Большой пожар - Санин Владимир Маркович - Страница 42
- Предыдущая
- 42/66
- Следующая
И ещё я вспоминаю, как мама рассказывала, какой страх в войну она испытывала перед почтовым ящиком, как тряслись у неё руки, когда она видела, что в ящике что-то лежит: что там, треугольник или конверт? Если треугольник и на нем папиной рукой написанный адрес — можно глубоко и свободно вздохнуть, успокоить бешено бьющееся сердце, а если конверт? Сколько подруг уже получили конверты с торжественно-страшным: «В боях за Советскую Родину смертью храбрых…»
И я ловлю себя на том, что мне непреодолимо хочется снять трубку и набрать номер дежурного УПО: где Вася, почему он уже три часа не звонит? Вася не очень любит, когда я это делаю, это мешает ему с Димой посмеиваться над Пашей, которого «жена и тёща пеленгуют непрерывно, как диспетчеры самолёт», но на сей раз я не могу удержаться. «Выехали на проверки, — отвечает на мой вопрос дежурный прапорщик, — ничего особенного, не беспокойтесь, Ольга Николаевна». Зваем мы эти «проверки», врёт, наверное, вряд ли они помешали бы Васе пожелать спокойной ночи Бублику… Все, работать за столом больше не смогу, буду тупо смотреть в лист бумаги, терзаться и издать звонка — сама себя завела. Бублик и Дед уже едят, переношу телефон поближе к ванной и принимаюсь за стирку. «Ждать мужа — это не профессия, — иронизировал Чепурин. — Жена пожарного должна прежде всего уметь стирать!»
Это вовсе не шутка, обстирывать Васю — работа не из простых: того, что я стираю, ни одна прачечная не возьмёт! Да и некогда в прачечную сдавать, для выездов у Васи имеются три комплекта обмундирования, и два из них сейчас отмокают в ванне, в холодной воде. помню, как все смеялись, когда шесть лет назад, став Васиной женой, я позорно провалила первый экзамен: так выстирала гимнастёрку и брюки, что от них отказалось бы уважающее себя пугало. Вася тогда тушил цех по восстановлению автопокрышек, и сажа, продукты сгорания резины так въелись в одежду, что не не только стирать"в руки брать было противно. А надо, на каждый пожар обмундирования не напасёшься, и я, как всякая приготовишка на моем месте, самоуверенно замочила одежду в горячей воде. А надо было только в холодной, иначе сажа навеки вкипит в ткань, ничем потом не вытравишь. И не только замочить, но и в холодной же воде стирать, и не один раз — в этом весь секрет. Невелико удоводьствие, но у Васи оно ещё меньше: сажа, копоть пропитывают не только одежду, они проникают во все поры тела, и Васе приходится отмываться под холодным душем, дрожа, вопя и проклиная все пожары на земном шаре. Мало того: кажется, отмылся, чуть не до крови ободрал себя мочалкой, оделся, сел за стол — пахнет дымом! Помню, мы однажды из театра ушли: соседи весь первый акт шмыгали носами, принюхиваясь, откуда тянет дымом, и с крайаей подозрительностью поглядывая в нашу сторону.
Позвонил! Ещё та «проверка» — подвалы швейной фабрики тушили. Но голос бодрый, хотя и покашливает — надышался, наверное, тушить подвалы — самое гнусное дело, в них всегда задымление из-за плохой вентиляции. Все пожарные очень не любят работать в подвалах: для того чтобы отдать команду, загубник то и дело приходится вытаскивать, и в бронхи и лёгкие попадает столько всякой дряни, что за неделю не откашляешь,.. Ну, раз был подвал, утром Вася пойдёт домой пешком, в троллейбусе не рискнёт!
А на душе легче, все-таки позвонил, доложился… Дед говорит — привыкнешь, телефон вашу сестру разбаловал, жили ведь когда-то «пожарные жены» без всяких телефонов. Но знаю, может, привыкну, а может, и нет: за сутки у Васи иной раз бывает по восемь-десять выездов, И далеко не все ложные…
Рассказами Чепурина у меня заполнена целая общая тетрадь, и до, и после Большого Пожара в жизни его было много приключений — и трагических, и трагикомических, и просто забавных. Для меня их прелесть в том, что Андрей Иванович, как и многие, не боится над собой пошутить — очень ценное качество, свидетельствующее не только о чувстве юмора, но и о том, что человек отлично знает себе цену. Андрей Иванович и в молодости, по словам Деда, был таким же, да и сейчас, несмотря на папаху (неделю назад присвоили звание полковника), в нем сохранялось что-то озорное, мальчишеское (ох, не сбиться бы мне на «орлиный взгляд красивых чёрных глаз!»).
