Избранные киносценарии 1949—1950 гг. - Павленко Петр Андреевич - Страница 29

— Нет! — Гиммлер видел, что все присутствующие только и ждут его возражения. — Я принимаю с радостью любое назначение, которое дает фюрер… Но… там хаос! Войска отступают.

Этих невольно вырвавшихся слов было достаточно, чтобы Гитлер вновь пришел в ярость.

— Отступают! — завопил он. — Эти подлые, вшивые войска, забывшие о славе предков? Они отступают? Каждый мерзавец, который сделает хотя бы один шаг назад, должен быть расстрелян на месте.

Здесь Кальтенбруннер, молчавший во время всего разговора, поддакнул:

— Несомненно!

— Придется расстрелять очень многих… — осторожно заметил Гиммлер.

— Если солдат отступает, он должен быть расстрелян! Если народ отступает, он должен быть уничтожен. — Гитлер поднял глаза к небу. — Если германский народ не выиграет этой войны, он должен быть уничтожен! Весь до последнего человека. Мне начинает казаться, — Гитлер выпятил грудь, как делал это всегда, когда предполагал, что произносит исторические слова, — что народ, который позволяет себе отступать, недостоин такого фюрера, как я!

Гитлер всматривался в лицо каждого по очереди, проверяя эффект сказанных слов. Затем он подошел к столу:

— Теперь убирайтесь все! Мне нужно сосредоточиться! Я буду думать о будущем!

— Хайль!

Все трое выкрикнули это с привычным автоматическим единодушием и гуськом вышли из кабинета.

В приемной Гиммлер и Борман идут рядом. Гиммлер бросает через плечо:

— Ну что, дорогой, на этот раз не вышло? — в голосе Гиммлера злорадные нотки.

— Не торопись, мой милый, не торопись! — Борман улыбается. — Харпе был расстрелян только за то, что русские продвинулись на сто километров. А сейчас они продвигаются по тридцать километров в день. И отвечать за это будешь ты!

Москва. Кабинет. Зашторенные окна. В кресле дремлет человек в штатском.

В кабинет осторожно входит генерал-майор.

Иван Васильевич открывает глаза:

— Который час?

— Утро, Иван Васильевич, — отвечает генерал-майор. — Может, позже притти?

Иван Васильевич поднимается:

— Нет, нет, давайте. Что там у вас?

— Дементьев сообщает, что Гиммлер назначен командующим группой «Одер».

Иван Васильевич усмехнулся:

— Гиммлер — командующий? Окончательно с ума посходили. Похоже — работа Бормана.

Генерал-майор подходит к окну, распахивает шторы:

— Да. Особый способ удалить Гиммлера от Гитлера.

— Какая чепуха. Земля уходит у них из-под ног, а они грызутся, как пауки в банке. Есть что-нибудь от Н-11?

— Американцы назначили встречу с Круппом, Шахтом и другими.

— Вот это поважнее, — говорит Иван Васильевич, глядя на часы. Встреча с Круппом… протягивают лапу к Руру. Уже начали хлопотать о новой войне. Передайте Дементьеву, — голос его становится суровым, — что нам очень важно знать подробности этой встречи.

Генерал-майор озабочен:

— Трудно, Иван Васильевич.

— Надо им помочь!

— Постараемся найти какую-нибудь зацепку.

Иван Васильевич одобрительно улыбается:

— Вот, вот, найдите.

— Слушаюсь! Сегодня же передам Дементьеву. А поручить, я думаю, придется Н-11.

— Очень хорошо. Держите меня все время в курсе…

— У меня все. Разрешите итти? — спрашивает генерал-майор.

Человек в штатском кивает.

Раннее мартовское утро 1945 года в Берлине, несмотря на весну, было невеселым. Едкий дым от пожарищ после очередной бомбежки еще курился на улицах. Его несло ветром из центральных кварталов.

Предместье Берлина — Моабит было пустынно. Рабочее время прошло, а дети питались так плохо, что играть на улице им не хотелось.

Многоэтажные серые и красные дома, щурясь подслеповатыми заклеенными бумагой окнами, хмуро высились среди груд щебня.

Марта торопливо шла по пустынной улице. Остановившись возле одного из домов, она оглянулась: нет, никто не увязался следом.

