Кола - Поляков Борис - Страница 66

– Я не спешу, Иваныч.

Сулль повернулся к нему.

– Ты есть русский, – поднял палец, потрясывая, – надо понять! Уходить в Норвегия, Англия везде просто. Морем хочешь – иди. Суша пойдешь – нет граница. Иди, воля! А вот тут, – Сулль приложил ко лбу руку, к сердцу, – тут граница. Возвращаться в Кола нельзя. Тебя будут посылать каторга. Очень крепкий граница...

Сулль сунул трубку в карман, потом снова заговорил:

– Ты есть русский. Ты должен быть Кола, Россия. Плохо, хорошо – Россия. Родители выбирать неможно.

– А сам из Норвегов будешь, Иваныч. Почему же так со мной говоришь?

– Старый, может, – Сулль засмеялся. – Помирать скоро.

– Да намного ль ты старше меня, Иваныч? – Андрей поднял, повернул к Суллю голову. Глаза их встретились. И Андрею вдруг стало ясно: Сулль их замысел видит. И мудреного нет в этом. Русские беглые есть в Норвегии, Сулль давно знает об этом.

– Жизнь не есть только годы, – улыбнулся Сулль. – Жизнь – то, что думаешь, видишь. Сулль много ходил в морях, много видел и думал. Люди умный есть, очень разный. Есть дурак, везде одинаковый: Россия, Норвегия, Англия.

Да, вот так же, с усмешкой, Сулль отбирал в становище доски. Ни движеньем, ни словом себя не выдал. Есть чему позавидовать. Но теперь Андрей уже понял, к чему его Сулль подталкивает.

– Ты хочешь, чтобы я убедился, что ты не врешь, а потом вернулся обратно в Колу?

– Так, – Сулль строго кивнул, – вернулся.

– А если не захочу вернуться?

Сулль закрыл глаза, качнул отрицательно головой.

– Так быть не может. Ты будешь иметь свой глаз.

– А если?

Сулль подумал, пожал плечами.

– Сулль будет сказать для Андрей. Только помнить: это нельзя никому знать.

Сулль строго смотрел Андрею в глаза, твердо. Подумалось: «А ведь вправду, кто лучше Сулля знает Норвегию?»

– Да, да, – Сулль покивал головой. – Слушай, можно жить немного Норвегия. – Сулль развел руками, а потом стал загибать пальцы. – Один, два, может, три. Тихо жить. Потом надо маленько деньги. Сулль имеет такой друзья. Можно получить паспорт Норвегия... Потом Можно приходить в Кола. Опять исправник маленько деньги. Получай русский паспорт...

– Ты хочешь сказать: если прийти из Норвегии с паспортом, в Коле можно получить русский и жить тогда вольно здесь?

– Так, – согласно кивал Сулль.

– И ты знаешь, кто-нибудь это делал?

– Нет. Сулль просто думает – можно. Я буду узнать все дома.

– А деньги где?

– Деньги надо работать.

То, что рассказал Сулль, неожиданным было, простым и заманчивым. Сулль по дружбе сказал. Иначе какой резон? Денег нет у Андрея.

— Сулль Иваныч, – тихо заговорил Андрей. – А ведь в становище-то тогда мы...

— Не надо, – Сулль мягко остановил его. – Все хорошо.

И подумалось снова Андрею, не в первый раз уже, что Сулль много старше, мудрее и опытнее его. И совестно перед ним стало.

— Спасибо, Иваныч. Я всегда буду помнить это.

– Я очень верь. В Кола Суллю есть друг. – Сулль засмеялся, вставая. – Сулль очень любит, когда есть друг. Давай будем с тобой говорить «прощай».

Андрей распрощался с Суллем, взял топор и пилу, пошел к яслям. Фонарь повесил поудобнее, крутнул головой, засмеялся: как одно за другое цеплялось к лучшему! Побудет он до весны в кузне, подучится, а весною, если повезет, Сулль с собой его возьмет. Если русские беглые есть там, можно с ними поговорить. Сколь бы разно Сулль со Смольковым ни толковали, а он сам увидит.

Андрей поплевал на ладони, потер ими догоряча, взмахнул топором и рассек воздух – эх ты, дела! Не будь больная нога – сплясал бы! А пока он поправит ясли. Не только скотину – попа не стыдно будет кормить.

Работа наполовину была уже сделана, пришла Нюшка. Встала поодаль молча, смотрела. Андрей поглядывал па нее изредка. Что она налегке эдак? Шубейка распахнута, без платка. Руки скрестила зябко, будто сготовилась долго ждать. Андрей распрямился, улыбнулся ей:

– Ты чего?

