Избранные киносценарии 1949—1950 гг. - Павленко Петр Андреевич - Страница 35

— Это так, господин обергруппенфюрер!

Марта спокойно глядела в налитые кровью глаза Кальтенбруннера.

— Может быть, и так! — Кальтенбруннер внезапно сдался. — Впрочем, если не так, вас ведь очень легко расстрелять. Не правда ли?

— Безусловно! — в ее голосе полное равнодушие.

— Я вижу, вы меня не боитесь, девочка?

— Нет!

— Вы считаете, что у вас чистая совесть?

— Да, чистая.

— Ах, вот как? — длинная рука Кальтенбруннера схватила Марту за отворот гестаповского мундира и притянула почти вплотную к себе. — Впрочем, мне приходилось расстреливать людей и с чистой совестью тоже… Мы скоро увидимся. — Он отшвырнул Марту в сторону и широкими шагами помчался па вестибюлю.

Марта на секунду задумалась. Закурила сигарету. На ее лице мелькнула усмешка.

Кальтенбруннер стремительно ворвался в кабинет Шелленберга. Шелленберг вскочил, изобразив на лице испуг и даже радость.

— Какая честь! — Шелленберг засуетился, придвигая кресло.

— Где вызванные вами люди? — рявкнул Кальтенбруннер.

— Я в отчаянии. Они все уехали вчера.

— Где списки нашей агентуры на Балканах?

— Единственный экземпляр находится в личном распоряжении рейхсминистра Гиммлера.

Кальтенбруннер медленно приблизился к Шелленбергу, поднял огромные руки, осторожно, как вазу, взял в обе ладони прилизанную голову Шелленберга и тихонько повернул ее направо и налево.

— Вы думаете, — Кальтенбруннер говорил почти шопотом, — что этот предмет крепко сидит у вас на плечах? Боюсь, вы ошибаетесь, милейший!..

Он отшвырнул от себя Шелленберга и, сжимая кулаки, выбежал из кабинета.

Вестибюль виллы в Ванзее.

По лестнице быстро взбегает Гарви, на ходу бросает шляпу. Сияющий, с желтым портфелем в руках, он входит в комнату сенатора:

— Сенатор, у меня сегодня торжественный день!

Хейвуд сердито оборвал его:

— Где вы шатаетесь, чорт подери?

Гарви с улыбкой похлопал рукой по портфелю:

— Вот здесь находится цель моих стремлений: немецкая агентура на Балканах.

— Господь всемогущий! — Хейвуд возмущенно потряс сжатыми кулаками над головой. — У меня летят кувырком уже налаженные переговоры, а этот человек занимается какой-то дребеденью.

— Дребеденью? — Гарви наклонился к Хейвуду: — Это Балканы, сенатор! Русские думают, что они вырвали Балканы из наших рук, а они находятся тут. — Он показал на портфель. — Русские будут помогать болгарам строить заводы, а эти заводы взлетят на воздух. Русские думают, что правители Югославии их друзья, но эти друзья также находятся вот тут… — Гарви на секунду остановился, затем произнес с расстановкой: — Начало новой войны, лежит вот в этом портфеле, сенатор.

Но Хейвуда не совсем убедили слова Гарви.

— Да кому понадобится ваш портфель, если мы не успеем проглотить Германию!, А мы не успеваем: русские опять наступают! У нас остались считанные дни. — Помолчав, он со злостью повторил: — Русские опять наступают..

Советские войска стремительно продвигались вперед, ломая бешеное сопротивление врага.

В марте советские войска, круша сопротивление гитлеровской армии на всем протяжении огромного фронта от Балтийского моря до Дуная, освободили Чехословакию, Венгрию, Польшу, вторглись в Австрию, стремительно продвигались по Германии.

На вилле в Ванзее беспорядок. Дрожащими руками Хейвуд втискивает в чемодан жилеты, галстуки, башмаки. Рядом с ним, стараясь привлечь к себе внимание, топчется пожилой господин в крахмальном воротничке. Это Артур Рехберг, один из главарей калийной промышленности Германии.

Отдаленные бомбовые удары заставляют обоих испуганно вздрагивать.

— Ужасно, — говорит Рехберг, — что я избрал такие минуты для серьезного разговора. Но где взять другое время? Вы уезжаете… Я понимаю вас!..

Хейвуду сейчас не до посетителей:

— Ближе, ближе к делу!..

