Всевидящее око - Байяр Луи - Страница 25

• Предыдущая
• 25/108
• Следующая

Хичкок выслушал мои слова, плотно сжав губы. Когда я кончил говорить, он медленно, с шипением, выдохнул.

– Не стану от вас скрывать, мистер Лэндор: сейчас моя обеспокоенность выше, чем в день нашей первой встречи. Совершено надругательство над телом молодого человека. Проходит несколько дней, и схожее надругательство совершается над бессловесной скотиной. Между обоими злодеяниями должна быть какая-то связь, но я не в состоянии ее найти. Я не могу понять, зачем ему… зачем злоумышленнику понадобились…

Все эти сердца, – договорил за него я. – Вы правы: обыденная логика тут пасует. Однако мой помощник, кадет По, думает, что убийство и изъятие сердца совершил поэт.

Хичкок резко провел по рукавам мундира, снимая несуществующие пылинки.

– В таком случае мы должны последовать совету Платона и изгнать из общества всех поэтов. И первым кандидатом на изгнание станет кадет По.

Воскресный день, о котором я собираюсь рассказать, был прохладным. Время тянулось еле-еле. Я сидел в гостиничном номере возле открытого окна. Сверху лента Гудзона просматривалась едва ли не до Ньюбурга[51]. Пожалуй, еще дальше – вплоть до Шавангункских гор. Небо покрывали облака, похожие на ветхие лоскуты. По речной воде тянулась золотистая солнечная дорожка, которую норовил смять ветер. Он налетал со стороны прибрежных оврагов, покрывая Гудзон полосами ряби.

К причалу Вест-Пойнта подходило судно «Палисадо» – один из пароходов компании «Норт-ривер». Четыре часа назад он покинул нью-йоркскую гавань. Все палубы были густо усеяны пассажирами. Люди перегибались через перила палубных балюстрад; более осторожные и чувствительные к солнечным лучам оставались под навесами. Словно цветы на лугу, мелькали розовые шляпки и красно-синие полосатые зонтики. Некоторые дамы предпочитали головные уборы, украшенные темно-лиловыми страусиными перьями. Наверное, даже в райских садах не встречалось такого разнообразия тонов и оттенков.

Раздался свисток боцмана. Его тут же перекрыл пароходный гудок. Палубные матросы торопливо сбросили сходни. Осторожно ступая по прогибающимся доскам, на берег сошла очередная партия визитеров, решившая навестить королевство Сильвейнуса Тайера. Следом матросы равнодушно тащили их багаж.

Я еще какое-то время наблюдал за прибывшими, пока не заметил, что все как один смотрят на мое окно. Неужели их так привлекла моя физиономия? Я вдруг сделался объектом пристального внимания: на меня были устремлены стекла театральных и более мощных биноклей. Мне это не льстило, а наоборот – раздражало. Я встал со стула и отошел назад. Визитеры пропали из поля зрения, однако я чувствовал, что они продолжают глазеть на пустое окно. Вместо размышлений о причинах я решил закрыть окно и опустить жалюзи. Я взялся за шпингалет и только сейчас обратил внимание на… чью-то руку, вцепившуюся в оконный косяк.

Насколько помню, я не вскрикнул и даже не шевельнулся. Меня обуяло любопытство. Схожее любопытство, думаю, должен испытывать пехотинец, глядя на подлетающее к его голове пушечное ядро. Я стоял посреди комнаты и просто смотрел. Вскоре за косяк ухватилась вторая рука. Послышалось негромкое сопение. Затем показалась знакомая кожаная шляпа, мокрые от пота пряди черных волос и два больших серых глаза, пристально оглядывающих комнату. Далее моему взору предстали раздутые ноздри и крепко стиснутые зубы.

Кадет четвертого класса По не забыл о нашей встрече.

Он молча лег животом на косяк, переводя дыхание и восстанавливая силы. Помогая себе руками, этот отчаянный парень вскарабкался на подоконник и наконец спрыгнул на пол. Сорвав с головы шляпу, кадет откинул волосы и церемонно, на европейский манер, поклонился.

– Прошу извинить мое опоздание, – отирая потный лоб, сказал он. – Надеюсь, я не заставил вас ждать.

Я молча глядел на него. По несколько оторопел.

– Мистер Лэндор, мы же договаривались встретиться в воскресенье, после кадетского богослужения. Вот я и пришел.

Я выглянул вниз. Должно быть, читатель помнит: мой номер находился на третьем этаже. Добавьте к этому отвесный склон высотою не менее ста футов, берег, усеянный камнями, и воду.

– Вы просто мальчишка, – наконец сказал я. – Глупый, самоуверенный мальчишка.

– Простите, мистер Лэндор, не вы ли просили меня прийти днем? Как еще я мог пробраться к вам незамеченным?

