Зона испытаний - Бахвалов Александр - Страница 34

• Предыдущая
• 34/63
• Следующая

– Привет! – крикнул Извольский.

– О!.. О!.. – отозвался Козлевич, поочередно узнавая друзей и вскидывая руки. – Кто из вас рыбак?

– Я нет! – сказал Витюлька.

– Э, что же ты? Боря, помоги распутать. Спина затекла – такая, брат, «борода», не приведи господи! Час, наверное, вожусь… Я вас за это ухой угощу.

Он посмотрел на Валерию, и круглое лицо его расплылось в улыбке.

– Идите-ка сюда. Вас как величают?

– Валерией.

– Глядите.

Протянув Долотову спиннинг с запутавшейся лесой, Козлевич вытащил из воды за кормой связку рыб.

– Красавцы, а? Мы с Акимом никогда пустые не ходим! Вить, снимай «парад», помоги почистить!

Валерия поднялась к домику, где на скамье возле окошка сидел бакенщик и протыкал шилом сложенную вдвое полосу толстой кожи, старательно заводил и туго стягивал дратву.

У его ног, высунув язык, лежала пестрая собачонка.

– Доброе утро.

– Утро доброе, дедушка. – Бакенщик оставил работу и вытащил изо рта папиросу. =– Неужели купаешься? Рано еще. Гляди уволокет водяной.

– А у меня защитники!

– Ну разве что, – уступил он, принимаясь за работу.

В двух шагах от лавки над погасшим костром висела привязанная за ручки кастрюля. Пахло картошкой в мундире, холодной золой, чуть керосином от висевшей на стене «летучей мыши» и разогретой в руках бакенщика сыромятной кожей.

– Что вы делаете? – спросила Валерия, радуясь возможности поговорить.

– Патронташ ловчу.

– Что это?

– Патронташ-то? Устройства такая, куда, значит, патроны кладут, чтоб сподручней было брать.

– А в кармане не сподручно?

– Можно и в карман, да патронташ всеж-таки аккуратнее будет. Устройства, девушка, большая подмога. Без устройства ничего не дается. Вся, значит, наша жизнь – сплошь устройства, куда ни повернись. Вон, глядя, на берегу лошадь бегит. Красиво? Потому, устроена бегать. Человек так не побегит.

– Да у нее четыре ноги!

– Верно, да ить лошадь несколько тяжельше меня али тебя? Разов вчетверо, впятеро?

Бакенщик прикурил погасшую папиросу и поглядел куда-то поверх леса на той стороне реки.

– Все в жизни ладно устроено, – произнес он. – Иной раз поглядишь, как день занимается, и на душе так сделается, будто диву видишь, такая верная на всем свете устройства. Ты еще глаза не продрал, а уж день подпалили, занялся, батюшка, чтобы всем видно было. И все люди за дело. Мужик твой, значит, летать привился, ты по дому там чего гоношишься, по радио музыку заиграли. – Он помолчал и улыбнулся. – У нас до войны, почитай, в каждом дворе гармонисты были. В праздник заведут музыку – эх!.. Песни, хороводы! И девки! Тебе против них не устоять.

– Как не устоять?

– А так. Мяса на костях маловато.

– Зачем оно?

– Затем, – бакенщик подмигнул подошедшему со спиннингом Долотову. – Мужики не собаки, костей не грызут.

– Скажете тоже… – Валерия покосилась на Долотова, уловила знакомый взгляд, отвернулась и покраснела.

С берега послышался голос Извольского.

– Жабры надо выбрасывать! – кричал он. – Говорю тебе, на них всякая дрянь оседает!

Валерия сидела в настороженно-застывшей позе. Изредка она поворачивалась на голос Витюльки и видела руки Долотова, распутывавшего лесу. Они казались Валерии не по-человечески цепкими и злыми.

– Погодите малость, – продолжал бакенщик. – Мы вот рыбалку как следоваить наладим, плохо-бедно, а тебе на прокорм добудем. Гляди, и ты в тело войдешь

– У вас есть попить? – спросила Валерия, поднимаясь.

– Как не быть? Эвон в пристройке. Ведро там, мелированное.

Войдя в пристройку позади дома, она едва успела поднять кружку с водой, как почувствовала, что кто-то встал в дверях, за ее спиной.

«Он!..» – туг же подумала Валерия и, обернувшись, увидела Долотова. Рука ее, державшая кружку, ослабла и опустилась. Не в силах, произнести ни слова, она заворожено уставилась на него, не видя лица: освещенный со спины, он казался тенью.

