Большой пожар - Санин Владимир Маркович - Страница 52

• Предыдущая
• 52/66
• Следующая

Таких простых решений, вся ценность которых заключалась в том, что они были нужны немедленно, сию минуту, за Кожуховым числилось много: чтобы дерзкая мысль возникла, его нужно было только «припереть к стене».

Потому и прослыл он лучшим тушилой, достойным преемником Савицкого.

Идея прорваться на высотку с крыши кинотеатра даже самому Кожухову показалась столь ошеломляюще дерзкой, что он позволил себе взять на размышление несколько минут.

Плоская крыша кинотеатра, своим торцом примыкавшего к высотному корпусу, находилась на уровне его седьмого этажа. Далее, начиная с восьмого, на каждом этаже было по две лоджии — вплоть до самого верха.

Плоская забетонированная крыша… Чем не опорный пункт для броска вверх?

Длина ручной штурмовой лестницы — четыре метра. Одной лестницы. А пятнадцати? Шестьдесят метров! Значит, цепочка из штурмовых лестниц достанет до двадцать первого атажа. Цепочка… Но как её сделать, эту самую цепочку?

С поверхности крыши до первой лоджии подняться на штурмовке может любой пожарный. Уже не любой, а более подготовленный и ловкий, оказавшись на восьмом этаже, может подтянуть к себе штурмовку, забросить её на перила девятого и подняться туда. Уже не просто подготовленньй и ловкий, а отважный рискнёт продолжить эту операцию дальше и выше — на десятый… А если найти таких, которые сумеют на одиннадцатый… пятнадцатый… двадцатый?! Смертельный трюк — повиснуть без страховки над пропастью на узенькой штурмовой лестнице! Такого в боевой обстановке ещё никто не пробовал, и потому никто не знает, можно ли это сделать. Но то, что никто не знает, это не аргумент, первые всегда не знают, они верят. А вот то, что это нужно, необходимо и притом срочно, — это аргумент. Единственный, который поймут двести человек, находящихся между жизнью и смертью.

С этим ясно: раз нужно, значит, можно.

Теперь другой важнейший пункт размышлений: дерзкой идее — дерзкие исполнители!

Ещё десять лет назад Кожухов бы не задумался и на секунду: исполнителями бы стали двое, он сам и Андрей Чепурин, никого другого к такой рискованной операции он бы не допустил. Но сегодня это было бы донкихотством, заведомо обречённым на неудачу; и здоровье обоих не то, и «начальственный жирок», как посмеивался Чепурин, появился на мышцах, и силы, которые когдато некуда было девать, совсем не те…

Нужны молодые, первоклассные мастера-прикладники, и не просто молодые и первоклассные, но и самые бесстрашные. Нестеров с Рудаковым? Отличная пара, но вернуть их назад, когда они пытаются спасти малыша и Ольгу, — значит обидеть на всю жизнь… Эх, Гулина увезли в госпиталь, вот кто мог бы начать… Юра, сын!.. Но он только что вынес Вету… В таком состоянии может совершить элементарные ошибки… Лейтенант Клевцов! Конечно! И старший сержант Лавров! Ещё бы третьего… Остальным, которые пойдут за ними, будет легче…

— Рагозин, где Клевцов?

— На левом крыле девятого, товарищ полковник.

— Замени его Пушкаревым из резерва и немедленно ко мне. Нилин!

— Слушаю, товарищ полковник!

— Штук двадцать пять штурмовок во двор, к кинотеатру. Собери со всех машин, достань из-под земли! Рагозин! Автолестницу 5-й ВПЧ немедленно передислоцируй во двор, к крыше кинотеатра… Отозвался Клевцов?

— Так точно, товарищ полковник, бежит вниз.

— Где старший сержант Лавров?

— На перевязке, палец раздробило, товарищ…

— Ах ты черт… Кто у нас ещё из мастеров прикладного спорта?

— Я, товарищ полковник! Я уже понял, товарищ полковник, возьмите меня!

— Ты здесь мне нужен… Лейтенанта Кожухова и сержанта Никулькина ко мне, быстро!.. Седьмой, я Первый, Седьмой, я Первый, как слышишь меня? Приём.

— Первый, я Седьмой, слышу хорошо.

— Андрей, кого можешь оставить вместо себя?

— Первый, прохожу девятый этаж, обстановка сложная, желательно оставаться здесь минут на пятнадцать.

