Таких щадить нельзя (Худ. С. Марфин) - Мильчаков Владимир Андреевич - Страница 30

• Предыдущая
• 30/96
• Следующая

По лицу Елизара текла кровь, на теле, казалось, не осталось ни одного живого места. Получив особенно увесистый удар костылем по голове, он растянулся на полу. Гриша с удовлетворением смотрел на поверженного врага. Запал ярости проходил. Но недаром Гриша думал всю ночь и половину сегодняшнего дня. Намеченная им программа была еще не до конца исчерпана. Он отошел к двери и, недоверчиво глядя на медленно приходившего в себя Елизара, спросил:

— Будешь еще маму бить? Будешь меня дармоедом обзывать? Ну, говори! Будешь?

Елизар попробовал отмолчаться. Но Гриша все еще был настроен агрессивно, конец костыля болезненно ткнул Елизара под ребро.

— Будешь? Говори, будешь?..

— Не буду, хватит, — промычал Елизар.

Гриша снова отошел к двери.

— Слушай, — заговорил он. — Если ты снова начнешь, я пойду в финотдел. Я там все расскажу. Тебя посадят. Я знаю всех, кому ты из плохой кожи дорогие туфли шил. По фамилиям знаю. Я все расскажу. Понял?

— Понял, змееныш, понял, — скрипел зубами Елизар.

— А-а-а? Ты снова ругаешься! — Гриша подбежал к валяющемуся на полу отчиму, и березовый костыль с чмоканьем влепился в спину Елизара.

— Хватит! — взвыл тот. — Сказал, что не буду! Не дерись!

— Я ведь знаю, сколько ты денег накопил, — сообщил отчиму Гриша, вернувшись на прежнее место у двери. — Они пропали. Ты их выбросил, а я собрал и спрятал. Будешь снова маму бить, отнесу их в милицию и все расскажу. Тебя судить будут как жулика. Понял?!

— Понял, Гришенька, — уже со страхом уверял пасынка Елизар.

— К пенсии за отца и не прикасайся. Это деньги мои и мамины. Я еще посмотрю, а то и выгоню. Иди куда хочешь. Понял?!

— Понял. Не ходи никуда. Я все понял.

Так Гриша восстановил в своей семье попранную справедливость. Когда Домнушка вернулась домой, в комнате не осталось никаких следов драки. Елизар, смывши кровь с лица, сидел на своем обычном месте. Синяки, оставшиеся от побоев, он объяснил так:

— Переложил лишнего и полетел через собственный костыль прямо на столик с инструментами, а с него через стульчик на пол. Как жив-то остался, сам не знаю.

Гриша на кухне решал задачи по алгебре. Домнушка облегченно вздохнула и занялась домашними делами.

Урок, полученный Елизаром, пошел впрок только наполовину. Не смог старый человеконенавистник переломить свой характер. Через месяц-два он по-прежнему скучно и озлобленно ругался за своим столиком. Правда, слово «дармоед» навсегда исчезло из его лексикона. И поднимать свои кулаки на Домнушку он больше не осмеливался. Елизар постоянно чувствовал, что за ним неотрывно следит тяжелый, не по-мальчишески мрачный взгляд пасынка.

Гриша долго сидел на крылечке дома рядом со своими воротами. Тяжело было на душе мальчика. Он глубоко задумался, забыл о неприготовленных еще домашних заданиях. Уже около полуночи Домнушка, выглянув за ворота, увидела сидящего на крылечке сына.

— Ты чего это, Гришенька, тут сидишь? Почему домой-то не идешь?

— Сейчас, мама, приду. Голова сильно болит. На вот, возьми деньги.

— Спасибо, сынок. Елизар уже улегся, — негромко сказала Домнушка. — Пойдем домой, Гришенька. Спать пора.

В то страшное утро Семен Андрианович Котов возвратился с альпийских лугов в «Счастливое». Знакомый колхозник, направлявшийся в горы, рассказал ему о случившемся в родном колхозе несчастии — о гибели Александра Даниловича, Давно уже не ездил Семен Андрианович таким бешеным аллюром, каким проскакал оставшийся до «Счастливого» путь. Хорошо, что в этот день у него под седлом был неутомимый любимец Ураган, выкормленный и выезженный самим Семеном Андриановичем.

В «Счастливое» он приехал часа за три до заката солнца. Не заезжая домой, он промчался прямо к колхозному клубу. Гроб с телом Александра Даниловича был еще в клубе, но у клубного подъезда уже стояла пришедшая из города санитарная машина.

