Дарю веснушки - Млодик Аркадий Маркович - Страница 19

• Предыдущая
• 19/20
• Следующая

— Эх вы, молодёжь! — возмутился фотограф.— Ничего-то не поняли. Когда хороший человек смеётся, в нём душа играет. Плохой человек разве будет так хохотать?

— Значит, я плохой человек? — обиделась Лида. — Я не хохочу.

— Да ты посмотри на себя! — убеждал её фотограф. — У плохого человека разве бывает такая чистая, светлая улыбка? Ты у Ильюши спроси. Он артист! Должен, понимать.

— Чего тебе надо! — успокаивал я Лиду. — Улыбаешься ведь. Обязательно рот раскрывать, что ли? Так даже красивее.

Лида покапризничала, но скоро успокоилась. И ребята притихли. Все стали клянчить у фотографа снимки.

— Не успел! — замахал он руками. — Сделал только два снимка. Один — для витрины. Другой — для вас. Завтра все получите. И рассчитаетесь тогда. На сегодня — хватит.

Он выпроводил нас и закрыл дверь. Снимок был в руках у Лиды.

Я видел, что ей очень хотелось его присвоить, но пришлось отдать. Надо было послать его клоуну. Я же обещал ребятам.

Все мы отправились на почту. Сеня написал красивыми буквами на обороте фотографии наши фамилии. И мы начали спорить, как писать письмо. Ребята подняли такой шум, что в конце концов нас выставили, и мы оказались на улице.

Я предложил сочинить письмо дома. Пойти ко мне согласились только Лида и Лёня.

— Я бы пошёл к тебе, — со вздохом сказал Антоша, — но меня родители ждут.

Домой я вбежал первый. И крикнул бабушке:

— Бабуля! Со мной Лида и Лёня. Накормишь?

— Обязательно накормлю, — отозвалась бабушка из своей комнаты. — Веди гостей на кухню. И загляни ко мне.

Прежде чем идти на кухню, мы направились к нашим зверюгам.

Рыбки по-прежнему весело плавали в банке, которая стояла между оконных рам. Белка грызла орешки. Фанерный ящик, в котором мы оставили хомячка, был пуст.

Я бросился в комнату бабушки. Увидев меня, она приложила палец к губам. В руках она держала хомячка. Лапка у него была забинтована.

— Как же ты, мальчик мой, догадался упрятать хомячка в фанерный ящик?—зашептала она мне. — Он же в стенке дырку прогрыз. Васька тут как тут. Хвать его за лапку. Недоглядела за ним. Поранил лапку негодяй Васька. Хорошо, вовремя подоспела. Ваську прогнала. Лапку хомячку перевязала.

Взял я хомячка. Так мне стало жалко его, что слёзы закапали сами собой. Бабушка испугалась.

— Что ты, родненький? Ну, виновата я. Мне стало ещё стыдней.

— Ничего ты, бабушка, не виновата. Это я, когда хомячка накормить хотел, дверь на кухню плотно закрыть забыл. Что я теперь ребятам скажу?

— Не горюй. Найдёшь, что сказать. Хомячок поправится. Ты его вылечишь. Возьми лучше книжку «Мой живой уголок». Ты эту книжку так и не прочитал. В ней о животном мире подробно написано. И о хомячке тоже. Чем кормить, как жильё устроить. Тут про всё есть.

Ущипнул себя побольнее, за ухо дёрнул и пошёл к ребятам. Сразу всю правду Лиде и Лёне сказал.

— Бестолковые мы. Разве можно в фанерный ящик хомячка сажать? Он же, если захочет, даже пол прогрызть может, не только фанеру. И прогрыз вот... А я ещё Ваську выпустил!

— Где же он? — испугалась Лида не за хомячка, а за Ваську. — Хомячок его не загрыз?

— Цел разбойник, — ответила бабушка, входя к нам. — Что ему сделается. Ты уж, Лидуся, к себе его возьми, пока у нас зверюшки гостят. На лестничной площадке Васька.

Лида побежала устраивать Ваську. А мы с Лёней уложили хомячка на вату в железную коробку. Сверху металлической сеткой прикрыли. И пошли на кухню обедать. Скоро и Лида пришла.

Пообедали и вернулись в комнату, чтобы сочинить письмо Кириллу Фёдоровичу.

— С чего начать?—спросил я.— С «мы» или с «я»?

— Мне всё равно, — ответил Лёня.

— А мне не всё равно, — сказала Лида. — Только Ильюша знаком с Кириллом Яковлевым. Значит, должен начать с «я».

