Всевидящее око - Байяр Луи - Страница 27

• Предыдущая
• 27/108
• Следующая

Знаешь, читатель, какую особенность я подметил за годы своей службы в нью-йоркской полиции? Об умершем человеке почти всегда приходится говорить с теми, кто знал его не так уж долго – считанные месяцы (в лучшем случае пару лет). Много ли можно узнать за столь непродолжительное время? Чтобы раскрыть тайны характера человека, нужно заглянуть в прошлое. Например, когда он шестилетним мальчишкой вдруг обмочился на глазах у классной надзирательницы. Или когда его рука впервые спустилась в штаны и познала запретный плод самоудовлетворения. Ошеломление, страх и стыд, испытанные в детстве, перерастают в ошеломление, страх и стыд зрелого возраста.

В рассказах кадетов о характере Лероя Фрая я обратил внимание на одну общую черту: все говорили, что он был спокойным и уравновешенным парнем. Я пересказал По услышанное от кадета Лугборо: как Фрай связался с «дурной компанией» и потом искал утешения в религии. Так какое же утешение предвкушал Фрай, спешно покидая казарму поздним октябрьским вечером?

Наши попытки ответить на этот вопрос окончились ничем, и разговор сам собой перешел на обыденные темы. О чем именно мы говорили, я не помню, так как около двух часов пополудни неожиданно уснул. Я даже не заметил, в какой момент это произошло. Только что я поддерживал беседу, пусть с несколько отяжелевшей головой, но поддерживал. И вдруг я очутился в каком-то сумрачном помещении, где ранее никогда не был. За портьерами слышался шорох крыльев не то птицы, не то летучей мыши. Под рукой у меня оказалась… нижняя женская юбка. Она была сильно накрахмалена и царапала мне пальцы. В комнате было достаточно прохладно, у меня даже пощипывало в ноздрях. С потолка спускался плющ. Его ветки касались моей лысой макушки, словно чьи-то пальцы.

Судорожно глотнув воздух, я проснулся… Он по-прежнему глядел на меня – кадет четвертого класса и с недавних пор мой помощник. Взгляд у По был выжидающим, как будто я уснул на середине фразы.

– Мне очень неловко, – сказал я.

– Ничего страшного, – учтиво ответил По. Даже не знаю, как…

– Обычное дело, мистер Лэндор. Мне самому приходится довольствоваться четырьмя часами сна. Последствия иногда бывают весьма печальными. Как-то ночью я заснул прямо на посту. Точнее, я погрузился в сомнамбулический транс и провел в нем около часа. Представляете, в этом состоянии я едва не выстрелил в другого кадета.

Я встал.

– Чтобы и у меня дело не кончилось стрельбой по кадетам, нужно привести себя в порядок. Я хочу съездить домой и рассчитываю добраться туда еще засветло.

– Мне бы хотелось побывать у вас дома, мистер Лэндор.

По произнес эти слова небрежным тоном. Он глядел в сторону, всячески подчеркивая, что мое согласие или отказ воспримет совершенно одинаково.

– Буду очень рад видеть вас у себя, – произнес я обычную в таких случаях фразу.

Лицо кадета сразу просияло.

– А теперь, мой друг, прошу вас об одолжении. Когда будете уходить, пожалуйста, выйдите через дверь и спуститесь вниз по лестнице. Этим вы убережете старика от ненужного беспокойства за вашу жизнь.

По медленно вылез из качалки.

– Вы не настолько стары, мистер Лэндор, – сказал он.

Теперь настал мой черед просиять. Мои щеки покрылись легким румянцем. Кто бы мог подумать, что я падок на лесть?

– Вы очень добры ко мне, мистер По, – улыбнулся я.

– Просто я говорю то, что вижу.

Я ждал, что после этих любезностей он уйдет, однако вновь ошибся. По опять засунул руку во внутренний карман мундира и извлек сложенный пополам листок, покрытый убористыми строчками. Едва сдерживая дрожь в голосе, кадет сказал:

– Если в убийстве Фрая действительно замешана женщина, мне кажется, мистер Лэндор, я мимолетно уловил ее облик.

– Как это вам удалось?