— Понял, через пятнадцать минут спустишься, заменишь меня, я принимаю боевой участок на крыше кинотеатра… Нилин, как со штурмовками?

— Шестнадцать штук отправил во двор, товарищ полковник, остальные минут через десять.

— Учти, головой отвечаешь!

— Учёл, товарищ полковник! Товарищ полковник, я ведь тоже мастер спорта… Никулькина, во всяком случае, опередил.

— Выполняй свои обязанности, Нилин! Рагозин, будем поддерживать непрерывную связь по рации и через связных. Обстановкой ты владеешь, что можешь — решай сам, без меня, а через пятнадцать минут введёшь в курс Чепурина.

— Товарищ полковник, лейтенант Клевцов по вашему…

— Самочувствие? Травм нет?

— Отличное, товарищ полковник, никаких травм!

— Товарищ полковник, сержант Никулькин по вашему приказанию…

— Настроение, сержант?

— Хоть в бой, хоть на танцы, товарищ полковник!

— С танцами придётся подождать.

— А я не спешу, товарищ полковник!

— Товарищ полковник, лейтенант Кожухов по вашему…

— Хорошо. Клевцов, Кожухов, Никулькин — за мной!

Так на исходе первого часа Большого Пожара зародилась и стала воплощаться в жизнь идея полковника Кожухова.

После пожара высотку отремонтировали, по возможности убрали всякое синтетическое барахло и, что больше всего ободрило её обитателей, устроили над техническим этажом превосходную смотровую площадку, она же и вертолётная — на всякий, как говорится, пожарный случай. Чепурин рассказывал, что на Западе и у нас начинают испытывать новые типы вертолётов, приспособленных, в частности, для спасательных работ в высотных зданиях.

В высотке я бываю чуть ли не каждый день: прихожу ругаться с работниками технических служб, навещаю знакомых в гостинице и при случаи забегаю в ресторан на чашечку кофе — там его готовят лучше, чем в наших буфетах.

Но прежде чем начать рассказ о штурме высотки, я решила осмотреть её снаружи — побывать на поле боя. На крышу кинотеатра мы — Вася, Дима, Коля Клевцов и я — прошли по внутренней лестнице через застеклённый люк. Здесь было холодно, поддувал ветер со снегом, слепило глаза. Я поплотнев запахнула шубку и подняла воротник.

— Вживайся в обстановку, — бодро сказал Дима, — погодка примерно такая же, как в тот вечер. Только одета, пожалуй, ты была полегче.

— Вася закутал нас с Бубликом в свою куртку, — сказала я. — А сверху Лёша свою накинул.

— Рыцари, — с уважением произнёс Клевцов, задирая голову и глядя на верхние этажи. — Погодка похожая, только тогда у нас была одно преимуществе: темнота.

— Преимущество? — удивилась я.

Клевцов засмеялся.

— Ещё какое! Вот гляжу на 19-й, где кухня, и даже мурашки по коже: неужели это я туда залез? Помню, вишу где-то на 16-м или 17-м и думаю: хорошо, что темно и высоты не видно, поджилки не так трясутся.

— Кокетничаешь, Коля, — упрекнула я. — Ты — и боишься высоты?

— Насчёт поджилок Коля, конечно, загнул, — сказал Вася, — страх к нашему брату приходит после, а не во время пожара. Это потом содрогаешься, что работал на такой верхотуре, в таком дыму. К высоте, особенно если лезешь по штурмовой лестнице без страховки, относишься с уважением.

— Я забыла, что без страховки.

— Страховаться там было некогда, — сказал Клевцов. — Каждая секунда была на счёту, только и делали, что нарушали. Но штурмовка — она совестливая, безотказная, не автолестница, которая может закапризничать.

— Ты-то знаешь, что штурмовка надёжная, а знает ли об этом штурмовка?

— сострил Дама. — Она ведь неграмотная, даже свей технический паспорт читать не умеет. Коля, твоя штурмовка не рассказывала, какие чувства она испытывала, когда в неё врезалось оконное стекло?

— Коля, это на каком этаже? — спросила я.

— На 16-м.

— А ваши чувства, товарищ капитан? — продолжай шутить Дима. — Писателю очень важно знать, какие страницы жизни промелькнули в этот момент в вашем сознании. Детство, отрочество, первая любовь?

• Предыдущая
• 52/66
• Следующая