Марта вошла в подворотню, пересекла узкий двор и нырнула в подъезд. Лестничная клетка казалась нескончаемой. На одной из площадок лестницы Марта задержалась.

На двери скромная табличка: «Доктор Карл Кресс. Зубные болезни. Приема от 12 до 4».

Кабинет зубного врача Карла Кресса. В зубоврачебном кресле сам хозяин. Это крепко сбитый, широкоплечий человек, с круглым добродушным лицом. Веселые карие глаза, обычно оживленные, сейчас смотрели строго и устало.

Возле него, облокотясь на кресло, сидел его друг и руководитель Зиберт. Зиберту не больше сорока лет, но голова его совершенно седа.

— Среди нас бродит провокатор, Карл.

Но Кресс не ответил. Он напряженно прислушивался.

— Что там? — спросил Зиберт.

— На лестнице у наших дверей кто-то остановился.

Карл начал натягивать белый халат и снова прислушался.

— Нет, пошел выше.

— Ты основательно истрепал себе нервы, Карл, — сказал Зиберт.

— Нет, я сравнительно спокоен, когда ты не у меня.

— Ладно! — Зиберт усмехнулся. — Адрес твоей квартиры знают только четыре человека… Читай листовку.

Из биксы, в которой кипятят инструменты, Кресс достал тонкую полоску бумажки и начал читать.

— «Немецкие матери и жены! — голос Кресса дрогнул. — Ваши мужья, сыновья и братья умирают за безнадежное дело. Есть две Германии: Германия нацистских убийц и Германия угнетенных. Эти две Германии разделяет глубокая пропасть…»

Марта стоит на лестничной площадке седьмого этажа. На двери табличка: «Пансион для холостых фрау Лене Книпфер».

Марта медленно поднимает руку и нажимает кнопку звонка.

Дверь открывает сама фрау Лене. Ее оторвали от многочисленных обязанностей хозяйки пансиона. Фрау Лене не любит, когда ей мешают. Все в ее круглой бесформенной фигуре выражает недовольство. Недоброжелательным взглядом она осматривает Марту с головы до ног.

— Господин Курт Юниус? — спрашивает Марта.

— Дома! — отрывисто говорит фрау Лене. Выражение ее лица совсем неприветливое. — Но, моя милая, у меня правило: барышни к моим жильцам не ходят!

— Я двоюродная сестра господина Курта, — спокойно говорит Марта.

Фрау Лене выслушивает это с крайне недоверчивым видом, но тем не менее кричит:

— Господин Курт! К вам гости!

Не дождавшись появления Курта, она уходит на кухню и бормочет, не заботясь о том, что каждое слово ясно доносится в прихожую:

— Ко всем ходят только двоюродные сестры! Ни разу не пришла родная!

Дементьев появляется в одной из трех дверей, выходящих в коридор.

Его широкое лицо могло показаться слишком русским, но гладко прилизанные волосы и манера держаться разрушали это впечатление.

В пансионе фрау Лене Дементьев сомнений не вызывал ни у кого. Курт Юниус, скромный майор «люфтваффе», после ранения догонял свою часть, перебазированную с Западного фронта на Восточный.

Подполковник советской разведки Алексей Дементьев в первый раз столкнулся с врагом давно. С тех пор прошло много лет. Борьба, требующая напряжения всех сил ума, нервов, наложила неизгладимый отпечаток на характер. Нужно очень верить в дело, которое защищаешь, чтобы сохранить душевное равновесие, живя в логове врага, находясь всегда на краю смерти.

Когда Дементьев увидел Марту, глаза его изменили выражение только на одно мгновение.

— Марта, вот сюрприз!

Он приглашает Марту в комнату. Она входит и инстинктивным движением хочет прикрыть за собой дверь. Но Дементьев удерживает ее руку и распахивает дверь еще шире.

Они слышат, как фрау Лене шмыгает по квартире. Открытая дверь не позволяет ей подойти близко, да и, кроме того, успокаивает всегда настороженную бдительность «хозяйки пансиона для холостых».

— Вы с ума сошли! — Дементьев говорил не шопотом, не скороговоркой, а тем тихим, неразборчивым говорком, который труднее всего услышать.

— У меня не было другого выхода.

— Притти ко мне! Теперь!

— Мое сообщение вы получили бы только завтра! — Марта пристально смотрела на Дементьева. — А сегодня в этом доме будет гестапо.