Звездочёт - Самофалов Леонид В. - Страница 9

• Предыдущая
• 9/34
• Следующая

– Могу побожиться, Кузьма Николаич! Одна мелочь оставалась в ящике, вот она.

– И, значит, авоська?

– И авоська, – подтвердила Ишечкина с готовностью, но глаза ее, бледно-зеленые, слегка выпуклые, начали вдруг наполняться слезами, она всхлипнула.

– В чем дело, Тань?

– Кузьма Николаич, – вымолвила она виновато, – пропало еще кое-что.

Участковый едва не подпрыгнул.

– Что – кое-что? – вскричал он.

– Ругаться будете.

– А как же? Ясное дело, буду! Говори сейчас же!

– Там, в сейфе… лежало… лежали…

– Не морочь голову! Слышишь?

– Да я не морочу, – немного осмелела она. – Мне при стариках не хотелось говорить: ведь так накрутят, так накрутят, такая сплетня покатится!..

– Да что же это наконец?! – вспылил Буграев. – Письма, что ли, любовные?

– Какие еще письма, Кузьма Николаич? – в свою очередь выразила недовольство Ишечкина. – Что я, девочка с письмами дурака валять? Мои вещи украли, личные.

– Что еще за личные? Белье, что ли?

– Ну не белье, а… В общем, три ветровки и две пары кроссовок.

Признавшись наконец, она успокоилась и впервые без тайной боязни посмотрела на участкового.

– Личные, значит? – жестко переспросил он.

– Мои.

– Почему же ты их не дома хранила, а тут?

– Да какая разница, тут или дома? Могли бы и дома украсть.

– Спекульнуть хотела, признавайся.

– Нет, Кузьма Николаич! – ответила она твердо. – В жизни не грешила, сами хорошо знаете. Попросили женщины для мальчишек, а достать трудно, но я расстаралась, как раз накануне мне их и закинули. Свои деньги заплатила и ни с кого ни копеечки лишней не хотела брать. Поверьте мне!

– «Пове-е-ерьте»! У меня протокол подписанный насмарку пошел! Чья у тебя голова на плечах: своя или казенная? Как знал, выбирал понятых: близко живут и не мобильные. А то ищи потом, гоняйся. Я тебя, Татьяна, взгрею, учти! – закончил он тираду и дал себе передышку.

Походив по залу, снова достал ученическую тетрадь, положил на прилавок, приготовил ручку и сердито велел:

– Расскажи, что за вещи и сколько стоят. Какие, например, ветровки, откуда? В смысле, наши или не наши?

– Наши, наши, Кузьма Николаич. Фабрики Кутаиси.

– Как выглядели? Какого цвета?

– Все с капюшонами. Две темно-коричневые с белой отделкой: кокетки и канты на рукавах. А одна, наоборот, белая с черной отделкой. Вот. И две пары кроссовок.

– Не части. Кроссовки как выглядели?

– Материал под замшу. Синие. Отделка красная: носок, задник и щнуровка. Подошва белая.

– Фазаны, а не кроссовки. Они-то какой фабрики?

– Они просто чешские, Кузьма Николаич. Бумажки там были, но я по-чешски не читаю.

– Напрасно, – проворчал он. – Лучше географию знала бы. Цена какая?

– Одной пары – тридцать пять рублей. А ветровки по двадцать пять.

– Без мелочи?

– С мелочью.

– Выходит, вместе с деньгами он еще товару унес больше чем на сто пятьдесят рублей!

– Выходит, так.

И Татьяна вздохнула долго, со всхлипом, как бывает с детьми.

– Я себе голову ломаю, – продолжал ворчать Кузьма Николаевич, – на кой ляд ему авоська понадобилась! Теперь-то все ясно, как в аптеке: он за деньгами, а ему тут же презент. Получите, дескать, за хорошее исполнение.

– Смейтесь, смейтесь, Кузьма Николаич, – не возражала Ишечкина. – Только и вы скажите, отчего это ваша милицейская автоматика не заиграла?

– Ты как спала, крепко?

– Я всегда нормально сплю. Надеюсь на вашу «секрецию», вот и не волнуюсь. А она даже не гугукнула.

– Зато я волнуюсь, – ответил Буграев. – Оттого, видать, и сплю неспокойно. Ночью вот поднялся, а света нет. А без электричества и секреция не гугукает. У матросов есть еще вопросы?

– Есть. Отчего это, Кузьма Николаич, вы всегда веселый, а?

– Оттого, что с удовольствием на работу хожу. Теперь ты мне ответь: кто чаще всех захаживает к тебе в подсобку?

– Никто, – сразу ответила она. – Один только Ларя.

– Не может быть.

– Ну, инкассатор.

– Еще? Подумай!

– Да никто больше. Я и шоферов-то не пускаю, разве что когда помогут товар занести.

– А из наших, сельских?

– Да никто почти.

– Почти? Это как понимать?

– Ну, Леонтина Стефановна иногда помогает, сама прошу.

– Леонтина одна или с Мильчаковской?

– Всегда одна. Мильчаковскую я вытурила бы.

– Не храбрись! Уж если она куда войдет, ее сам дьявол не вытурит.

– Ну уж сюда она не войдет, в подсобку!

– Тогда еще думай, Тань, думай! Припоминай всех! Я покуда отлучусь ненадолго, прогуляюсь, а ты никого не впускай, сядь и припомни.

Прежде чем выйти наружу, Кузьма Николаевич еще раз окинул взглядом торговый зал. Ни намека на беспорядок. Через зарешеченные окна с датчиками сигнализации в уголках лился яркий солнечный свет, хорошо была видна даже пыль, осевшая на банках с огурцами-помидорами, но нигде даже следа чьих-то пальцев. Грабитель шел на сейф, так сказать, целевым назначением. Все замки открыл, все закрыл опять, и если бы не разрезанная пломбировочная печатка, Ишечкина еще и посейчас могла бы не хватиться денег. Мелочи у нее в ящике немало, первый десяток покупателей мог прийти – с мелкими купюрами, она расторговалась бы и до самого приезда инкассатора могла бы не заглянуть в сейф.

Со стороны глядеть, неторопливость и абсолютное спокойствие Буграева прямо-таки ошарашивали. А между тем он еще с утра был зол и успокаивался медленно, очень медленно, просто заставлял себя быть спокойным.

Стороннего наблюдателя могло бы удивить и то, что Кузьма Николаевич не бросился опрометью в магазин, когда услышал от Мити слово «ограбили». Напротив, он словно в пику кому-то стал действовать до крайности медленно: и сырник съел, и с Антониной Буланковой поссорился, и на улице потом долго торчал, сравнивая следы ночного велосипедиста и Ганелина. А все объяснялось просто: короткий Митин рассказ о действиях продавца дал ему больше информации, чем кому-то другому мог дать и дал, к примеру, Вале. «Открыла магазин, а мы с мамой в огороде были». Открыла! Значит, магазин был заперт как обычно. Более того, «она открыла и вошла». То есть, либо вообще ничего не вызывало ее подозрений, либо они были весьма слабы. «А потом вышла и как побежит к нам». Когда – потом? Сколько прошло времени, прежде чем Ишечкина что-то там заметила, в том числе и оборванный провод телефона? Да сколько бы ни прошло, главное, пропажу и провод она заметила не сразу. Если теперь приплюсовать к этому ночное приключение со светом и полное молчание сигнализации, то сам собой напрашивался вывод: сработано профессионально, в погоню кидаться не надо – вор или воры либо уже слишком далеко, либо, напротив того, рядом и уже наблюдают, как ты себя поведешь.

• Предыдущая
• 9/34
• Следующая