Подскакав к подъезду, Семен Андрианович соскочил с седла и, не привязывая коня, взбежал по ступенькам к широко раскрытым дверям клуба. Верный Ураган остался ожидать хозяина на том месте, где он его оставил. А Семен Андрианович, серый от горя и дорожной пыли, шел как в тумане по широкому и пустынному вестибюлю в зал.

Вначале он ничего не мог рассмотреть. Зал был переполнен колхозниками. Все стояли, обнажив склоненные в суровом молчании головы. Но вот стоявшие поблизости от Семена Андриановича увидели его и молча расступились. По узенькому коридору, образовавшемуся в толпе, он прошел вперед.

В центре большого зала на затянутом черной материей столе стоял красный гроб с телом Александра Даниловича. Два колхозных знамени и знамя пионерской дружины колхоза, перевязанные широкими полосами черного сатина, склонились к изголовью. Несмотря на дневное время, высоко под потолком горело несколько мощных электрических ламп, заливая гроб и скорбящую толпу ярким, но неживым светом.

Семен Андрианович взглянул на высокий, сейчас мертвенно бледный лоб Александра Даниловича, на его закрытые глаза, плотно сжатые губы, и у него все потемнело перед глазами. Только теперь он поверил в смерть своего самого близкого друга. Пол под ногами стал неожиданно зыбким, Семен Андрианович пошатнулся. Стоявшие рядом поддержали его.

Нетвердыми шагами подошел Семен Андрианович к гробу. Лицо его словно окаменело. Ни одна морщинка, ни один мускул не дрогнули. Широко открытые глаза были сухи, и только левое веко часто-часто и жалобно вздрагивало.

Изо всех стоявших вокруг гроба людей только Семен Андрианович был в головном уборе — серо-зеленой фуражке с твердым большим козырьком. Долго стоял старый конник около гроба своего бывшего командира, не отрывая глаз от его лица. Затем медленно снял с головы фуражку, взял ее по-военному в согнутую левую руку и низко поклонился гробу с телом старого боевого друга. Подойдя вплотную к гробу, он осторожно, словно боясь разбудить Александра Даниловича, поцеловал его в лоб. И в этот момент Семен Андрианович увидел на самом краю лба, около правого виска, маленькое черное отверстие с запекшейся вокруг него кровью. Заскрипев зубами так, что вздрогнули стоявшие вокруг него, Семен Андрианович схватился за голову руками и, пошатываясь как пьяный, натыкаясь на не успевших посторониться людей, выбежал из клуба. Он медленно пошел прямо по пыли, посередине улицы к дому. Ни разу не оглянулся он на клуб, около которого уже начиналась суета, предшествующая выносу тела. Ураган повернулся и медленно двинулся следом за хозяином. Умная лошадь, словно понимая, что хозяину не до нее, шагала тихо, понурив голову. Через весь поселок до своего дома прошел Семен Андрианович, не видя дороги, не замечая сочувственных взглядов встречных людей. Фуражки он так и не надел, а нес ее за козырек вверх тульей в левой согнутой в локте руке.

Екатерина Васильевна встретила мужа у калитки. Семен Андрианович молча, пустыми глазами взглянул на жену, протянул ей фуражку и вдруг покачнулся.

— Что с тобой, Семен? — испуганно вскрикнула Екатерина Васильевна.

— Ничего, пройдет, — устало ответил Семен Андрианович. — Перегорело у меня все внутри.

Он медленно, с помощью Екатерины Васильевны добрался до карагачевого обрубка, на котором за сутки до этого сидел Александр Данилович, и, тяжело опустившись на него, сказал:

— Постели мне, Катерина, на помосте под виноградником. Лягу.

Екатерина Васильевна захлестнула за крюк повод Урагана, вошедшего во двор вслед за хозяином, и начала стелить мужу постель.

Добравшись с помощью жены до постели, Семен Андрианович снял только сапоги и лег поверх одеяла.

— Может быть, тебе подать чего-нибудь, Семен? — вконец встревожилась Екатерина Васильевна.

— Ничего не надо, — коротко ответил Семен Андрианович и закрыл глаза. Потом, чувствуя, что жена не уходит, добавил: — Расседлай Урагана. Сделай все, как надо. Лошадь-то не виновата.

• Предыдущая
• 30/96
• Следующая