У смерти твои глаза - Самохин Дмитрий - Страница 19

• Предыдущая
• 19/76
• Следующая

В жизни всегда есть место пиву.

Я расположился на скамейке так, чтобы не выпускать из виду вход в управление, и задумался. Что делать в течение двух часов? Не сидеть же бездельно на скамейке, разглядывая беспечных студентов. Я порылся в кармане, извлек горстку монет, отсчитал шесть копеек и забросил их в монетоприемник газетного лотка со свежим выпуском «Петропольских ведомостей». Лотки стояли возле каждой скамейки. Развернув газету, я внимательно пробежался по колонкам, не выпуская из виду парадный вход в управление. «Император Петр IV в столице туманного Альбиона», «Визит Папы Римского в Москву», «Куда исчезли миллионы?», «Позовет ли Москва?» Последней статьей я заинтересовался и пробежал ее глазами через строчку. Ничего нового и принципиально интересного материал не содержал. Повторение старого слуха о возможном переводе губернатора Пятиримова в Москву. Разве можно было кого?то удивить подобным? Если только пролежавшего последний год в коме и только что очнувшегося индивидуума. Под губернатора активно копали и намеревались его похоронить. Но кому это выгодно? Правда, занимать себя подобными размышлениями я не намеревался. Головоломка не для меня. Отчего?то мне казалось, что все происходящее в городе ныне так или иначе связано с политикой. Даже исчезновение Романа Романова.

Поднялся ветер и стал трепать газету, не давая перелистнуть страницу. С трудом справившись, я погрузился в обзор книжных новинок. Ничего интересного не обнаружив, я углубился в интервью с Борисом Натановичем Стругацким. Интервью было взято по случаю семидесятилетия писателя и выхода его новой книги «Бессильные мира сего». Книгу я не читал, даже в магазине не видел. Только когда я в последний раз захаживал в книжный магазин? В конце позапрошлого месяца? Я достал электронный ежедневник и отметил – «купить книгу БНСтруг.». Спрятав ежедневник, я нервно посмотрел на часы. Практически пять часов вечера. Не хватало каких?то пятнадцати минут. Прошел уже час.

Я дочитал газету и отправил ее в урну. Мне надоело ждать. Я достал сигаррелу и закурил. Едкий дым проникал в легкие и расслаблял. Я чуть было не выпустил из виду появление долгожданного старика.

Он показался из дверей управления. Не знаю уж, как он открывал дверь. С виду?то хлипок до невозможности. Но ведь получилось.

Старик осмотрелся по сторонам, поежился. Ветер колючий и пронзительно?холодный, солнце скрылось за черной тучей, кажется, близилась гроза; Я на секунду отвлекся, посмотрел на небо и пропустил тот момент, когда чиновник поднялся по ступенькам моста на горб.

Все произошло внезапно. В канале показался катер, вывернувший откуда?то с Апраксиного двора. Катер шел на большой скорости. Несся как сумасшедший. Немного вихлял в волнах, точно за рулем сидел пьяный в дым водитель. На борту я разглядел человека в плотном черном плаще, под которым угадывался какой?то громоздкий предмет. Старик замер на вершине моста, обернулся на рев мотора катера и окаменел. Я не мог видеть его глаз, но почувствовал ужас, забравшийся в душу чиновника. И было отчего взяться ужасу.

Человек на борту несущегося катера откинул полу плаща и показал дуло автомата. Короткий немецкий «шмайссер» времен Второй мировой войны. Человек с катера вскинул автомат и застрочил от живота. Пули забились об мост, взбираясь выше и выше. Пули подкрадывались к старику. Пока что у него еще оставалась возможность спастись. Волны качали катер, и оттого стрельба киллера была беспорядочной и малоэффективной. Если бы чиновник пошевелился и попытался покинуть мост, он мог бы остаться жить. Но стариком овладел цепенящий ужас. Он застыл как верстовой столб. Живая мишень.

Пули добрались до него, пропороли грудь. Старик неловко упал и скатился с горба моста. Катер киллеров скрылся под мостом.

Я бросился к старику, понимая, что не успеть. Ниточку опять срезали раньше, чем мне удалось ее распутать.

Выскочивший из?под моста катер помчался прочь, а киллер обратил внимание на меня. Очередь из автомата подстригла кустарник. Я нырнул к земле, и пули защелкали вокруг меня. Но катер уносился прочь, и стрельба прекратилась.