– Сена с повети помоги скинуть.

– А сама чего?

– Одной боязно с фонарем. Сено сухое.

Андрей топор оставил с готовностью, засмеялся.

– Сена так сена. Давай скинем. Вилы где?

– На повети, – Нюшка фонарь подала ему, – лезь первым.

– А ты что, боишься?

– В сарафане я, – засмеялась Нюшка.

– А-а.

Настил для сена под крышей на треть двора. Андрей поднялся по приставной лестнице, подождал Нюшку, осветил поветь.

– Ладно у вас тут. Хоть живи. – Подал ей фонарь, взял вилы. – А сена не больно много. Хватит ли до весны?

– Должно бы...

– Косите где его?

– По Туломе вверху.

– А возите как?

– На шняке.

Андрей привычно набрал на вилы, отнес к краю.

– Посвети-ка сюда.

Хороня фонарь, Нюшка светила, смотрела, как сено свалилось в ясли, и опять пошла за Андреем.

– Ты стань там, не мельтеши, – он указал ей место и насмешливо хмыкнул: – Ну и сено у вас.

– Сено как сено. А у вас лучше? – она без вызова и обычной насмешки своей спросила.

– У нас? – Андрей с улыбкой переспросил. – У-у! Самое расхудое сено – половина травы. А хорошее – медовое разнотравье в цвету. Лошади и не евши сыты.

– Половина травы? – удивилась Нюшка и, поняв прыснула. – Лошади и не евши?! А коровы? – смеялась она весело и легко, и от этого стало просто.

– Коровы и подавно, – засмеялся с нею Андрей. Вспомнились пойменная трава в пояс, звон косы под лопаткой, зной сенокосной поры, квас холодный из туеса. Показал рукою: – У нас травы на заливных лугах вот такие. А от медвянки, вправду, сытость идет дурманом. А отсюда и сено. Хоть боровое, хоть пойменное или луговое. – Андрей оперся рукой о вилы. – Наша деревня в бору стоит, у реки. Хоть зимою, хоть летом – загляденье. А на другой стороне луга.

– Тоскуешь по дому? – Нет, похоже, она не насмешничала.

– Во сне снится.

– А я тоже скучаю, когда не в Коле. Я на Рыбачьем была и в Норвегах. В Вадсё. И во всех становищах на берегу. А по Коле всегда скучаю.

– Ишь ты какая бывалая, – улыбнулся Андрей.

– А то! И в Архангельском два раза была на ярмарке. Город большущий: дома, дома, магазины, церкви. А народу, народу везде.

– А меня пороли в Архангельске. Так шпицрутенами отделали... – Но тут же подумал, что из Архангельска он попал в Колу, а если повезет с Суллем... И поспешно добавил: – Хотя город он ничего.

– А за что тебя? – Нюшка склонила чуть набок голову.

– Из солдат бежал.

– Служить не хотел?

– Дак как тебе сказать. Служба, она, ничего себе, да уж больно били каждый день. Нас и барин не бивал эдак. Я однажды и не стерпел, дал сдачи, а сам в лес.

– И тебя поймали?

– Поймали, – усмехнулся Андрей, – да всыпали. А я чуть поправился – и опять. Все хотелось домой попасть. Там бы уж не сыскали.

– А дома кто у тебя? Невеста? Родители?

— Никого. Маманя померла. А невеста какая у солдата.

Кто-то зашел в ограду, на крыльце брякнула щеколда. Нюшка прислушалась, и Андрей замолчал. Шаги прошли по сеням, в дом отворилась дверь, и голос Смолькова спросил Андрея. Было слышно, как он даже переспросил:

– В ограде или во дворе? Во дворе?

У Нюшки качнулся в руке фонарь, и она досадливо приглушила голос:

– Поговорить не дадут. – Оглядываясь, тихо пошла от края, ткнулась в плечо Андрея, приставила палец к губам: – Не отзывайся ему. Не отзывайся.

Ее коса вокруг головы была близко, и близко были смеющиеся глаза и губы. И оттого, что она уперлась в него плечом, локтем, Андрею вмиг жарко стало. Внизу Смольков шел по сеням. Нюшка фонарь подняла и дунула на огонь. Темнота поплыла радужными кругами.

Внизу дверь открылась, и Смольков громко позвал:

– Андрюха!

Нюшка тихо дышала рядом. Андрей чувствовал ее плечо, локоть. Желание захлестнуло волной, он склонился к ее лицу и осторожно поцеловал. Нюшка вздрогнула чуть, однако не осердилась, не отошла. Подняла руку и прикрыла его рот ладонью. Будто сговор существовал.