Отряд - Посняков Андрей - Страница 48

Иван усмехнулся:

- Думаю, и в Швеции в последнее время не слаще. Урожай плоховат, иначе зачем наш хлеб покупать собрались? Акинфий Козинец ведь им продать хочет. Вот только через кого? Старый таможенник не согласился помочь, за что и поплатился, а вот новый… Они, Митрий, нового обязательно прощупывать будут.

- А могут ведь и в обход таможни!

- Могут, конечно… Но это больше возни. Стражи стоят и в Сермаксе на Свири-реке, и в Орешке, у выхода с Нево-озера. Как на карбасах проплыть? Была бы Корела шведской, тогда ясно, спустились бы по Ояти да через озеро и махнули. Красота! Но вот только Корела-то нынче не шведская, наша! Значит, и незачем им туда идти, значит, один путь у лиходеев - по Свири через Сермаксу, дальше - по озеру, через Орешек, а там везде стража! Без таможенной грамоты не проедешь! Да и грамота нужна особенная - чтоб не сунулись проверять, что везут. На Руси голод, царь Борис Федорович строго?настрого хлеб за рубежи продавать запретил. А лиходеи эти что вытворяют? Людям сеять нечем, а они зерно возами вывозят! И ведь это только первая ласточка!

- Угу, - согласно кивнул Митрий. - Тогда они должны карбасы нанять. Ежели, конечно, с корабельщиками свейскими не договорились.

- Не думаю, чтоб договорились. Свеев-то на границах ой как проверять будут! Зачем им лишний риск? Нет, Акинфий на свеев сам выходить будет, а значит, ты, Митрий, прав - и баркасы ему понадобятся, и лоцман. Много на посаде лоцманов, что свейский путь знают?

- Полно.

- Вот видишь. За каждым не проследишь. А вообще, где мореходный народ по вечерам собирается?

Митька ухмыльнулся:

- Ясно где - в корчме у Бастрыгина либо на Кабанова улице, в царевом кабаке.

- Славно! - Иванко потер руки. - Вот туда-то я сегодня и отправлюсь.

- Смотри не упейся там, - пошутил Митрий и уже серьезным тоном добавил: - И не худо б было Прошку с собой взять, для верности.

- Ну уж, - скривив губы, Иванко поправил на поясе нож. - Как-нибудь и своими силами обойдусь.

- Смотри-и-и…

Простившись, Митька покинул постоялый двор и первым делом направился в гостевую избу Введенского монастыря, навестить сестрицу Василиску, ну а уж от нее планировал пойти на торжище, поискать Онисима… и в Большой монастырь неплохо было б зайти, так, на всякий случай.

Вечер выдался дождливым, серым. Вроде бы до полудня небо было лазурным, чистым, и вдруг к вечеру на2 тебе - появились поначалу маленькие облачка-тучки, быстро собравшиеся в сожравшую небо синь. Ждали грозы, однако ничего подобного не было: не гремел гром, не сверкали молнии, а просто полил дождь и лил весь вечер, мелко, нудно и не переставая. Иногда, правда, почти прекращался, словно сбираясь с силами, чтоб немного погодя хлынуть опять. Дороги быстро раскисли, превратились в месиво из песка и глины, в многочисленных лужах, довольно похрюкивая, разлеглись свиньи - дождь-то был теплый, грибной.

Сквозь призывно распахнутую дверь царева кабака пробивался тусклый свет дрожащих свечей. Прямо над дверью был прибит известный всякому питуху кабацкий знак - еловая ветка. Под навесом, у коновязи, топталось с полдесятка лошадей, там же стояли и слуги, болтали, по очереди прикладываясь к большой плетеной баклажке.

- Эй, православные, - сворачивая с улицы, обратился к ним Иванко. - Царев кабак здесь ли?

- Здесь, здесь, - закивали парни. - Эвон, ворота распахнуты.

Поблагодарив, Иван поправил на плечах суконную однорядку и, сняв шапку, вошел в питейное заведение. Изнутри кабак оказался довольно просторным, с украшенной поливными изразцами печью - чтобы зимой питухи не мерзли - и тремя длинными столами, сколоченными из крепких досок. Вдоль столов стояли такие же крепкие скамейки, к стенам были прибиты лавки, на которых, впрочем, никто не сидел, а каждый вновь входящий сбрасывал туда мокрую одежку - кафтан или армячишко, - оставаясь до неприличности раздетым - в зипунах и рубахах. Впрочем, подобные вольности здесь, кажется, никого не смущали.