Я вскочил на ноги и бросился к старику. Он еще цеплялся за остатки жизни. Грудь обратилась в кровавое месиво. Судя по учащенному дыханию, легкие у него были порваны. Я опустился рядом со стариком на колени, приподнял его голову. Чиновник посмотрел на меня мутным взглядом и выбросил сгусток крови изо рта. Взгляд его обрел осмысленность. Он узнал меня. Старик ухватил меня костлявой рукой за плечо, напрягся и забухтел, пытаясь что?то сказать. Но вместо слов доносилось бульканье. И изо рта пошла густая черная кровь, а в глазах умирающего появилась досада и разочарование. Он вновь попытался сказать, и вновь неудачно. Предпринял третью попытку с тем же результатом. Жизнь уже уходила из него. И с последним вздохом ему удалось невнятно прохрипеть перемежеванное с бульканьем крови слово:

– Мертвый.

После этого он обмяк. Умер.

Я опустил чиновника на землю, ^поднялся. Неспешным шагом я пересек мост и направился к месту, где оставил свой катер. Бежать нельзя – это вызовет подозрение. Но и оставаться непрофессионально, да попросту глупо. Скоро понаедет полиция, и хотя приклепать к моей персоне новое дело им не удастся, но Крабова это только разозлит, да и целый день, а возможно, и ночь мне придется провести в отделении. А такое времяпрепровождение мне было не по душе.

Весь путь до катера я размышлял. Что хотел мне сказать умирающий? «Мертвый» – просто констатация факта или что?то еще. Если что?то постороннее, то какое отношение имеет ко мне. Я думал. Я обсасывал проблему со всех сторон. Грыз ее, но никак не мог докопаться до ядра истины.

Озарение пришло внезапно. Я даже приостановился и только тут обнаружил, что давно миновал свой катер и углубился во чрево рынка.

Мертвый. Это не констатация факта. И даже не философская сентенция. Мертвый – это фамилия. Странная и страшная, но фамилия. И я знал человека, которому она принадлежала.

Ульян Мертвый – главарь кладбищенской группировки, контролирующей Адмиралтейскую сторону. Поговаривали, что настоящая фамилия у него была Пуповкин, но с такой фамилией в криминальном бизнесе делать нечего. Вот Ульян и исправил ошибку происхождения.

Ульян Мертвый. Что сказал покойник? Разгадать удалось, теперь бы понять, что все это значит. Зачем Ульяну Мертвому потребовалось проникать в мой дом? Он имеет какое?то отношение к смерти Романа Романова. Но какое? Зачем ему вообще потребовался Романов? Может, они были знакомы? А вот это?то и стоило выяснить.

Я вернулся к катеру. Снял его с сигнализации и вышел в спокойную воду.

Единственное место, где я мог узнать о связях Романова и выяснить, были ли связаны известный бизнесмен и крутой бандит, находилось на Литейном канале. Откладывать вопрос на потом мне несвойственно. И я тут же вгрызся в проблему, беря направление на Литейный.

У Москвы – Лубянка. У Санкт?Петрополиса – Литейный канал. Для каждого свое место, которое обрастает зловещими легендами и мифами. Здесь в изумительный городской пейзаж вторгся несуразный высокий дом, в простонародье прозванный Большим. Даже поговорка ходила: «Большой дом» – самый высокий дом в Санкт?Петрополисе: из его окон Сибирь видна». Люди не любили это здание за мрачное прошлое. Оно напоминало горожанам о тех временах, когда Алексей II поднял в стране массовую волну репрессий. Мальчишка, волей случая взошедший на престол, до конца дней своих не забывал о том, как народ сверг его отца и заставил отречься от короны. Он не мог простить подданным предательства. Алексей всегда помнил, почему умер отец. Да – цирроз печени, вызванный алкоголизмом. Отец пил как буйвол. Весь пошел в Александра III, да вот здоровье было хлипковатым. Но почему запил отец, Алексей II знал точно – предательство народа. Боязнь предательства развилась у паренька в маниакальную подозрительность. Он видел в каждом заговорщика и убийцу и немедленно расправлялся с вызвавшим подозрения без суда и следствия. Мальчишка вобрал в свои руки все полномочия власти и никому не уступал ни капли ее. Мало того, уничтожал каждого, кто мог составить ему конкуренцию. Параллельно с этими гонениями на верхушку власти шло поголовное истребление народа. Сколько человек прошло через Большой дом и больше никогда не вернулось в родной город! Работать я должен был именно в Большом доме, сменившем стиль работы и даже название на ФСБ – Фельдслужба Безопасности. Я покинул службу в звании штабс?капитана и переключился на частную практику, но связи остались. Еще многие из моих друзей продолжали работать в органах. Этими связями я и собирался воспользоваться. Неофициально.

• Предыдущая
• 19/76
• Следующая