Новичок в Антарктиде - Санин Владимир Маркович - Страница 55

• Предыдущая
• 55/91
• Следующая

— Самый оригинальный подарок на день рождения, — включился другой рассказчик, — получил на Новолазаревской Павел Андреевич Цветков. Отобедав, пришёл к себе отдохнуть. Что за чертовщина? На его постели лежала наковальня весом более ста килограммов. Несколько человек вынесли её из дизельной, когда Семочкин отлучился. И тут же донесли Семочкину, что Павел Андреевич наковальню стащил для гимнастики вместо штанги. Семочкин бегом к Цветкову.

— Неси на место!

— Да на кой шут она мне нужна?

— А зачем брал? Неси на место!

Пришлось тащить. А другому приятелю механики на день рождения втащили в комнату списанную лебёдку. Месяц разбирал её по частям и выкидывал.

Застольная беседа сворачивается — именинникам пора на вахту. Жизнь у них нелёгкая, особенно у Юры Зусмана. Метеорологи на полярных станциях вообще самые загруженные люди, а тут ещё и напарник Юре попался неопытный. Спит Юра дробными отрезками, как вахтенный матрос, но больше четырех-пяти часов в сутки редко получается.

Валеру беспокоит другая проблема: начинает пуржить. Ветер может подхватить радиозонд и швырнуть его на скалы Комсомольской сопки, на айсберги, на линии электропередачи. А вновь добывать водород и заполнять оболочку — работа, которую можно сравнить разве что со вторичным мытьём вымытого пола, когда у начальства на белой перчатке оказалось тёмное пятнышко.

— В Восьмую экспедицию, — припомнил Бардин, — начальником аэрометеоотряда был Виталий Бабарыкин. Нам с ним скучать не приходилось. Однажды в сильную пургу аэролог Володя Баяревич заявил, что радиозонд запустить невозможно.

— Спорим на половину бороды? — предложил Бабарыкин.

— Идёт! — согласился Володя.

Бабарыкин изрядно помучился, но зонд выпустил, и Володя месяц веселил весь Мирный своей ампутированной бородкой.

— Так если у тебя, Валера, есть сомнения, — тихим голосом заключил Бардин, — я готов.

И ласково погладил свою чёрную лохматую бороду.

Валера столь же ласково погладил свою, трогательно поблагодарил начальника за заботу и побежал в аэропавильон.

Синоптик Геннадий Милашенко разложил передо мной принятые со спутника Земли фотографии.

— Узнаете?

— Австралия, — неуверенно сказал я.

— Правильно, — кивнул Геннадий. — Африка. А это?

— Австралия?

— Уже ближе, Антарктида, — похвалил Геннадий. — А это?

— Австралия! — упрямо буркнул я.

— Верно. Вот юго-западное побережье, а вот крохотная точка, которая должна вас заинтересовать. Видите, рядом с дымкой?

— Неужели «Обь»? — обрадовался я. Геннадий кивнул. — А что это за дымка?

— Не поняли? — удивился Геннадий. — Капитан Купри раскуривает трубку.

Через три недели в Мирный придёт «Обь». Этого дня ждут с нетерпением и грустью. С нетерпением — те, кому пришло время возвращаться на «Оби» домой. С грустью — те, кто отсалютует «Оби», стоя на берегу. Разрядят ракетницы, разойдутся по рабочим местам и на несколько дней погрузятся в самих себя: нужно время, чтобы осмыслить этот факт — проводы на Родину последнего корабля.

А тридцать пять человек — сезонники и лётный отряд — каждый день обмениваются свежими новостями. Иногда новости бывают отличными: «Обь» прошла за сутки двести тридцать миль!» Иногда — унылыми: «Тянитолкай, а не корабль… За сутки — движение назад…» — это «Обь» попала в шторм…

Через несколько дней «Обь» подойдёт к западному побережью Австралии, погрузит в трюм овощи и фрукты, развернётся и отправится в долгий путь по всем советским антрактическим станциям. И первый заход к нам, в Мирный. Долгожданный заход!