— Только один вопрос… Являетесь ли вы сторонником полумер? — неожиданно спрашивает Рехберг.

Хейвуд обалдело смотрит на лежащие поверх чистого белья башмаки и перепутанные галстуки.

— Сторонником чего? — переспрашивает он.

— Полумер…

— Нет. Ни в коем случае, — зло отвечает Хейвуд.

— Мы так и думали. — Рехберг удовлетворен этим ответом. — Господин сенатор, я говорю от группы уважаемых лиц. Мы, германские промышленники, протягиваем к вам руки. Возьмите нас!

— Взять вас?

— Да!

Хейвуд раздражен:

— Простите, я сейчас в таком состоянии, что лучше выражаться яснее.

— Понимаю! Такой момент! — Рехберг прижимает руки к сердцу. — Я объясню! Нам надоели напрасные усилия. Нам надоели бессмысленные расходы на разные правительства. Вы поймите, у нас была империя, у нас была республика, у нас была опять империя. Хватит, хватит и хватит!.. Мы, немецкие промышленники и патриоты, пришли к твердому выводу: Германия должна стать американским доминионом…

Хейвуд выпрямился, отбросил в сторону скомканную пижаму и с интересом взглянул на собеседника.

— Доминионом?

— Если хотите, даже колонией! — решительно ответил Рехберг.

— Вот как? Это интересно!

Рехберг явно удовлетворен реакцией на свою речь.

— Мы знали, что вы заинтересуетесь! Нам не нужна единая Германия. Нам не нужна сильная Германия. Нам не нужна слабая Германия. Нам вообще ничего не нужно!

Рехберг говорил все решительнее, его слова заставили даже Хейвуда с сомнением почесать бровь.

— Знаете, — осторожно сказал он, — что-то все-таки должно быть.

— Абсолютно все равно, — твердо ответил Рехберг. — Можете назначить президента. Можете назначить уполномоченного. Можете вообще никого не назначать. Немцы — дисциплинированный народ…

Довольно близкий взрыв бомбы заставил обоих собеседников вздрогнуть. Рехберг в страхе схватился за спинку стула и посмотрел вверх. Они вздрогнули вторично, когда раздался голос Марты. Она очевидно находилась в кабинете уже несколько секунд.

— Советую вам спуститься в бомбоубежище. — Голос Марты, как всегда, звучал спокойно.

— Разве будут бомбить этот район? — сердито спросил Хейвуд.

Марта пожала плечами:

— Не знаю, стоит ли оставаться здесь для проверки.

— Отвратительная баба! — со злостью произнес Хейвуд.

— Да! — поспешил поддакнуть Рехберг, и оба быстро направились в бомбоубежище.

Марта спускает шторы и проходит в соседнюю комнату. Когда затихают шаги, она быстро подходит к столу и, найдя нужные бумаги, фотографирует их миниатюрным фотоаппаратом. Доносятся взрывы бомб. Марта прислушивается к каким-то звукам. Отбой. Воздушный налет окончен. Марта немедленно прекращает фотосъемку. Подождав несколько секунд, она входит в гостиную, подходит к стенной панели, приподнимает планку — под ней тайник — и прячет отснятую пленку.

Рассвет. Мгла и дым стоят над Берлином. Улицы завалены щебнем, битым стеклом, обломками. Опрокинутый троллейбус, наполовину соскользнувший в воронку, стоит посреди мостовой. Лавируя между препятствиями, черный «Майбах» мчится по исковерканным бомбежкой улицам. Рядом с Мартой сидит Гарви. На заднем сидении — сенатор и Шелленберг.

Первые лучи рассвета пробиваются сквозь быстро плывущие по небу кучевые облака.

Нужно торопиться. Улетать засветло рискованно. Эсэсовцы тащат чемоданы в самолет. В каждом движении Хейвуда и Гарви проглядывает торопливость.

Из утренней дымки внезапно выступает фигура Мартина Бормана, приехавшего провожать отлетающих американцев.

Борман молча здоровается с Хейвудом и Гарви.

Вдруг Борман и Шелленберг замечают приближающуюся к ним машину Кальтенбруннера.

— Машина Кальтенбруннера, — встревоженно говорит Шелленберг.

Кальтенбруннер выпрыгнул из машины и быстро направился к американцам. Марта тоже увидела приближение машины Кальтенбруннера. Поняла. Бросила сигарету и села за руль «Майбаха». Мотор тихо заворчал.