Потом я свыкся еще с одной особенностью натуры По: когда он волновался, у него срывался голос, понижаясь до шепота и даже нечленораздельного бормотания. Тогда меня это удивило, хотя я расслышал каждое его слово.

– Утром, когда я еще не знал о смерти Фрая, я вдруг проснулся и стал записывать начальные строки стихотворения. В них говорилось о загадочной женщине, погруженной в глубокую печаль, причина которой неясна. Прочтите, мистер Лэндор.

Честно говоря, я не хотел читать. Мне хватило его сонета, после которого я решил, что ничего не смыслю в такой поэзии. Однако По настаивал. Пришлось взять у него листок. И вот что я прочитал:

– Как вы понимаете, мистер Лэндор, стихотворение еще не окончено.

– Вижу, – ответил я, возвращая ему листок. – А почему вы считаете, будто это стихотворение имеет отношение к гибели Лероя Фрая?

– Ощущение скрытого насилия… намек на неизъяснимое заточение. Неизвестная женщина. Наконец, время, когда эти строки пришли ко мне. Все это отнюдь не случайно.

– Но вы с таким же успехом могли проснуться, допустим, за месяц до смерти Фрая и написать эти строчки.

– Мог бы. Только поймите, не я их писал.

– Простите, вы только что…

– Я хотел сказать… я не сочинил эти строки, а записал их под диктовку.

– Под чью диктовку?

– Моей матери.

Мне стало смешно.

– В таком случае, кадет По, нам нужно как можно скорее встретиться с вашей матерью. Уж она-то прольет свет истины на загадку смерти Лероя Фрая.

Я навсегда запомню брошенный на меня взгляд, исполненный глубочайшего недоумения, будто я забыл нечто столь же очевидное, как мое собственное имя.

– Это невозможно, мистер Лэндор. Моя мать умерла. Давно, почти семнадцать лет назад.

1 ноября

– Нет, чуть выше… хорошо… а теперь посильнее… ой, как здорово, Гэс… О-ох…

До знакомства с Пэтси я никогда не думал, что женщина в постели может столь откровенно руководить мужчиной, добиваясь от него того, что нужно ей. Двадцать лет я прожил в браке с женщиной, которая свои «наставления» ограничивала лишь улыбкой. Наверное, тогда мужчине этого вполне хватало. Пэтси совсем другая. Мне уже сорок восемь, но рядом с нею я в чем-то становлюсь похож на кадетов, вечно провожающих ее ошалелыми глазами. Пэтси не будет просто лежать и ждать. Она берет мою руку и с бесцеремонностью погонщика мулов перемещает туда, куда ей нужно. Рядом с нею испытываешь неземное блаженство, и кажется, оно будет длиться вечно. И в то же время Пэтси – вполне земная особа, совсем не похожая на утонченных нью-йоркских девиц. Коренастая, коротконогая, с сильными руками, покрытыми паутинкой черных волос, с крепкими ляжками и тяжелой грудью. Когда я обнимаю Пэтси, мне кажется, что и эти ляжки, и этот белый мягкий живот принадлежат мне и никто никогда их у меня не отнимет. Так продолжается, пока я не встречусь с ее глазами – большими красивыми глазами цвета сливочных ирисок. Глаза Пэтси живут своей жизнью.

Должен признаться тебе, читатель: не кто иная, как Пэтси, торопила меня в то воскресенье поскорее выпроводить По. Мы с ней договорились встретиться в шесть у меня, а останется она или уйдет – зависело от ее настроения. На сей раз она пожелала остаться. Однако, проснувшись часа в три ночи, я обнаружил, что лежу один. Тускло светила ночная лампа. Я лежал, ощущая спиной всю жесткость своего соломенного матраса, и… ждал. Достаточно скоро я услышал: ш-шарк, ш-шарк.

К тому времени, когда я выбрался из постели, Пэтси успела очистить кухонный очаг от углей и золы. Теперь она примостилась на козлах и неистово начищала мой старый чайник. Пэтси не стала одеваться, а накинула первое, что попалось ей под руку, в данном случае – мою ночную рубашку. Рубашка была застегнута только наполовину, и белая грудь Пэтси, высунувшаяся оттуда, казалась волшебным облаком. Крупный сосок с капельками пота вполне сошел бы за маленькую луну.

• Предыдущая
• 27/108
• Следующая