Поговори со мной… Записки ветеринара - Бакатов Сергей - Страница 2
- Предыдущая
- 2/47
- Следующая
Апа Нюра что-то бормотала журавлю по-таджикски, как бы извиняясь и его жалея. Было очень необычно смотреть на них со стороны. Они были почти одного роста. Продолжая говорить, она нежно гладила своими узловатыми, натруженными пальцами его длинную тонкую шею. А он смотрел на нее одним глазом и периодически кивал головой, как бы принимая слова сочувствия.
Я бережно сгреб Журку под мышку и отправился в лечебницу, оставив женщину и журавля утешать друг друга. Казалось, что они одинаково переживали утрату. А для меня, честно говоря, это был пока просто журавль. Пока…
В лечебнице я произвел полное патанатомическое вскрытие птицы. Независимо от причин гибели наших подопечных – это необходимая процедура. Вскрытие же показало, что все органы и ткани у журавля были без видимых патологических изменений. А это значит, что условия содержания и кормления вполне соответствуют физиологической потребности данного вида. Что, конечно, радовало.
Осмотр раны показал, что, скорее всего, какой-то довольно маленький хищник мастерски вскрыл сонную артерию птицы и что данное нарушение целостности физического тела никак несовместимо с дальнейшей жизнью из-за быстрой и обильной потери крови. Что, конечно, совсем не радовало.
Оставив журавлиху на патанатомическом столике, я пошел заполнять протокол вскрытия и журнал утреннего обхода.
Было раннее утро, и официальный рабочий день еще не начался.
Странный стук в дверь раздался как раз тогда, когда я заканчивал с протоколом вскрытия.
Примерно минут через десять такой же странный, но, как мне показалось, еще более настойчивый стук в дверь повторился. Закрыв и отодвинув журнал в сторону, я нарочито громко сказал:
– Войдите! Дверь открыта!
И опять никто не отозвался и не вошел.
И хотя мне уже стало интересно – кто бы это мог быть, да еще в столь ранний час, все же я остался сидеть за столом, продолжая задумчиво мотать на палец длинную прядь давно не стриженных волос.
Должен сказать, гибель животных в зоопарке – явление хоть и чрезвычайное, но довольно обыденное, как бы это странно ни звучало. Но с другой стороны – совсем неправду говорят, что ко всему привыкаешь. Почти каждый работник каждую смерть в зоопарке воспринимает как личное поражение. К гибели животных, которых каждый день видишь и с которыми связано очень много как веселых, так и грустных воспоминаний, привыкнуть нельзя. И хотя внешне, это, может, и незаметно, но с каждой ушедшей зверушкой уходит и частица тебя самого. Можно выработать к этому определенное отношение, как к неизбежному. Скажем, как к смене времени года.
Когда долго работаешь с животными, к ним не только привыкаешь. К некоторым просто незаметно прикипаешь. Начинается что-то вроде дружбы, а может, и любви. И вовсе не потому, что все они уж прямо хорошие. Среди моих любимцев оказались отъявленнейший негодяй гиббон Рома и престарелый капуцин Сафрон. Но про них как-нибудь потом. От таких питомчиков гораздо чаще бывает масса неприятностей, чем радости. И вдруг в какой-то момент начинаешь понимать, что их любишь больше, чем тихих, ласковых и доброжелательных.
В дверь, однако, опять настойчиво постучали. На этот раз я все же решил посмотреть, кто там такой нерешительный и настойчивый одновременно. Подойдя к двери и слегка ее толкнув, с некоторым недовольством в голосе я еще раз предложил незнакомцу ВОЙТИ:
– Да входите же, наконец, дверь открыта!
Дверь медленно открылась, и кабинет наполнился теплым азиатским солнцем, почти сразу проглотившим утреннюю прохладу поздней осени.
А на пороге… На пороге стоял Жур!
Я озадаченно его спросил:
– Это ты, что ли, своим клювом тут в дверь долбишь? – и несколько растерянно добавил: – Ну заходи, раз пришел! – Я кивнул головой внутрь помещения.
Какое-то время журавль стоял, склонив голову набок, пытливо заглядывая внутрь помещения. Потом сделал несколько неуверенных шагов и оказался в кабинете.
