Вексель Билибина - Волков Герман Григорьевич - Страница 4
- Предыдущая
- 4/57
- Следующая
«…быть может, в ближайшие 20—30 лет Колымская страна привлечет все взоры промышленного мира!»
Прочел и вновь вопросительно уставился на Бертина.
— Чего вылупился? — спросил тот. — На этом протоколе деятельность Колымской экспедиции и закончилась. А ко мне эти бумаги попали так. Открыли мы золотой Алдан, народ нахлынул, а жрать нечего… Отправился я за продовольствием в Благовещенск. Взял с собой двенадцать фунтов золота, думал, сдам государству, закуплю продовольствие. А меня по дороге арестовали. Нет, свои забрали, чекисты. Пронесся обо мне слух: золотопромышленник, в Китай пробираюсь. Ну, и арестовали, доставили в Рухлово, в госполитохрану. Там разобрались, освободили и даже телохранителя дали до Благовещенска. Золото сдал, продовольствие закупил и там же, в Благовещенске, познакомился с горным инженером Степановым. Толковый спец, о золоте Сибири и Дальнего Востока, поди, все знает… Работал он ученым секретарем в Дальплане. Разговорились мы. Степанов меня об Алдане расспрашивал, я ему рассказал все, что знал, и, видимо, понравился. Он и передал мне все бумаги и очень советовал заняться этим, как он говорил, стоящим делом: Колыма, как и Алдан, — в Якутии, якутское правительство относится ко мне с уважением, доверяет, мол, мне и прислушается… Вернулся я из Благовещенска с продовольствием — спускались по Алдану, на лодках… И тут как раз приехал в Незаметный председатель Якутского Совнаркома Максим Китович Аммосов. Я показал ему бумаги Степанова. Он ухватился! Обещал, вернувшись в Якутск, сразу же протолкнуть. Я ему и смету передал на тридцать восемь тысяч, и список экспедиции. Вскоре получили от Аммосова телеграмму: экспедиция утверждена, тридцать восемь тысяч ассигнованы! Мы стали спешно собираться, отправили своего уполномоченного на тракт Якутск — Оймякон для организации оленьего транспорта на Колыму… И вдруг получаем новую телеграмму: экспедиция отменяется, потому как деньги-то ассигновали, а найти их — не нашли… Вот так-то. Бедные мы еще, очень бедные. Золото само в руки идет, а взять по бедности не можем. Вот и дарю я теперь все это тебе. Протолкни это стоящее дело в Москве! Розенфельд не добился, мы не добились, а ты добьешься! Мужик ты — настойчивый, да и Москва побогаче Якутска, и все мы понимаем: золото нам ой как нужно! Было бы его побольше, все чемберлены, все гидры по-иному запели, под нашу дудку бы заплясали! — и Вольдемар Петрович наотмашь ударил по гидре буржуазии, нарисованной на папке. — Бери всю папку! Толкай, Юрий Александрович! Протолкнешь — мы тебе самых лучших мужиков на Алдане подберем! Я сам, если отпустят, поеду с тобой! Возьмешь меня? Я на золото, говорят, удачливый, фартовый… Поставь ему, Танюша, еще чугун картошки! Такой картошки на всем Алдане не сыщешь! А ведь моя Танюша — тоже первооткрыватель, в своем роде! Первая на Алдане начала выращивать картошку, за жилуху борется! А ведь никто ее в историю не запишет, а?!
— Запишут, Вольдемар Петрович! Всех нас запишут в анналы истории!
Еще раз встречался Билибин с Вольдемаром Петровичем. Подолгу, касаясь разных мелочей, обговаривали они, как организовать экспедицию, как ее снарядить, кого в нее пригласить, каким путем добираться до Колымы.
В своей хибарке, которую он называл пещерой, Юрий Александрович подолгу ворочался на жестком топчане и не мог заснуть от роя мыслей. Он уже видел себя открывателем золотой Колымы, шествующим по Невскому проспекту не элегантным молодым человеком с умными мыслями на челе, а дремучим таежником, бродягой с огромной бородой, в торбасах и малахае…
Вернулся с поля Эрнест. Билибин, хотя и окончательно решил ехать на Колыму, продолжал, как и в поле, с шутейным упорством стоять на своем:
— Ну, Эрнест Петрович, на Чукотку?
