Слепые тоже видят - Дар Фредерик - Страница 15

• Предыдущая
• 15/47
• Следующая

Где-то часам к пяти вечера мы приезжаем в порт Мекуйанбар.

О, удивительный город! Он невидимый!

Как уверяет Берю. Мираж наоборот. Мираж — то, что видишь, а на самом деле этого нет. А здесь ты ничего не видишь, а оно существует! Дома целиком под землей — из-за жары. И никаких признаков жизни. А как определить, где ты? Ни названий улиц, ни номеров домов, нет даже подставок для тентов. Очень мало людей на поверхности. Они медленно шествуют под белыми зонтиками по им одним ведомым проходам между невидимыми строениями. Естественно, что как только мы вошли, мы тут же попали на заметку полиции. Негр, укрывшийся под широкой фуражкой, свистит нам! Мы останавливаемся. Он приближается ленивой походкой. Как комментирует Берю, полицейский смотрит на нас дурным глазом и его рот похож на пару боксерских перчаток, висящих на гвозде.

— Вас это забавляет? — ошарашивает он нас.

— Что именно?

— Вы идете по крыше префектуры полиции!

Мы ему объясняем, что нас вроде как бы черт попутал, но полицейский сухо выносит вердикт:

— С вас сто бананов штрафа! Мы начинаем доказывать свою невиновность.

— Мы не отсюда, господин полицейский!

— Какие доказательства?

— Вот наши документы, держите!

— Я не умею читать…

— Ну тогда цвет кожи. Если вы посмотрите на нас внимательно, то убедитесь, что мы белые.

— Я дальтоник.

Черт возьми, с ними решительно невозможно договориться, с полицейскими Мекуйанбара. И тут мне приходит в башку идея.

— Мы ваши коллеги, дорогой друг. Проводим расследование относительно сигары, пролетевшей две ночи назад. Вы, должно быть, слышали о ней, поскольку полиция знает все. Назначена премия в тысячу бананов за предоставленные сведения.

Тут я слышу, как негр круто меняет отношение. Он кипит от радости и, похоже, даже подпрыгивает на месте и бьет копытом, потому что я начинаю чихать из-за поднявшейся сухой пыли.

— Тысяча бананов! — восклицает он.

— И ни штукой меньше.

— Вам повезло, что вы наткнулись на меня! Я все видел!

— Вы были на дежурстве в ту ночь?

— Нет, я занимался морским разбоем.

— Как это так — вы занимались разбоем, дорогой наш уважаемый коллега?

— Мой брат и я занимаемся им частным образом. Понимаете, у нас есть дом на холме. Хоть он подземный, как и все, но окна выходят на море, с широким обзором, видно всю округу. Ночью я и мой брат по очереди зажигаем прожектор, имитируя маяк Мекуйанбара, который не работает, но указан на всех морских картах. И многие корабли клюют на уловку, понимаете? Они пытаются нас обойти, попадают прямо на скалы — и вдребезги! Как только очередной корабль идет ко дну, мы спускаем на воду лодку и идем подбирать мебель, которая плавает на поверхности, чтобы потом продать антиквару с улицы Жакоб в Париже, специализирующемуся на судовой мебели. Лучше всего, когда тонет английский пароход. Я имею в виду стиль. В прошлом месяце мы выловили очень красивый комод конца восемнадцатого века.

— И значит, вы разбойничали в ту ночь, когда пролетела неопознанная летающая машина? — перебиваю я его.

— Да. Но сначала поклянитесь, что вы отдадите мне премию!

— Конечно, парень, — я же тебе сказал! — горячится Берю. — Тысячу бананов, считай, что ты их уже жрешь! Не волнуйся, рассказывай!

Флик сглатывает слюну.

— Ну вот, значит, верчу я ложный маяк. И вдруг вижу на небе…

— Что-то вроде сигары с огнями? — подсказывает Берю.

Наш собеседник решает надуться.

— Если ты все знаешь, иди получи свою премию и не приставай к людям! — чеканит он.

— Продолжайте, продолжайте, мой друг! — говорю я, сдерживаясь. — Нас интересуют любые подробности.

Полицейский-разбойник успокаивается.

— Да-а, толстая сигара, огромная. Вся в огнях… Она пришла со стороны болот и, похоже, собиралась пересечь море. А потом остановилась — там, далеко, над водой.

— Что, совсем остановилась? — осведомляюсь я.

— Ну да, совсем-совсем.

— Надолго?

— Примерно три закипания воды в кастрюле.

