Выбери любимый жанр

Урук-хай, или Путешествие Туда… - Байбородин Александр Владимирович - Страница 25

Изменить размер шрифта:

Роханцев свалили в углу стены. Гхажш с Урагхом подошли к ним, присели рядом на корточки, и я услышал знакомый, до мурашек на спине, шёпот Урагха: «Ну что, конееды, позабавимся?» Отвечавшего ему я не видел, но догадался, что это был немолодой воин, потому что отвечал он хрипящим, булькающим, прерывистым шёпотом. «Подожди, орочий выродок, – хрипел пленный, – утро будет, при солнышке наши вас на куски порежут». Послышался звук слабого плевка, и уже голос Гхажша тихо и спокойно произнёс: «Не угадал, усатый, мы урр-уу-гхай, мы солнца не боимся. А твои до утра не доживут. Мы их варгам скормим, вместе со зверюгами вашими. Варги конину любят. После них даже копыт не остаётся. Так что давай по делу. Сколько вас было?» Опять послышался звук слабого плевка, отвечать пленный, похоже, не собирался. «Ладно, – словно бы согласился с ним Гхажш. – Дело твоё, мог бы ещё пожить». Послышался чавкающий звук и бульканье стало на несколько мгновений очень громким, а потом прекратилось. Урагх сместился немного в сторону, и теперь, повернув голову и скосив глаза, я мог видеть молодого роханца.

Молодой всадник сидел, привалившись к прутяной стене, вжимаясь в просыпающуюся сквозь щели землю, ему было страшно. «Ты-то говорить будешь? – всё тем же спокойно-тихим голосом спросил у него Гхажш. – Или тебя сразу Урагху отдать? К утру он из тебя как раз завтрак для нас сделает». Роханец вжался в стену ещё сильнее и проблеял тонким срывающимся голоском: «Не надо, дяденька, я всё скажу! Всё! Что знаю!»

– И что ты знаешь?

– Нас было двести тридцать, когда из Эдораса выехали. А здесь уже меньше, мы за две недели нескольких потеряли.

– Чего вы тут шаритесь?

– Так, – пленный растерялся, – Вас ищем, дяденька. Вы тут неподалёку деревню сожгли. Нам приказано найти.

– Вот и нашли, – усмехнулся Гхажш. – Кто приказывает? Кто главный?

– Йолунд, третий граф марки, он приказывает. Он уже год как над нашим йоредом поставлен.

– Кто второй? В зелёном плаще…

– Это Хасутайн, сержант йореда. Он не из благородных, выслужился.

– Старый, стало быть, вояка? А? Быстро отвечай!

– Он не старый ещё, ему лет тридцать, просто служит уже пятнадцать. Когда прежнего начальника убили у нас, он, говорят, полгода йоредом заправлял. А потом графа поставили. Но это ещё до меня было…

– Понятно, – оборвал его Гхажш. – Урагх…

У шеи роханца мелькнул тёмный клинок. Всадник поперхнулся, схватился за вспоротое горло, пытаясь остановить кровь, и начал заваливаться на бок, дёргаясь всем телом.

«Это хорошо, что ими сейчас старый служака командует. Этот всё будет делать как положено. А сейчас уже нельзя как положено, – Гхажш снова сплюнул сквозь зубы, и плевок попал на тело молодого роханца. – По уму, им сейчас рассыпаться надо, нас с холма выпустить и идти за нами, издалека постреливая, чтобы мы не быстро бежали. За подкреплением они послали, но где оно? В деревне мужиков им сейчас не поднять, те пожар только потушили. Им сейчас о королевской подати напоминать, всё равно, что быка дразнить. Значит, на кого-то ещё надеются. Раз холм окружили, значит, к утру своих ждут. Или раньше. Плохо будет, если раньше». Не знаю, сколько бы он так ещё рассуждал вслух сам с собой, но где-то вдалеке вдруг зазвучал долгий, еле слышный вой.

«Ратгхаур, – почему-то прошептал Гхажш, и в шёпоте его мне послышалось облегчение. – Только бы это был Ратгхаур». Он сложил ладони раструбом, запрокинул голову, приложил ладони ко рту, и над холмом разнёсся такой же леденящий, неотличимый от волчьего вой, только гораздо более громкий. Гхажш выл долго, с переливами, иногда на несколько мгновений прерываясь, чтобы набрать воздуха или послушать. Я видел, кто это воет, но и у меня по коже бегали быстрые, как тараканы, мурашки. А что должны были чувствовать всадники, я даже и представить не могу. Испуганное ржание коней было слышно даже на вершине кургана. Когда Гхажш прерывался, конечно.