Не могу удержаться от искушеаия — вот несколько случаев.
— Мой первый пожар? Такой же постыдный, как у Гулина, только наоборот. Я тогда ещё совсем зелёненький был, ремни скрипели, пылинки с лейтенантских погон сдувал. Ночью послала меня Нина Ивановна тушить выселенный дом. Подъезжаем — открытый пожар, тушить можно по учебнику, слава богу, думаю, первый экзамен сдам на пятёрку. Выскакиваю, хочу дать команду, а изо рта вместо ясных и чеканных слов вырывается какое-то мычанье. Вое вижу, все понимаю, а язык как свинцовая чушка, стою и мычу. Парни опытные, видят, что командир вырубился, сами развернулись, поставили насос на гидрант, полезли в окна и начали работать стволами. Смотрю я на них, ворочаю мозгами и прихожу к ужасному выводу: я никому не нужен, я лишний, тушат без меня! Да ведь это анархия, вопиющее нарушение — тушить без указаний! А какие давать указания, если язык не ворочается? Но руки-ноги в порядке, залезаю на высокий подоконник и свечу фонарём в окно: пусть видят, что лейтенант ещё жив и держит руку на пульсе. И меня действительно увидели, но только приняли свет фонаря за непротушенный огонь и как дали по мне из двух стволов, что я брык на землю, в самую грязь!.. Но это что, тут только свои ребята смеялись, куда хуже был второй пожар. Горела пятиэтажка, сил работало много, РТП был сам Савицкий — приехал с торжественного вечера в полной парадной форме. Я же болтался в резерве около штаба и ждал ЦУ. Тут Савицкий сам решил посмотреть, как наверху работают, взял чью-то боевку, сорвал с меня каску и водрузил мне на голову свою новенькую папаху: «Побереги, лейтенант!» Я этаким павлином в папахе прохаживаюсь, горжусь оказанной честью, и вдруг команда: «Чепурин с отделением — на чердак!» Поработали мы там на славу, только спустился я вниз грязный, будто меня в болото окунали, и в такой папахе, что не только брать в руки, смотреть было противно. Савицкий даже взвыл: «Так сберёг, сукин сын? Разжалую! Расстрелять его из трех стволов!» Но это так, для смеху, а вот в нынешний Новый год… Один умелец с машиностроительного завода ёлку своим детишкам соорудил на вертящейся подставке с подшипниками; и вот сидит он с женой в своей комнате за телевизором, а дети у ёлки скачут. И вдруг от этой самой подставки полетели искры, ёлка начала гореть, дети — одна девочка повзрослее была, проявила инициативу — набросили на ёлку скатерть, та вспыхнула — и огонь пошёл гулять по комнате. На крики выбежали родители, стали пытаться тушить, да поздновато: квартира наполнилась дымом и заполыхала. Родители вывели на лестницу детей, вынесли что попалось под руку
— в таких случаях обычно под руку попадается самое ненужное барахло, и спохватились: нет Женьки, пятилетнего пострела! А ведь всех выводили, всех!.. Бросились обратно — огонь вовсю бушует, не пройти, но все равно рвались, соседи силой удерживали… Через несколько минут пожарные приехали, потушили быстро, выгорела квартира до бетонной коробки… Все обыскали, нет и следа Женькиного, температура была высокая… Как раз в это время я приехал, вижу — родители с ума сходят, да и пожарные головами поникли — ребёнок! Стоим мы в квартире, слова сказать не можем, какие тут могут быть утешения, и вдруг открывается дверь и всовывается Женька! Оказывается, он просто убежал на девятый этаж, хвастаться, что «у нас пожар»! Ну, тут такое началось, что даже у меня, старого волка, комок застрял в горле. Родителям плевать, что все сгорело, с рёвом обцеловывают своего мальчишку, а тот видит, что в центре внимания, и заважничал… Все, Ольга, на сегодня хватит, уходи, потому что я сейчас из твоего Васьки строганину делать буду. Хочешь знать, за что? За потерю бдительности: передразниваешь начальство — выставляй боевое охранение. А он не выставил, проявил беспечность и ротозейство. Проходит утром Кожухов по коридору и слышит собственные слова, которые вчера говорил на собрании: «Некоторые товарищи стали действовать по принципу: „Ой, что-то на работу потянуло, пойду-ка посплю, авось пройдёт!“ Открывает Кожухов дверь — майор Нестеров лицедействует, а Рагозин, Нилин и Рудаков держатся за животы. Ну, голову ему с плеч или возьмёшь на поруки?
- Предыдущая
- 42/66
- Следующая
