Семь минут до весны (СИ) - Демина Карина - Страница 39

• Предыдущая
• 39/160
• Следующая

Вот скажи, Райдо, отчего так бывает, что у одних жопа в дерьме, а у других — в шоколаде? Мы-то с тобой кровь лили, землицу альвовскую поили, а Бран опосля по этой землице гоголем ездил. Ценности именем короны реквизировал, согласно пятому предписанию. А что, хорошая работенка, непыльная… в городок какой являешься, бумажкой в нос тычешь и ждешь, пока мэр аль какой иной человек с поклоном тебе золотишко выносит…

И сам понимаешь, что не все ценности короны до короны доходили. Опись описью, но помимо городской казны завсегда можно и каких людишек потрясти, из важных, которым охота и далее жить-поживать, добра наживать. И добром этим они поделятся, пусть и без особой охоты, но своя шкура дороже.

Райдо отложил письмо и потер переносицу. Глаза слезились, и мошки разноцветные мельтешили, мешая сосредоточиться.

У Брана репутация была такая, что и в Особом отделе с ним вязаться брезговали. Они-то, конечно, свое дерьмо глубоко закапывают, потому кроме слухов я тебе ничего сказать не скажу, но и слухи таковые, что Брану дважды внушение делали. А понимаешь, что с третьим он бы нежданно-негаданно смертью храбрых пал бы всем на тихую радость. И поговаривали, что многие сего ждали с превеликим нетерпением, и желающих устроить эту самую смерть было в избытке, но тут Бран в отставку подал.

Уйти из Особого — это уметь надобно, но у него вышло… не отставка, конечно, но отпуск по ранению, хотя того ранения — царапина на хвосте. Думаю, что начальничек его, почуяв, к чему все движется, спровадил этакий подарочек, чтоб народ поостыл, не захотел с Медными вязаться. Сунули Брану в зубы усадебку, сдается мне, ту самую, в которой ты кости греешь, и велели сидеть тихо.

Но вот что любопытно.

Ему вначале иную усадьбу предлагали, на самом Побережье, на песочках да солнышке. А он отказался, попросился самолично в альвийскую глушь, дескать, леса сосновые там, для здоровья зело пользительные. Надеюсь, сие правда истинная и ты, дорогой мой приятель, от сосен тех поздоровеешь со страшною силой. Да только учти, что Брану эти сосны не на пользу пошли. По официальной версии скончался наш приятель опосля продолжительной и тяжелой болезни.

И с ним еще двое.

Видать, ну очень заразною болезня была. Полагаю, что имя ей — жадность.

Нет, ничего-то толком выяснить не удалось, тема болезненная, но твоих вопросов касательно, скажу так. В Особом у многих не особо чисты руки. И сам понимаешь, королю — королевское, но и тем, кто пониже стоит, тоже свой кусок урвать охота. Все ж понимали, что война — она не вечная, а вот дальше — как расстараешься, так и заживешь.

Бран старался от души.

Родичи его, конечно, ныне делают вид, что знать про его штуки не знают, и вообще премного опечалены смертью, но все это — вежливая хренотень. А на деле один сведущий человечек шепнул мне, что, дескать, старший из Медных давно бы Брана в расход пустил, когда б не его папаша. У того сынок — единственная отрада, а потому и дозволяли ему все… и еще тот же человечек, чье имя тебе наверняка не интересно, добавил, что, дескать, папаша этот ну очень Брановой смерти огорчился. До того, что кричал и обзывал райгрэ нехорошими словами. Возмездия требовал.

А райгрэ так оскорбился, что папашу этого за горло взял и едва душу не вытряхнул, но вовремя остановился. Или не вовремя? Один хрен. Спровадили его в дальнее имение, запретив носу оттуда казать. Но главное, что папаша не успокоился. Он по-прежнему жаждет мести. И от мыслишки этой поганой не откажется…

Час от часу не легче.

Отец Брана, Видгар из рода Высокой меди, был силен, и возраст силы этой не убавил. Пожалуй, что в иные времена Райдо имел бы шанс управиться, но не теперь…

Теперь он и обернуться не способен без риска развалиться на куски.

Потому, разлюбезный мой друг, которому супруга моя велит кланяться низко и выказывает на словах всяческое почтение, будь осторожен. Я-то помню, что тебе озера по колено, а море — по яйца, и сами эти яйца чугунные, не иначе, но не ищи жопой приключений.