Сколько прошло минут этого воя, я не знаю, но не очень долго. Гхажш прервался в очередной раз, и издалека, но уже намного ближе, прозвучал ответ. Или, может быть, вопрос: очень уж занятно менялся звук, словно вывший действительно спрашивал. «Наш талан нынче», – снова прошептал Гхажш и провыл что-то, играя голосом, словно на свирели из волчьих глоток. Вдалеке его, видимо, поняли, потому что к прежнему вою присоединился ещё один голос, более низкий. Этот выл короткими, рублеными звуками, то спрашивал о чём-то, то будто приказывал. Гхажш время от времени подвывал.

Так они провыли-проговорили минуты две или три. А потом Гхажш приказал подойти всем к нему.

– Так, парни, – сказал он весело, – как нам повезло, так никому не везло, пока я живу. Варги пришли. Шестнадцать варгов на пол-лиги от нас. И скоро они будут здесь. То конееды нас сторожили, теперь мы на них поохотимся. Разбейтесь все на пары. Конееды вокруг холма стоят дозорами. Их немного больше сотни. А холм – большой. Так что расстояние между дозорами немаленькое. Нам надо, чтобы они не спали до утра, даже не дремали. Когда варги подойдут, они заводной табун угонят, тогда мы конеедам оставшихся коней перестреляем и уйдём. Понятно?

– А по самим-то конеедам стрелять можно? – спросил кто-то. – Или как обычно при снятии дозора, сначала коней? А то ведь в траве попрячутся. В темени.

– Можно. Это же охота, делайте, что хотите, сами только под стрелы не лезьте. И близко к ним не подходите, иначе на конях догонят. Лучше издалека бейте, промахнётесь – беда невелика. Всё равно растревожите. Давайте!

Скоро нас в бургхе осталось только четверо: я, Гхажш с Урагхом да наблюдатель на дереве, всё ещё лениво помахивающий факелом.

Время от времени у стены из темноты появлялись орки, закутанные в буургха по самые глаза. Кто-то перебрасывал через стену колчан или пук стрел, кто-то, наоборот, говорил, что стрелы у него кончились, и ему отдавали только что принесённые. Несколько раз приволакивали тяжёлые седельные сумы. А один раз принесли на буургха раненого. Раненый то стонал, приходя в сознание, то снова впадал в забытьё. Грудь у него была размозжена, и сквозь порванную волчанку торчали белые сколки рёбер. Гхажш поколдовал над ним немного и сказал: «Не жилец, к утру умрёт. Хорошо. Тащить не придётся». Второй раненый пришёл сам, перекарабкался кое-как через стену, походкой пьяного дошёл до ямы с водой, рухнул рядом и долго, жадно пил, фыркая и отдуваясь.

– Как там? – спросил его Урагх, когда тот, закончив пить, начал что-то делать со своим плечом.

– Кошки-мышки, – ответил раненый, ковыряясь в ране. – Помоги наконечник выдернуть. Сулицу, гад, швырнул. Залёг вместе с конём, я думал, они мёртвые. А как вскочат! Сулицу кинул и конём хотел стоптать. Хорошо стрела на тетиве была. Я этому мерину прямо в пасть засадил! С четырёх шагов!

– Коню что ли? – уточнил Урагх, поливая рану чем-то. Шагху, судя по запаху.

– Да какому коню, – обиделся раненый и, дёрнувшись, зашипел: – Легче, легче тяни. Рваный, кость царапает. Конееду самому. Коня парни завалили. Тогхи зацепил налучиной и весь бок вспорол, вместе со сбруей. Но сильна зверюга! У ней кишки по земле волочатся, а она ещё шагов десять пробежала!

Урагх что-то бросил на землю и обнадёжил раненого: «Жить будешь. А если не загноится, то долго будешь жить». Раненый на глупую шутку не обиделся, а только посмеялся и сказал, что теперь уж всё равно: не зря пожил, а руку и отрезать можно. Меня даже замутило от такого отношения к смерти и ранам. Сам бы я вопил, не переставая, если бы из меня вытаскивали железный наконечник.

Самое противное в роханских сулицах и стрелах – легко снимающиеся наконечники. Неопытные бойцы, получив рану таким оружием, часто, в горячке боя, дёргают стрелу или сулицу, и наконечник снимается и остаётся в ране. Хуже того, они бывают прикреплены к древку ремешком, пропущенным через отверстие в одной из граней. Когда дёргаешь древко, наконечник в ране поворачивается и заклинивается. Его уже не вытянуть и не протолкнуть, только вырезать. Часто приходится вырезать вместе с куском мяса. Злое оружие.

Перейти на страницу: