посохами, уподобляясь таким образом колдунам и ведьмам, которыми пугают детей. Традиция, ничего не поделаешь. В сопровождении нескольких делегатов мы отправимся наверх, в Гарштанг. Там, в специально подготовленной зале, будем совещаться. Остальные будут ждать нашего возвращения и решения в Аретузе.

— Совещание в Гарштанге в узком кругу — тоже традиция?

— Совершенно верно. Давняя и продиктованная практическими соображениями. Случалось, что совещания чародеев бывали бурными и оканчивались чрезмерно активным обменом мнениями. Во время одного из таких обменов шаровая молния повредила прическу и платье Нины Фиораванти. Нина, посвятив этому год работы, обложила стены Гарштанга чрезвычайно мощной аурой и антимагической блокадой. С тех пор в Гарштанге не действует ни одно заклинание, а дискуссии протекают спокойно. Особенно если предварительно отобрать у дискутантов ножи.

— Понимаю. А башня, что повыше Гарштанга, на самой макушке, это что? Какое-то важное здание?

— Tor Lara. Башня Чайки. Руины. Важное? Пожалуй, да.

— Пожалуй?

Чародей оперся о перила.

— Предания эльфов говорят, что Tor Lara якобы связана телепортом с таинственной, до сих пор не обнаруженной Tor Zireael, Башней Ласточки.

— Якобы? Вам не удалось обнаружить этот телепортал? Не верю.

— И правильно делаешь. Мы обнаружили портал, но его пришлось заблокировать. Многие протестовали, все жаждали экспериментов, каждый хотел прославиться в качестве разведчика Башни Ласточки, мифического пристанища эльфьих магов и мудрецов. Однако портал был испорчен вконец и действовал хаотично. Были жертвы, поэтому его и заблокировали. Пошли, Геральт, холодает. Осторожнее. Ступай только по темным плиткам.

— Почему только по темным?

— Эти строения разрушены. Влага, эрозия, сильные ветры, соленый воздух — все роковым образом сказывается на стенах. Ремонт обошелся бы слишком дорого, поэтому мы пользуемся иллюзией. Престиж. Понимаешь?

— Не совсем.

Чародей пошевелил рукой, и терраса исчезла. Под ними была пропасть, бездна, утыканная внизу торчащими из пены морской каменными зубьями. Они стояли на узенькой ленточке из темных плит, цирковым мостиком протянувшимся от дворика Аретузы к поддерживающей иллюзорную террасу колонне.

Геральт с трудом сохранил равновесие. Будь он нормальным человеком, не ведьмаком, ему б не удержаться. Но даже он был захвачен врасплох. Чародей, конечно, заметил его резкое движение, да и выражение лица, несомненно, как-то изменилось. Ветер покачнул его на узкой дорожке, пропасть взвыла зловещим шумом волн.

— А ведь ты боишься смерти, — ухмыльнулся Вильгефорц. — Все-таки ты ее боишься.

Тряпичная куколка глядела на них глазками-пуговками.

— Он тебя обманул, — проворчала Йеннифэр, прижимаясь к ведьмаку. — Никакой опасности не было, он наверняка страховал тебя и себя левитационным полем. Рисковать он не стал бы. Что дальше?

— Мы перешли в другое крыло Аретузы. Он провел меня в большую комнату, скорее всего — кабинет одной из учительниц, а то и ректорши. Мы присели за стол, на котором стояли песочные часы. Я уловил аромат духов Лидии и понял, что она побывала в комнате до нас…

— А Вильгефорц?

— Вильгефорц спросил…

— Почему ты не стал чародеем, Геральт? Тебя никогда не прельщало Искусство? Только откровенно.

— Откровенно? Прельщало.

— Так почему же ты не внял гласу влечения?

— Решил, что разумнее внимать гласу рассудка.

— То есть?

— Годы ведьмачества научили меня соизмерять силы с намерениями. Знаешь, Вильгефорц, когда-то я знавал краснолюда, который в детстве мечтал стать эльфом. Как думаешь, стал бы, если б последовал гласу влечения?

— Это что же, сравнение? Параллель? Если да, то совершенно неудачная. Краснолюд не мог стать эльфом. Ибо у него не было матери-эльфки.

Геральт долго молчал. Наконец сказал:

— Ну конечно. Можно было догадаться. Ты немного покопался в моей биографии. Можешь сказать зачем?

— Может, мне привиделась такая картина в Галерее Славы: мы двое за столом, а на латунной табличке надпись: «Вильгефорц из Роггевеена заключает пакт с Геральтом из Ривии».

— Это была бы аллегория, — сказал ведьмак, — под названием «Знание торжествует над невежеством». Я предпочел бы картину более реалистическую: «Вильгефорц объясняет Геральту, в чем дело».

Вильгефорц сложил пальцы рук на уровне рта.

— Разве не ясно?

— Нет.

— Ты забыл? Картина-то, которая мне привиделась, висит в Галерее Славы, на нее глядят люди будущих поколений, которые прекрасно знают, в чем дело, какие события отражены на полотне. Изображенные там Вильгефорц и Геральт договариваются и заключают пакт о взаимопонимании, в результате чего Геральт, внемля гласу не какой-то там тяги или влечения, а истинного призвания, вступил наконец в ряды магов, положив конец тому не очень осмысленному и лишенному будущего существованию, которое вел до сих пор.

— Подумать только, — сказал ведьмак после очень долгого молчания, — еще совсем недавно я считал, будто уже ничто не в состоянии меня удивить. Поверь, Вильгефорц, долго я буду вспоминать этот банкет и здешнюю феерию событий. Воистину, это достойно картины под названием «Геральт покидает остров Танедд, лопаясь от смеха».

• Предыдущая
• 31/73
• Следующая