– Незамеченным? – повторил я, шумно захлопывая окно. – Да на вас глазели все пароходные пассажиры. Хуже того, вы привлекли внимание прибывших сюда визитеров. Что, по-вашему, они должны думать, видя, как некто лезет по водосточной трубе к гостиничному окну? Не удивлюсь, если через несколько минут в номер явятся караульные.

Я замер возле двери, будто на самом деле ждал появления отряда бомбардиров. Но в коридоре было тихо. Я вдруг почувствовал, что не могу долго сердиться на По.

– Вы же могли сорваться и разбиться насмерть, – пробормотал я, усаживаясь на свой стул.

Падать в воду совсем не страшно, мистер Лэндор, – без тени улыбки возразил мне кадет. – Не сочтите мои слова хвастовством, но я прекрасно плаваю. Уже в свои пятнадцать я плавал в реке Джеймс[52], одолевая по семь с половиной миль. И это на июньской жаре. Добавлю, я плыл против течения, а его скорость никак не меньше трех миль в час. Байрон хвалился, что на утлой лодке пересек Геллеспонт[53]. Мне его плавание показалось бы детской забавой.

Отерев рукавом лоб, кадет По уселся в кресло-качалку возле окна и стал последовательно дергать себя за пальцы. Похрустывание суставов напомнило мне собственные манипуляции с пальцами мертвого Лероя Фрая.

Я присел на краешек кровати.

– Скажите, а как вы узнали, в каком номере я нахожусь?

– Очень просто. Подходя к гостинице, я увидел вас в окне. Я тщетно пытался привлечь ваше внимание, но увы. Зато я рад вам сообщить, что восстановил содержание записки.

Он полез во внутренний карман мундира и извлек бумажный клочок. Спиртовая ванна сделала бумагу жесткой. По аккуратно развернул клочок, положил на кровать, а сам уселся на корточки. Я вновь увидел знакомые ряды букв:

– Мистер Лэндор, может, мне стоит изложить свои дедуктивные рассуждения по поводу этого обрывка? – спросил По и, не дожидаясь моего ответа, продолжил: – Начнем с самой записки. Что мы можем о ней сказать? Вроде бы не очень много: она написана карандашом, печатными буквами и имеет явно выраженный личный характер. В момент смерти она была у Лероя Фрая при себе, что позволяет сделать следующий вывод: содержание записки послужило весьма серьезным основанием, чтобы заставить кадета на ночь глядя покинуть казарму. Рассуждаем дальше. Остальная часть записки – большая ее часть – была вырвана из рук Фрая. Спрашивается, почему? Вероятно, написавший записку опасался, что она может, образно говоря, навести на его след. Как видите, записка написана довольно корявыми печатными буквами. Вот вам еще одно свидетельство, что ее автор – человек осторожный и не жаждущий разоблачения. Можно ли на основе только этих фактов сделать какие-либо выводы? Правильнее сказать – допущения. Рискну попробовать. Мне думается, в записке содержалось приглашение. А может, кадета заманивали в… ловушку.

Прежде чем произнести последнее слово, По сделал выразительную паузу. Чувствовалось, парень наслаждался ходом своих рассуждений.

– Памятуя все вышесказанное, сосредоточим наши усилия на третьей строчке этого загадочного отрывка. Глаз так и притягивается к коротенькому слову АЗ. Ум начинает вспоминать библейские строки, что-нибудь вроде «Аз воздастся». Однако, как ни заманчив этот путь, нас он заведет в тупик. Остается пойти по другому пути, предположив, что АЗ – не слово, а лишь его часть. И здесь, мистер Лэндор, мои скромные познания в лексикографии позволяют говорить об использовании повелительного наклонения. Тем более что совсем рядом стоит буква Н. Карандаш был с плохим графитом. Знаю я такие карандаши: чуть проведешь пальцем – и написанное стирается. Но я готов дать голову на отсечение: рядом с Н стояло Е. Отсюда вопрос: частью какого словесного повеления является АЗ? Кое-какие догадки дает идущая дальше буква В. Допустим, автор написал: «НЕ РАССКАЗЫВАЙ». Против такого допущения есть по меньшей мере два возражения. Во-первых, кадет Фрай и так не стал бы болтать о содержимом записки. А во-вторых – Н стоит достаточно близко от АЗ. Шесть букв туда просто не поместятся… Сделаем новое допущение: «НЕ ПОКАЗЫВАЙ». Опять-таки маловероятно, чтобы скрытный Фрай захотел кому-либо показать эту записку. И места для трех букв тоже маловато. Букв перед АЗ было только две. Ведем рассуждения дальше: злоумышленник хотел, чтобы Фрай оказался в определенном месте в определенное время. Какое слово напрашивается само собой? Конечно же, ОПАЗДЫВАЙ! Глагол в повелительном наклонении с отрицанием, усиливающим повеление. Вот так, мистер Лэндор, я восстановил третью строчку записки: «НЕ ОПАЗДЫВАЙ».

• Предыдущая
• 25/108
• Следующая