Вексель Билибина - Волков Герман Григорьевич - Страница 9

• Предыдущая
• 9/57
• Следующая

Алданский политкомиссар Вольдемар Петрович Бертин список одобрил:

— Забрали у меня всех лучших.

Сборы были недолги. Авансы в карманы, сидора на плечи и, напутствуемые Вольдемаром Петровичем, потопали.

Впереди широко шагал Степан Степанович. Последним сознательно держался Раковский, всегда готовый наступить на пятки тому, кто отстанет. Демка, хвост пистолетом, заиндевелые уши по снегу, летел то впереди, то сзади, облаивая куропаток и ворон.

От Незаметного до Неверы — так называли станцию Большой Невер Забайкальской железной дороги — семьсот верст с гаком, почти месяц хорошей ходьбы. Оттопали за пятнадцать дней.

На радостях, перед Невером, в селе Ларино, в бывшей резиденции известного амурского золотопромышленника, шиканули: всю ночь крутили граммофон в трактире, пока пружину не сорвали. В Невере подсчитали свои финансы: денег на самые дешевые бесплацкартные билеты не хватит. Раковский отстукал Билибину пространную телеграмму: в начале, не скупясь на слова, порадовал успешным переходом всех пятнадцати алданцев на Невер, в конце скромно попросил аванс.

Через пять часов получил ответ: «Перевел тысячу. Думаю, до Владивостока хватит». Деликатно, одним словом «думаю» упрекнул Билибин… Пошел Серега вместе с Эрнестом на почту получать эту тысячу, а там еще сюрприз: «Нет таких денег в наличии, ждите дня три-четыре, может, накопятся». Ждать всем табором — только проедаться. Выпросили сколько было, а остальные договорились получить во Владивостоке.

Во Владивостоке — новые неприятности. Золотоливрейный швейцар гостиницы «Версаль» с нескрываемым презрением, как сахалинских каторжников, оглядел Эрнеста, его лохматую шапку и раскисшие торбаса, Серегу в его бобриковой, с подгорелыми полами куртке и отрезал:

— Номеров нет.

Тогда Эрнест зло постучал по жестяному объявлению:

— К-к-как нет? Ч-ч-читай! «Шестьдесят уютно обставленных номеров с-с-с удобствами, ванны, два р-р-рес-торана, д-д-джаз с утра до трех ночи, б-б-бильярдная и т-т-т, и д-д-д». А говоришь, номеров нет? Т-т-телеграм-му получили? «З-з-забронировать номер для экспедиции. Б-б-бертин и Р-р-раковский»?!

Подействовал ли эрнестовский рык или фамилия известного на весь Дальний Восток алданского политкомиссара и золотоискателя, но швейцар и подлетевший администратор вмиг преобразились, сами стали заикаться:

— Д-д-для товарища Бертина номер оставлен.

— Бертин — это я! Раковский — он! И не передразнивайте!

— Извините, товарищ Бертин. П-пожалуйста, товарищ Бертин, п-позвольте ваши чемоданчики и сидорок.

Эрнесту и Сереге предоставили роскошный номер из трех комнат: с кабинетом, с камином, с зеркалами, с резными шкафами. Как тут терять марку золотоискателей! Пошли в модный магазин, вырядились, как парижские франты, даже белые лайковые перчатки натянули. За гостиницу расплатились за полмесяца вперед и с форсом: сдачу не взяли. В главный ресторан «Версаля» пригласили всех своих алданцев, разместившихся в меблированных комнатах «Италии», и до трех часов ночи, пока играл джаз, отмечали свое прибытие на берега бухты Золотой Рог.

На другой день получили телеграмму Билибина: «Отдыхайте пока, скоро приеду». Вскоре от той тысячи ничего не осталось. Опять просить у Билибина аванс Раковский постеснялся… Началась такая безденежная пора, хоть продавай лайковые перчатки. Все, что могли «толкнуть» на Семеновском базаре, «толкнули». Даже байковые одеяла из меблированных комнат «Италии» потихоньку сплавили: «Приедет Билибин — вернем и расплатимся». На вырученные за одеяла деньги покупали кету, она стоила дешевле хлеба.

А Билибин все не приезжал, только телеграммы присылал: скоро, да скоро… А уже шла вторая половина мая… Наконец прибыл его заместитель по хозяйственной части Николай Петрович Корнеев. Все обрадовались! Все к нему как к богу:

— Деньги давай!