— А может, все-таки на Колыму, Юрий Александрович?
— Нет, только на Чукотку!
— Не распропагандировал вас мой брат?
Билибин загадочно усмехался. Посмеивался в обвислые усы и Вольдемар Петрович. Он догадывался, что Билибин подтрунивает над его братом, но не мешал этому: пусть тешатся молодые.
А Юрий Александрович, любивший розыгрыши, однажды предложил:
— Разыграем, Эрнест Петрович, Колыму и Чукотку! Ты перепьешь меня — поедем на твою Колыму! Я тебя перепью — поедем ко мне, на Чукотку! Ну, махнем?!
— Вот комариные души! — выругался Вольдемар Петрович. — Как проклятые дворяне, помещики! Под земли играть! Не соглашайся, Эрнест — перепьет, а не перепьет — обманет.
Но Эрнест решительно заявил:
— Я — х-х-хитрый, меня не перепьешь и не обманешь. Пиши договор!
Билибин схватил лист бумаги и крупным почерком, похожим на славянскую вязь, стал торжественно выводить:
«Столица Алданского края — поселок Н е з а м е т н ы й.
Октябрь, 5-го дня 1927 года.
Мы, нижеподписавшиеся, Билибин Ю. А. — с одной стороны, Бертин Э. П. — с другой стороны и Бертин В. П. — с третьей стороны, как третейский судья, заключили настоящий договор в нижеследующем:
I. Обе стороны под строгим наблюдением третьей будут пить чистейший спирт.
II. Пить оный будут из чайника, вместимостью два литра».
— Чайник? Не доводилось…
— Струсил, бродяга?
— Давай: чайник — так чайник…
«III. Пить из оного чайника, не отрываясь, пока не опорожнится, постепенно наклоняя оный вниз и лия беспрерывной струей».
— Лия?
— Лия!
— Беспрерывно?
— Беспрерывно!
— Пиши!
«IV. Первым пьет Билибин Ю. А., вторым — Бертин Э. П.
V. Кто чайник выпьет, тот и выиграет: Билибин Ю. А. — Чукотку, Бертин Э. П. — Колыму.
Расписались. Билибин сбегал в свою хибару, принес несколько бутылок спирта, быстро наполнил чайник и провозгласил:
— За Чукотку!
Расставив прописным азом ноги, запрокинув кудлатую голову, широко открыв рот, он поднял чайник и осторожно стал наклонять его. Тугая, витая струя забуравила, чайник медленно наклонялся все круче. Билибин покачивался. Струя задрожала, стала утончаться и вдруг оборвалась. Билибин опрокинул чайник и всем торжественно показал, что в нем не осталось ни капли.
— Твой черед, бродяга!
Эрнест так же широко расставил ноги и так же бодро заявил:
— За Колыму!
Начал он пить, сладко прищурясь и блаженно расплывшись в улыбке. Потом струя стала попадать на усы и подбородок.
Билибин запротестовал:
— Лия! Ровно лия!
На лбу Эрнеста бисером выступила испарина, в глазах задрожали слезы, он поперхнулся, закашлялся… Билибин взял из его рук чайник:
— Эх, бродяга, проиграл свою Колыму, а я уж так и быть: допью твой спирт за свою Чукотку! Жаль, мало оставил.
— Обманул, комариная душа! В первый чайник воду налил!
— Воду! — подтвердил Билибин и захохотал: он был страшно доволен розыгрышем.
Когда лег снег, с Незаметного на станцию Невер потянулись обозы лошадей, оленей и верблюдов. Кому пофартило, уходили в новеньких, в золотоскупке отоваренных сапогах и кожанках. А кому фарт не улыбнулся, плелись в порванных ичигах и потрепанных ватниках, уложив весь свой скарб на рогульки. По всему семисотверстному тракту полилась горестная, на старинный мотив «Бродяги», «Алданка».
Билибин выезжал с Незаметного в кибитке. Его провожали и Вольдемар Петрович, и Татьяна Лукьяновна, и Эрнест. Когда окованные железом полозья заскрипели, он весело крикнул:
— До скорой встречи, догоры! На Чукотке, Эрнест Петрович!
— На Колыме, Юрий Александрович!
— Проиграл ты свою Колыму! — И во все горло подхватил блуждавшую по Незаметному «Алданку»:
- Предыдущая
- 4/57
- Следующая