Про приятелей Брана знаю мало. Но вряд ли хорошие люди, с таким дерьмом ни один хороший человек, или не-человек, связываться не стал бы. А если у них общее дельце имелось, то и вовсе сие говорит не в их пользу.

С усадьбой твоей и вовсе мутно.

Обыкновенная она.

Особисты, конечно, проверяли ее после Брановой смерти, пусть и сами они не чаяли от него избавиться, а все свой. Но ничего-то не нашли, вот тебе ее и всучили.

За сим откланиваюсь, дорогой мой друг.

И если вдруг захочется тебе свидиться, соскучишься по старому своему приятелю Кеннету, или же по иным своим приятелям, которые могут быть полезны, то шли оптограмму.

Осторожней там будь.

И не вздумай помирать, я еще беседку не поставил, а вишни только-только посадил. Представь себе, какое это огорчение, получить дом и без вишневого сада! Но клянусь тебе, что, хочешь ты того аль нет, но мы с тобою еще погоняем чаи в моей беседочке, вспомним былые времена…

…или не чаи.

Моя хозяйка такой сидр ставит, что просто прелесть. Пьется водицей, а по мозгам шибает конским копытом. Давече я как бутыль усидел, так еле до дому добрался…

Дом у меня ладный, только крышу наново крыть пришлось. И забор правил… да оно и понятно, сколько лет без мужика…

Ну да теперь наладится все.

Живи, Райдо.

Яблони, вишни — один хрен, главное, что мы с тобой эту самую жизнь заслужили.

Заслужили… вот только чем?

Пятый день кряду шел снег.

Пушистый и легкий, он ложился сугробами, норовя затянуть и без того слепые зимние окна дома. В снежных разливах тонули уцелевшие кусты роз, и темные плети плюща, на которых сохранились еще редкие ягоды. Снежные шали ложились на плечи яблонь, старый вяз и тот спешил укутаться, чувствуя близость морозов.

Ийлэ держалась каминов.

Пламя дарило тепло и еще спокойствие, которое было ложным, но Ийлэ позволяла себе верить, что эта зима… нет, на прошлую она не будет похожа, она просто будет.

С камином вот.

И с отродьем.

Оно пыталось держать голову.

— Смотри, получается, — Райдо лежал на боку, наблюдая за отродьем. Иногда он подавался вперед, но не прикасался. — Упрямая…

Оно не плакало.

Даже теперь, когда у него хватило бы сил и на слезы, и на крик, отродье предпочитало молчать. Оно лежало на животе и ноги елозили по толстой шкуре, которую Райдо принес для тепла, ручонки в эту шкуру уперлись, и походило на то, как если бы отродье пыталось подняться. Оно с немалым трудом отрывало слишком тяжелую для него голову, держало ее секунду, а то и меньше, и падало, замирало, отдыхая, чтобы вновь повторить…

— Ничего, научится… и еще поползет… поползешь ведь?

Отродье отвечало кряхтением.

Забавное.

И странно теперь думать, что вот оно могло исчезнуть.

— Поползет… они когда ползают — смешные очень… но имя все равно надо придумать, — Райдо перевернул отродье на спину, и оно закряхтело, задергало ручонками. — И зарегистрировать ребенка… а то ведь не дело.

Наверное.

Ийлэ отвернулась к окну.

Почему сама мысль о том, что нужно придумать имя отродью, вызывает у нее такое отторжение? Не потому ли, что с именем отродье перестанет быть отродьем, а станет… кем?

Младенцем.

Розовым младенцем, который уже почти похож на обыкновенных розовых младенцев, разве что слишком тих и слаб пока, но это ведь временное. К весне отродье и вправду научится, что голову держать, что сидеть… или вот ползать даже…

Наверное.

Ийлэ отвернулась к окну.

Почему сама мысль о том, что нужно придумать имя отродью, вызывает у нее такое отторжение? Не потому ли, что с именем отродье перестанет быть отродьем, а станет… кем?

Младенцем.

Розовым младенцем, который уже почти похож на обыкновенных розовых младенцев, разве что слишком тих и слаб пока, но это ведь временное. К весне отродье и вправду научится, что голову держать, что сидеть… или вот ползать даже…

• Предыдущая
• 39/160
• Следующая