На сопку Моренная, в районе которой пришвартуется «Обь», мы отправились на вездеходе начальника экспедиции. Этот вездеход — одна из главных достопримечательностей Мирного; у персональной машины Гербовича любят фотографироваться, причём на цветную плёнку, ибо в оформление вездехода наш лучший художник сварщик Иван Андроник вложил бездну изобретательности. Машина выкрашена в красный цвет. На правой дверце — белые шашечки такси, сзади — традиционный пингвин, указующий ластом на надпись: «Не уверен — не обгоняй!» На дверце водителя грозное предупреждение: «For chif only», что в переводе с английского означает: «Только для шефа!» На легкомысленно раскрашенный вездеход нельзя смотреть без улыбки — обстоятельство, нисколько не смущающее Владислава Иосифовича, который считает, что чем больше полярники будут улыбаться, тем лучше пойдут дела. На своей машине начальник, большой любитель этого дела, разъезжает по Мирному и его окрестностям, осуществляя «проверку исполнения» разных приказов и решений.

Вездеход обычно провожают улыбками, а сегодня даже смехом. Почему — мы поняли, когда приехали на Морену: неугомонный Андроник привязал к заднему бамперу длинный хвост из мочала.

Припай ушёл, и море было свободно ото льда — если не считать многочисленных айсбергов, которые окаймляли Мирный, как сторожевые башни. «Обь» пришвартуется здесь, у ледяного барьера высотой метров в двадцать.

Швартовка будет сложной и далеко не безопасной. Барьер на всем своём протяжении покрыт броней снежных наносов, и время от времени огромные глыбы снега обваливаются. На наших глазах рухнул в океан настоящий маленький айсберг весом в добрую сотню тонн. Сказочно прекрасное зрелище — с точки зрения людей, стоящих на почтительном расстоянии. А когда в Первую экспедицию примерно такой же кусок барьера свалился на борт дизель-электрохода «Лена», личный состав экспедиции надел траур: вслед за погибшим на припае Иваном Хмарой в списке жертв появились новые имена.

Вот почему выбор места для швартовки — чрезвычайно ответственная операция, которую руководство экспедиции осуществляет коллегиально. Гербович, Силин, Большаков и Овечкин должны были определить, куда подойдёт «Обь».

Гербович поставил свой вездеход параллельно барьеру — факт, которому я поначалу не придал значения. Но когда вслед за нами прибыл бульдозер и остановился перпендикулярно барьеру, Овечкин немедленно приказал водителю развернуться на девяносто градусов.

— А вдруг тормоза не в порядке? — пояснил он своё распоряжение. — Вода в море холодная, не купальный сезон.

— Правильно, — одобрительно сказал Гербович. — На Новолазаревской был случай, когда Семочкину пришлось догонять тягач, который двинулся без водителя в море: догнал и остановил буквально в двух шагах от барьера. На той же станции, когда прилетел первый самолёт, к нему подъехали на тягаче, выскочили, а тягач покатился к самолёту — чуть не в метре остановили!

Гербович, Силин и Овечкин пошли осматривать вмёрзший в снег трап, а Большаков сделал несколько шагов вперёд и начал палкой разрыхлять твёрдый наст.

— Знаете, где мы стоим? — спросил меня Пётр Фёдорович.

— На барьере.

— Смотрите.

Палка утонула в трещине, и я еле удержался от того, чтобы не отпрянуть назад.

— Снежный нанос, — пояснил Большаков. — Весь вопрос в том, насколько крепко он держится. Придётся проверить ещё разок перед приходом «Оби».

Потом мы поехали к одному из святых мест Мирного — памятнику Анатолию Щеглову. Ему было двадцать четыре года, когда он погиб в ледниковой трещине. В тягаче с балком находилось трое: двоих спасательной экспедиции удалось вытащить, а Щеглову, механику-водителю, уже никто не мог помочь. Провалившийся тягач зацепился на глубине нескольких десятков метров за края трещины и повис над бездной, придавив Анатолия краем кабины. И он навеки остался в своей ледяной могиле.

Люди, приходящие к памятнику, снимают шапки. Отчаянно сопротивляется Антарктида человеку, не прощает ошибок. Оказавшись в опасной зоне, водители иногда ведут тракторы «на вожжах» — привязывают к рычагам верёвки и идут за машиной. Так, кстати, и поступил Иван Луговой, когда спасательный отряд приблизился к месту гибели Щеглова. Так поступают и другие умудрённые опытом водители. Они теряют время, но сохраняют жизнь. Известное противоречие — молодость и опыт…

• Предыдущая
• 55/91
• Следующая