– Вы тоже… попить, да? – с трудом выговорила она.

В каком-то раздумье оглядев небольшое помещение, заваленное сеном, бухтами толстой проволоки, веслами, Долотов шагнул внутрь и закрыл дверь. Стало темно, хотя сквозь многие щелк ярко прорезывался свет.

– Вы что? – шепотом вскрикнула она, задыхаясь от страха, жары, запаха сева.

– В прошлый раз вы не захотели слушать меня… Почему? Я вам неприятен?

– Вы?.. Н-нет!… Откуда вы взяли? – бормотала она, не решаясь отвести взгляда от его блестящих, пугающих решимостью глаз.

– Все это время я думал о вас. Мне нужно сказать… Наверное моя идея никуда не годится, но… Она появилась с, тех пор, как я увидел вас – и тут ничего не поделаешь. Глупо признаваться в любви человеку, которого видел два раза в жизни. И все-таки мне нужно знать.

– Что знать?

– У, вас есть кто-нибудь?

– Нет… Только Витя.

– Вы его любите?

– Я? Он… Он хороший.

– Тогда послушайте… – Он протянул руку.

– Не надо!

– Что не надо?

– Ничего не надо!

Ни слова не сказав больше, Долотов повернулся и вышел. В пристройку хлынул свет. За распахнутой дверью ослепительно сиял день. Плечи Валерии опали, дыхание далось торопливым, а колени мелко дрожали, словно она спаслась бегством. Выбравшись на воздух, она подошла к ограде и, едва владея руками, принялась обдирать кору на жердях.

С берега доносился смех Извольского. «Зачем он привез меня сюда? Зачем я поехала?» Над рекой пронесся долгий песенный зов. На том берегу стояла женщина, выделяясь на фоне плотной зелени деревьев ярким палевым пятном.

– Кличат никак? – встрепенулся бакенщик. – Ай почудилось?

– Аким!.. – неожиданно ясно послышалось из-за реки. И совсем отчетливо: – Старый черт…

– Есть! – Бакенщик отложил работу. – Должно, Степанида. Я е вчерась перевозил, к тетке в Выселки наведывалась… Счас! – сердито бросил он в сторону реки и двинулся к лодкам, заносчиво приподнимаясь на негнущейся ноге.

Он долго, по-стариковски копотливо возился с веслами, а когда начал грести, лодку уже отнесло течением. Пересекал реку он медленно, едва приметно для глаз, не верилось даже, что ему удастся перебраться на тот берег.

Из-за дальнего поворота реки показался пароход. Медленно надвигался топающий и плещущий звук гребных колес.

Не зная, что делать, чем занять себя, Валерия долго смотрела на него, стараясь прочитать название, и наконец это удалось ей. «Чернышевский» – дугой было написано над колесами. На палубе, позади надстроек, женщина в белой косынке развешивала белье, истово встряхивая каждую тряпицу. Рядом прыгала на одной ножке девочка лет восьми.

Пароход уже миновал домик и его водопадный шум стал затихать, когда вернулся бакенщик. Послышался заглушаемый водой булькающий лязг причальной цепи. Первой от берега поднялась молодая женщина. Она с интересом взглянула на Валерию, приветливо поздоровалась с Долотовым и встала у крыльца домика, чтобы снять туфлю и вытряхнуть из нее песок. Затем принялась убирать волосы.

– В Выселках была? – насмешливо спросил у нее пришедший со стороны деревни крупный небритый мужчина в рубахе навыпуск и руками в карманах.

Ну, была, – держа в зубах заколку, а потому невнятно ответила женщина. А когда уложила волосы в узел и, опустив подбородок, воткнула заколку на место, прибавила: – Еще чего скажешь?

На лице ее обозначилось презрительное равнодушие.

Мужчина направился к лодкам, а женщина, еще раз взглянув на Валерию, вышла на тропинку и легкой походкой зашагала в сторону деревни.

О чем-то коротко переговорив с мужчиной, отплывшим вскоре вниз по реке, к домику поднялся бакенщик.

– Приехал, – пренебрежительно сказал он, принимаясь за прерванную работу. – Муж ейный. То есть, вернее сказать, они разведенные. Развели, пока отсиживал. Пять лет влупили. О как нынче!.. А не зверствуй, рукам воли не давай.

Разметан золу костра, с реки потянул ветерок.

– Ну что, молодежь, двинули? – сказал Козлевнч и поглядел на Валерию.

• Предыдущая
• 34/63
• Следующая