Деньги шли за ним следом, переводом. Всей оравой отправились на почту. А там — дудки! Перевод пришел, да не на Корнеева, а на Корнева. Где-то кто-то одну букву поленился написать.

Пока выясняли, уточняли, подтверждали — еще три дня прошло.

Наконец перевод получили, завхоз заключил со всеми договора на полтора года, выдал все, что причитается каждому.

Билибин, Цареградский и Казанли приехали во Владивосток в конце мая. Юрий Александрович сразу же установил строгий порядок: каждый с утра занимался подготовкой экспедиции — Цареградский и Казанли ходили по различным учреждениям и собирали разные сведения о Колыме, Бертин, Раковский, Корнеев и все остальные продолжали снаряжаться, делать закупки, упаковывали и оформляли багаж. Билибин целыми днями пропадал в солидных организациях: в Совторгфлоте, в конторе Акционерного Камчатского Обществу, в Комитете Севера, в Дальгеолкоме, в Дальзолоте — местном агентстве Союззолота. Вечером все собирались вместе. Каждый отчитывался, предъявлял остатки денег и оправдательные документы на истраченные. Намечали, что делать завтра, получали новые на расходы.

Все шло хорошо. В Комитете Севера говорили, что в Ольском районе, откуда предстояло сухопутьем пробираться на Колыму, транспорт не проблема: есть лошади и не менее тридцати тысяч оленей, но все же посоветовали дать Ольскому тузрику телеграмму, чтоб транспорт подготовили заранее. Билибин «молнировал». В этом же Комитете порекомендовали взять побольше новеньких советских серебряных полтинников: они — надежный путь к щедрым сердцам туземцев, так как идут на украшение праздничных одежд. Полтинников набрали целый мешок. Там же, в Комитете, удивились, что в экспедиции нет врача. Предложили взять с собой доктора Переяслова, человека таких лет, что Билибин подумал: «Если кого и придется лечить, то только этого доктора…» Но зачислил на довольствие экспедиции и этого специалиста — не хотел ругаться с краевыми властями.

Но ругаться все же пришлось. В Дальгеолкоме и Дальзолоте пытались ставить палки в колеса. Оказалось, все эти местные «Дали» сами намеревались отправить экспедицию на Колыму, а теперь назначили туда уполномоченного Союззолота товарища Миндалевича, который за колымское золото было уцепился, и даже, вроде бы, направили туда, на Колыму, рабочих, а он, Билибин, мол, свалился к ним на голову и хочет из-под носа золотой жар загребать…

Это местническое самолюбие могло стать серьезным препятствием на пути экспедиции, более серьезным, чем «тираннозавры» Геолкома. Получалось, что Билибин понапрасну добивался в Москве и Ленинграде организации экспедиции, что сидят там бюрократы, с местами не советуются, ничего не знают, что делается здесь, да и вообще лезут в открытые ворота, куда их и не звали…

Билибин поначалу растерялся, не знал, что делать. Дать телеграмму Серебровскому? Но как объяснишь всю эту петрушку, да и как поступит сам Серебровский?

Но не успел Юрий Александрович послать телеграмму, как Серебровский сам приехал во Владивосток. Он прибыл в личном вагоне, оборудованном под кабинет и гостиницу. Приехал, чтоб объездить все прииски Дальнего Востока и Сибири и «расшевелить золотое болото». Серебровский быстро разобрался в ситуации, узнал, что пока Дальгеолком и Дальзолото никакой экспедиции не организовали — только собирались, рабочих на Колыму направили — но, наверное, поторопились, Миндалевича уполномоченным Союззолота назначили — но не рано ли… Словом, Серебровский посоветовал никаких препятствий Билибину не чинить, а своими делами — организацией добычи золота — заниматься посерьезнее.

Наконец все было готово. Плыть предстояло на японском пароходе «Дайбоши-Мару». Эта дряхлая, изъеденная ржавью посудина пятнадцать лет пролежала на морском дне. Ее подняли недавно и, зафрахтованную Совторгфлотом, пустили по рыбалкам Охотского побережья.

Юрий Александрович, поднимаясь на борт, шутил:

— Колумб плавал на «Святой Марии»! А мне приходится плыть на какой-то «Дай, бог, шмару»!

Все хохотали, и даже стоявший у трапа и визгливо выкрикивавший по списку фамилии пассажиров японец в узком черном кимоно тоже хихикал, хотя, вероятно, ни черта не понимал. И с этого момента «Дайбоши-Мару» иначе не называли.

• Предыдущая
• 9/57
• Следующая