Пытаясь сообразить, как журавль умудрился добраться до лечебницы, и совершенно ничего не понимая, я открыл вторую дверь, ведущую в лабораторию. Журавль продолжал медленно и аккуратно вышагивать за мной, внимательно при этом осматривая все по сторонам. Окончательно озадаченный и сбитый с толку, я открыл и третью дверь, ведущую в изолятор и патанатомку.
Вообще-то, журавли не то чтобы уж очень пугливые птицы, но весьма осторожные, и, как правило, когда они на воле, вам вряд ли удастся подойти к ним ближе, чем, скажем, на сотню-другую метров. Но многие животные и птицы, попавшие в зоопарк, довольно быстро привыкают к людям и особенно к обслуживающему персоналу. Но чтобы настолько?!
В третье помещение журавль вошел уже без приглашения. Очень смешно поднимая ноги как можно повыше, он с опаской поглядывал вокруг, будто имел в виду «Как бы у вас тут во что-то не вляпаться!» И вместе с тем его движения были уверенными, будто он знал, куда идет, и не раз уже там бывал. Так, аккуратно переступая и вращая головой на 360 градусов, он подошел к столу, на котором лежала Журка. А точнее, то, что от нее осталось. Подойдя близко к столу и увидев журавлиху, Жур, нервно переступая с ноги на ногу, вопросительно посмотрел на меня. Затем он несколько раз как-то странно кивнул головой, будто пытался поднырнуть под стол, и нежно ей курлыкнул – как будто кто-то тихо хотел о чем-то попросить очень близкого и любимого человека: «Ну-у-у?!»
Журка молчала…
Так повторилось несколько раз.
Потом он замер и, похоже, успокоился, но уходить никуда не собирался.
Недолго думая, я сгреб журавля в охапку и отнес на озеро, с которого он умудрился до нас добраться. Сам же вернулся в лечебницу и занялся какими-то текущими делами. Но не прошло и десяти минут, как в дверь опять постучали. По стуку я понял, что это Жур. Пришлось открыть. Жур, как ни в чем не бывало, опять стоял на пороге и просился внутрь. Пришлось пустить.
На этот раз он настойчиво попросился туда, где видел свою подругу. Подойдя к ней, он остановился и замер на месте.
Опять насильно тащить журавля на дальний водоем, где произошла эта маленькая трагедия, мне больше никак не хотелось, и я решил пока оставить журавля охранять свою бездыханную подругу. Тем более что уходить он никуда не собирался.
Приближалось время пятиминутки. На пятиминутке должны были присутствовать все старшие специалисты, чтобы доложить о дне прошедшем и обсудить «стратегию» действий на день грядущий. Проходила она обычно в кабинете у директора. Вот именно туда я и отправился. А по ходу все пытался сообразить, как это журавль умудрился добраться до лечебницы?! Ведь не собака же, в конце-то концов.
Тут, оставив на какое-то время журавля, по ходу дела следует заметить, что птицы в зоопарках, как правило, не летают. И вовсе не потому, что им этого не хочется – просто так надо. Те, что в клетках – не летают, потому что им некуда летать, а те, что в вольерах, не летают, потому что им не на чем летать. У них ампутирован кончик одного крыла. Даже, я бы сказал, не то чтобы кончик, а часть крыла по локтевой сустав. Почти две трети. По крайней мере, так было в нашем зоопарке, о других ничего не могу сказать. Но птица, подготовленная к содержанию в зоопарке таким варварским методом, представляет собой очень жалкое зрелище, особенно если делает попытку взлететь. Подпрыгнуть ей, конечно, удается, но, как только она начинает помогать себе крыльями, сразу кувыркается и падает. Особенно неприятно и больно это наблюдать у лебедей. Лебеди держатся все время парами. И когда пара лебедей на крейсерской скорости рассекает озеро – это удивительнейшее по красоте зрелище. Разворот головы, изящнейший изгиб шеи, грациозно закрученные на огузке перья, мощные, импульсивные движения всего тела, обгоняющего волну, оставшуюся клинышком разбегаться в фарватере, и конечно же синхрон. Обычно «сам» на две-три четверти впереди подруги, а «сама» сзади – миллиметр в миллиметр, секунда в секунду повторяет все его движения. Где-нибудь посередине озера они делают резкую остановку и выходят «в свечу», чтобы размять крылья… А вот дальше – печальное зрелище. Пытаясь взлететь, лебедь неловко кувыркается и падает в воду. Полтора крыла никакого лебедя не украсят.
- Предыдущая
- 2/47
- Следующая