— С имени-отчества нужно,—сообразил я.— «Дорогой Кирилл Фёдорович...» Мама всегда так свои письма начинает.

Что с имени-отчества нужно начать, все согласились. А вот надо ли писать «дорогой», заспорили.

— «Дорогой» пишут только родственникам, — стала уверять Лида. — Яковлев — великий артист. Ему так нельзя.

— Может, и нельзя... — согласился с ней Лёня.— Я видел: папа писал письмо своему начальнику. Называл его «уважаемый».

Тут вошла мама. И увидела нашу фотографию.

— Уже получили?—заинтересовалась она.— Покажите!

Лида подала ей снимок. Мама долго смотрела на него. Улыбнулась. Ласково посмотрела на нас.

— Превосходно! — похвалила она. — Как заразительно вы смеётесь. Даже завидно. Это не фотография. Это подлинное произведение искусства. Надо немедленно послать её Кириллу Яковлеву. Он порадуется вашей дружбе. А что может быть лучше настоящей дружбы! Надеюсь, у вас будет лишний снимок? Подарите его мне. Я его вот здесь, в Ильюшиной комнате, повешу. Пусть Ильюша всегда будет вместе с друзьями.

Я очень обрадовался, что мама так здорово сказала. И спросил её, как надо начинать письмо Кириллу Яковлеву, со слова «уважаемый» или «дорогой»?

— Тебя он назвал «славный дружище», — ответила мне мама. — Не так ли? Думаю, что это позволяет тебе написать ему «дорогой».

Я попросил маму помочь сочинить нам письмо. Она отказалась.

— Письмо другу, — объяснила она, — личное дело человека. Никто не должен подсказывать, как его написать.

И ошибки проверять отказалась.

— Учись отвечать за ошибки. В том числе и за грамматические, — сказала мама и ушла.

А за ней — и Лёня с Лидой. Бабушка тоже не захотела подсказать мне, как писать.

Остался я совсем один. Сел к столу. Вырвал листик бумаги в линейку из тетради. Начал думать, как сочинить письмо. Трудное это дело! Хочется обо всём, обо всём рассказать. Но Кирилл Фёдорович, наверное, очень занят. Некогда ему длинные письма читать. Да и мне длинное письмо хорошо не написать. Наделаю много ошибок. Лучше я ему коротко напишу. Самое важное. Теми словами, которые умею писать без ошибок. И написал.

«Здравствуйте, дорогой Кирилл Фёдорович Яковлев! Пишет вам Илья Ильюшин. Вы не беспокойтесь. Я уже поправился. Посылаю вам фотографию наших ребят. У них веснушки не хуже моих. Откуда они, я расскажу, когда вы к нам приедете. Приезжайте. Ребята хотят сниматься в кино. И я хочу, чтобы они снимались. Я с ними теперь дружу. Пусть их тоже посмотрит режиссёр, о котором вы говорили. Мы организовали живой уголок. Ребята подарили разных зверей. Меня сделали шефом живого уголка. И Лиду Михайлову тоже. На фотографии она одна не хохочет. Зато она умеет подражать птицам. Я ещё не выучился. Может быть, научусь потом. Я очень хочу стать вашим незаправдашним сыном. Только как же я оставлю живой уголок? Мне про него надо прочесть книгу. Я про зверей мало знаю. Мне о многом надо вас спросить. Приезжайте скорее. Очень буду ждать. Ребята тоже будут ждать. Вот и всё.

Илья Ильюшин».

Я и на самом деле сделал не очень много ошибок. Бабушка всё-таки потихоньку проверила моё письмо. Расставила запятые. Сказала, что слово «режиссёр» пишется через два «с», а обращение «Вы» и «Вам» — с большой буквы. Я раньше этого не знал. А слово «незаправдашний» даже она не могла сообразить, как написать. Бабушка предложила его вычеркнуть. Но я не согласился. Не захотел обижать своего папу. И оставил так, как написал.

Когда вернулся папа, то он дал мне из своей коллекции самый красивый конверт и самую красивую марку, на которой была нарисована белка. Я наклеил марку на конверт. Положил в него письмо. Надписал. Запечатал. И вместе с папой пошёл отправить письмо на почту.

Так кончилась моя удивительная неделя. Да, всё, о чём я рассказал, произошло всего за семь дней больше года назад. Потом что было? . . Очень много было потом. Хомячка я вылечил. Он поправился и живет в красивом садке со стенками из металлической сетки, который я смастерил вместе с Вадиком Морковиным. Нам помог его папа.

• Предыдущая
• 19/20
• Следующая