Звездочёт - Самофалов Леонид В. - Страница 3
- Предыдущая
- 3/34
- Следующая
– Нет. – Мальчуган не отрицательно, а как-то вроде даже протестующе помотал головой. – Генку и Николку я знаю, они рано не просыпаются. А баба Антонина в магазин пошла, мне навстречу попалась, только она по той стороне, а я по другой стороне…
– Молодец. Я бы тебе советовал с ней всегда так…
– Ку-узьма! – негодующе протянула Валентина Степановна. – Да ты чему учишь-то?! – И к мальчику: – Это он у нас шутник, дядя-то. А ты рассказывай, рассказывай.
– Ну и вот, – почему-то вздохнув, продолжал мальчик. – А она в магазин, а в магазине сейчас не продают, его ночью ограбили.
Валентина Степановна как раз снимала крышку со сковороды и в этот момент уронила ее чуть-чуть себе не на ноги, та откатилась к умывальнику, завертелась, завертелась и упала наконец, громыхнув.
– Та-ак! – вымолвил Буграев, взглянув на крышку, из-под которой выбивался парок; казалось, падение крышки его больше озадачило, нежели сообщение мальчика. – А кто тебя послал?
– Теть Таня.
– У теть Тани телефон же есть.
– Она маме говорит: провод оборвали.
– А-а… Теперь уже, как в аптеке, полная ясность. Ну, а тебе она что говорит?
– А мне говорит: Митя, родной, сбегай на Октябрьскую, где красный «Москвич» во дворе стоит, позови Кузьму Николаевича. Это, говорит, милиционер. А я говорю: ладно, и так знаю.
– Спасибо, – произнес Кузьма Николаевич и пошел укладывать бритву в футляр, а уже из спальни спросил: – Ты чей?
– Замиловых.
– Рядом с магазином живете?
– Ага. – И вдруг принялся торопливо излагать: – Теть Таня открыла магазин, а мы с мамой в огороде были. Она открыла и вошла, а потом вышла и как побежит к нам. Еще не добежала, а уже кричит: ограбили, ограбили и провод оборвали, даже участковому позвонить нельзя.
– Ты, хозяйка, угостила бы гостя, – предложил из комнаты Кузьма Николаевич.
– Обязательно. Жду, когда и ты сядешь.
– Да нет, я уж не сяду.
– Выходит, дымом будешь питаться! – возмутилась Валентина Степановна. – Довольно чудить, не маленький!
Произнося это, она накладывала бешбармак на тарелки, потом на другие тарелки, что поменьше, положила сырники, на них густую, как масло, сметану, а еще сверху – сахарный песок. И забивая вкусный запах бешбармака по дому распространился еще более вкусный запах ванили – это от сырников величиной с чайное блюдце. Своим печевом Валентина Степановна славилась на все село.
Митя без долгих уговоров сел на подставленный ему стул, взял предложенную вилку и принялся за угощение. Вкушая бешбармак, он глаз не сводил с сырника и было видно по всему, не чаял до него добраться. Когда же наконец добрался, то даже облегченно вздохнул. Валентина Степановна поставила перед ним стакан молока, мальчугашка помялся-помялся, затем поднял на нее свои ярко-голубые, чистые глаза и сказал:
– А ведь молоко я уже сегодня пил.
Другая бы на месте Буграевой сказала бы – «Ну, ничего, еще выпей» – и тем самым подлила бы, можно сказать, уксусу в свое угощение. Но Валентина Степановна поняла, что ребенок, вероятно, завтракает сегодня уже во второй раз, кивнула и отставила стакан. Не стала она принуждать и мужа: уж коли отказывается от любимого блюда, то и на самом деле ему не до еды.
– Молока-то я, пожалуй, выпью, – сказал он, выходя из залы. – А бешбармак ты мне уж на обед разогреешь.
Сказать, что он расстроен был кражей, это не то; он был уязвлен в самое сердце.
Да кто же это такой опять осмелился магазин обворовать, а?! Разве не находил он грабителей прежде? Разве не наказаны они судом по заслугам? Разве не то что в селе Шурала, а и во всем районе есть люди, которые этого не знают? Тогда кто же опять, бери его чума, сделал ему вызов? Ему, Буграеву?!
И тут ему стало как-то не по себе.
Тут он устыдился и сник, вспомнив, что и ночью думал примерно так же – Буграева, мол, на сорок верст в округе оч-чень хорошо знают и на пакость не пойдут, а ее, пакость-то, в это самое время как раз и делали.
Эх кошмар! Ох стыдоба!
Провели с электричеством как маленького, как вот этого мальчика Митю, а не капитана милиции, старшего участкового инспектора, работника с тридцатипятилетним стажем!
Едва Митя произнес «ограбили», он тотчас и понял: свет! свет! электричество! Отключили ток и вместе с ним сигнализацию, что в магазине установлена. А он как ночью разнюнился: энергетики, профилактика, молоко, насосы! Ну и балда-а! Эк прокатили на вороных, а!
– С молоком хоть один сырник-то съешь.
– Ладно, один съем.
Подойдя к умывальнику, над которым было укреплено зеркало, оправил на себе китель с новеньким орденом Отечественной войны. Из зеркала на него смотрел широкоскулый крепыш с мощной и отнюдь не короткой шеей; вот только волосы, по-молодому густые, гладко зачесанные назад, порядком заиндевели.
– Хорош, хорош, – не удержалась от иронического замечания супруга. – Садись, а то сейчас еще кто-нибудь примчит.
Как в воду смотрела!
Кузьма Николаевич и половины сырника не съел, когда калитка пронзительно взвизгнула, а вслед за тем на пороге возникла пожилая женщина с острым лицом, в длинном зеленом сарафане и домашних тапочках. Тапочки, определил Буграев, надеты секунду назад на крыльце. Тут и вовсе не надо было быть Шерлоком Холмсом: женщина тяжело дышала, значит, бежала или быстро шла. Но в таких шлепанцах можно пробежать разве что метра два, потом они спадут. Ноги у нее в пыли выше щиколотки, а обувь не запылена. Выходит, до крыльца несла в руках.
Некоторое время все смотрели на Антонину Буланкову – это была она, – потом Кузьма Николаевич снова принялся за сырник. Тут наконец Буланкова заговорила: зловеще так, ядовито, мстительно, некоторые слова произнося врастяжку:
– Грозился да грозился, да-а? Надеру, мол, Геночке с Николашей уши, да-а? Вот и догрози-ился! Вот теперь-то ты догрози-и-ился! – И вдруг выкрикнула: – Все из магазина выволокли! Все! – Торжественно подняла палец к потолку и с удовлетворением, уже как-то успокоенно проговорила: – Одни голые полки остались. Теперь – ищи.
– Ассорти тоже? – не поворачивая головы, спросил Буграев. В глазах у женщины появилось беспокойство.
– Какие ассорти? – вскрикнула она. – Опять тебе все шуточки!
- Предыдущая
- 3/34
- Следующая