(Тут следует отметить, что, как мы тогда узнали, в Дуркина-Лазо нет часов и население в качестве единицы измерения использует отрезок времени с момента наполнения кастрюли литром холодной воды до появления пузырьков при закипании. Очень оригинально!)

— И что, он потом опять полетел?

— Нет, он взорвался.

— Взорвался?

— С жутким грохотом. Все небо осветилось диким пламенем. Потом горящий шар упал в море и утонул.

— Да, старина, — бурчит Александр-Бенуа, — пикантнеишая историйка, не находишь?

Летающий шар взрывается после того, как устроил небольшую репетицию конца света. Больше похоже на сказку Перро, которую плохо переварили и, не поняв, отрыгнули.

— Нам нужно узнать как можно больше, Толстяк.

Он набрасывается на полицейского:

— Скажите-ка, дорогой коллега, не могли бы вы нам достать лодку?

Тот соображает.

— Гм, трудно.

— Но Мекуйанбар все-таки порт, насколько я знаю?

— Я не утверждал обратного, — гнет свое коллега, — но лодок очень мало.

— Вы же только что сказали, что у вас и вашего брата есть лодка, чтобы собирать мебель с кораблей?

— Мы ее вытащили на берег, но пока не отремонтировали. В ту ночь у нас было происшествие: маяк Мекуйанбара вдруг заработал, а мы подумали, что это наш ложный, и врезались прямо в рифы.

Он утробно вздыхает.

— Дадите еще пятьсот бананов сверху, если я вам найду лодку?

— Обязательно.

— Хорошо, тогда идите к моему брату, он все устроит. Видите холм там справа?

— Вижу, — отвечает за нас обоих Берю.

— Наверху ничего нет, так?

— Да, ничего!

— Это наш дом. Но не перепутайте, потому что там рядом еще один, колдуна. У нас на доме — знак рака, а у Тампукту номер девяносто шесть. Мое дежурство заканчивается только через одно закипание бельевого бака, так что я не могу с вами пойти.

— Это здесь, — объявляет Толстяк, останавливаясь.

Хотя мы поднялись на некоторую высоту, нет ни малейшего дуновения, чтобы освежить наши обожженные физиономии. Везде страшное пекло, исходящее от моря, как от парной бани.

— Что видно? — спрашиваю я.

— Тут вроде написан номер шестьдесят девять, прямо на асфальте, если смотреть с этой стороны.

— А дверь?

— Не вижу, но из земли торчит кусок трубы. Думаю, что-то вроде переговорного устройства. Постой! Есть кто-нибудь? — кричит в трубу Толстяк.

Впечатление такое, будто он орет в Альпах.

Но крик не производит эффекта.

— Никого, — делает он вывод из этого молчания. — Должно быть, это не домофон. Но тогда, значит, труба канализации, что мне вполне подходит, так как у меня лопается мочевой пузырь. Не хочешь присоединиться?

И тут же после этих слов я слышу громкое журчание неудержимого потока.

Но прежде чем он заканчивает облегчаться, до моих ушей доносятся страшные угрозы и проклятья. Тонкий голосок вертится вокруг меня, как потревоженный шершень.

— Окапи! Мангусты! Свиньи! — надрывается писклявый голосок, принадлежащий, как я подозреваю, колдуну, о котором упоминал наш друг морской разбойник, он же полицейский.

Нашему вниманию представлен целый список названий всех возможных и невозможных представителей животного мира.

— В мой фу-фу! Он писать в мой фуфу! — задыхается жертва недержания мочи у моего друга Берю.

— Что это такое — “твой фу-фу”? — обрывает концерт Толстяк.

— Это мой выхлоп! — отвечает несчастный. — Кто тебе разрешил мочиться в мою трубу, а, скажи, зебу, гремучая змея, навозный жук!

— Послушай, папаша, — парирует Берю, пытаясь оправдаться, — сам ты старый пигмей! Я не могу себе позволить дать тебе затрещину, но знай: будь ты сантиметров на пятьдесят больше и лет на пятьдесят меньше, я бы тебе сейчас так врезал, что ты проглотил бы все свои оставшиеся зубы вместе с мостами.

Гном прекращает шаманскую пляску и затыкается.

Нас вдруг окружает звенящая тишина. Слышно лишь прерывистое дыхание старичка. Затем он снова вскрикивает голосом, похожим на звук, который издает хлебный нож, когда им скоблят железную трубу.

• Предыдущая
• 15/47
• Следующая