Иван тоже сбросил мокрую однорядку и, одернув полукафтан, скромненько присел в уголку, заказав целовальнику перевара. Кроме перевара - вещицы жутко хмельной, кою гнали чуть ли не из навоза, - никакого другого напитка в кабаке не было, что и понятно: цареву водку, квасы, медовухи - все делали из зерна, а зерна-то в нынешние времена было мало - неурожаи, голод. Вот и пили питухи что придется.

Сивоволосый служка живо спроворил новому посетителю глиняную кружку ядреного напитка и маленькую мисочку кислой прошлогодней капусты - зажевать. Больше никакой еды в кабаках не полагалось, хочешь щей похлебать - иди в корчму или на постоялый двор, а сюда не есть - пить приходят. И пьют крепко! С того питухам разоренье, а царевой казне прибыток, о том присмотрщик за кабаком заботится, не красть да питухов не обирать обещав, на чем и крест целовал, клялся, оттого - целовальник. А в помощниках у него юркие парни - кабацкая теребень - они и перевар подливают, и капустку подносят, а если кто перебрал, так и домой отведут за особую плату. Пока, правда, перебравших вроде бы не наблюдалось, рановато еще… хотя, нет, вроде бы похрапывал кто-то под лавкой, определенно - похрапывал.

За столами сидело уже десятка полтора человек, судя по одежке - мелкие купцы, припозднившиеся с торгов однодворцы, артельщики - плотники или мастеровые. Наверняка имелись и лоцманы, и матросы с баркасов, оставалось лишь их выявить да разговорить, зацепиться языками. Денег пока вроде хватало… Иван тяжко вздохнул, вспомнив это «пока». Чего душой кривить - деньги таяли, как снег жарким майским днем. Ну, на прожитье да на пропитание, положим, уходило немного, зато отбить все претензии Введенского монастыря к Митьке и Василиске стоило немаленьких денег. Да, выданное дьяком разбойного приказа серебро неумолимо подходило к концу. Приходилось экономить - еще пара недель, и, пожалуй, хоть на паперть иди христарадничать, а ведь еще дела делать да потом до Москвы добираться. Тут призадумаешься, завздыхаешь.

- Что, мил человек, вздыхаешь? - На скамью рядом с Иваном опустился здоровенный мосластый мужик с пегой всклокоченной бородой и красными мозолистыми руками. Мокрый армяк мужик так и не снял, лишь распахнул на груди и теперь дожидался служку с заказанным переваром.

- Чего вздыхаю? - Иван улыбнулся. - А грустно чего-то, да дождь, собака, льет - на улицу, носа не замочив, не выйдешь.

- Да уж, - охотно согласился мужик. - Мефодий сегодня. А на Мефодия дождь - так сорок ден дождь, примета такая.

И в самом деле, как раз сегодня был очередной церковный праздник, день священномученика Мефодия, епископа Патарского, известного на Руси как Мефодий-перепелятник. С этого дня люди, охотившиеся на перепелов, - их так и называли, перепелятники - специально наблюдали за озимыми: ежели над полем летят паутины да носится мошкара - там и будут перепела собираться, так и жди удачи охотничьей.

К столу подбежал служка, поставил с поклоном кружицу:

- На здоровьице!

- Козьма Куцее Вымя, артельный староста, - подняв кружку, улыбнулся мужик. - Ну, за знакомство!

- Иван, Леонтьев сын, торгового гостя приказчик, - в свою очередь представился Иванко. Выпили. В голове зашумело.

Козьма с укоризной качнул головой:

- Чтой-то ты мало пьешь, Иване!

- А я вообще… - Выдохнув, юноша справился с нахлынувшим опьянением. - Вообще малопьющий.

- Малыми кружечками, что ль, пьешь? - хохотнул артельщик. - Поня-а-атно.

И больше как отрезало - с выпивкой не приставал. Сам-то пил сколько хотел, а знакомца нового не неволил. Дальше, слово за слово, пошла беседа. Козьма оказался не местным, из Новгорода, однако в Тихвине бывал не впервой и многих здесь хорошо знал. Этим и воспользовался Иванко: сославшись на указ мифического купца - своего хозяина, - стал выспрашивать подробненько про лоцманов да баркасы.

- А купчине твоему в которую сторону плыть-то? - полюбопытствовал артельный староста. - По Волхову аль по Мологе да Чагодоще - к Волге?