Приезд ревизора - Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович - Страница 8

• Предыдущая
• 8/14
• Следующая

На другой день у генерала Голубовицкого был обед. За обедом присутствовали: Змеищев, Фурначев, Порфирьев, Крестовоздвиженский и прочие сильные мира; кушали также и некоторые молодые люди, но исключительно из числа тех, от которых ничем не пахнет, а именно: Разбитной, Семионович и Загржембович. Из дам присутствовала одна хозяйка дома.

Еще накануне Степан Степаныч призвал к себе повара и имел с ним серьезное объяснение.

— Завтра у меня гость обедать будет, ты пойми это! — сказал он повару.

— Это понять можно, ваше превосходительство, не в первый раз столы готовим!

— Ну, что же ты сделаешь?

— Горячее суп с кнелью изготовить можно.

— Господи! просто, братец, воображения у тебя никакого нет!..

— А то можно и уху сварить.

— Суп с кнелью да уха, только и слов! ну, черт с тобой, делай что хочешь!

Тем и кончилось совещание, но обед все-таки вышел хороший. Подавали суп с кнелью (повар поставил-таки на своем), на холодное котлеты и ветчину с горошком, на соус фрикасе из мозгов и мелкой дичи, в которую воткнуты были оловянные стрелы, потом пунш глясе, на жаркое индейку и в заключение малиновое желе в виде развалин Колизея, внутри которых горела стеариновая свечка, производя весьма приятный эффект для глаз.

Максим Федорыч, как дамский поклонник, садится поближе к Дарье Михайловне, и между ними завязывается очень живой разговор.

— И вы не скучаете? — спрашивает Максим Федорыч.

— Иногда… а впрочем, нет! я так всегда занята, что некогда и подумать о скуке!

— Ах да, я и забыл, что у вас есть дети… chers petits anges! ils sont bien heureux d'avour une mere comme vous, madame!

— Mais… oui! je les aime…

Дарья Михайловна треплет старшего сына по щечке.

— Ей, Максим Федорыч, скучать некогда: она даже и теперь устраивает благородный спектакль, — отзывается с другого конца генерал, внимательно следящий за всеми движениями Голынцева.

— Vraiment? mais savez-vous, мне ужасно покровительствует счастие… я без ума от спектаклей, особенно от благородных… и я вас заранее предупреждаю, что вы найдете во мне самого строгого критика.

— Мы таки частенько здесь веселимся, — снова вступается генерал.

— Это хорошо! удовольствия, а особливо невинные… это, я вам скажу, даже полезно: это нравы очищает, не дает, знаете, им зачерстветь…

— Это несомненно!

— А позволено ли будет узнать, si ce n'est pas une indiscretion toutefois, какие пиесы будут играть?

— «Чиновника», — отвечает Дарья Михайловна.

— Ah! c'est serieux! c'est tres serieux! только я вам скажу, тут надо актеру… par ce que c'est tres serieux!

Дарья Михайловна рекомендует Семионовича.

— Вы, конечно, поняли эту роль? — спрашивает его Максим Федорыч, — вы извините меня, что я делаю такой вопрос: дело в том, что это ведь очень серьезно!

Семионович вертит головою в знак согласия.

— Я видел в этой роли первоклассных наших актеров и, признаюсь, не совсем удовлетворен ими. Нет, знаете, этого жару, этого негодования… ну, и манеры не те… Вы ведь вообразите, что Надимов старинный дворянин, que c'est un homme de bonne famille, и вдруг человек решился не только принести себя в жертву отечеству, но и разорвать всякую связь с «старинным русским развратом»… Mais il est presque revolutionnaire, cet homme!

— Я именно так и понял это, ваше превосходительство! — отвечает Семионович.

— Да, тут надо много, очень много жару, чтоб передать эту роль… О княгине я не спрашиваю: эта роль по всем правам должна принадлежать вам, — обращается Голынцев к Дарье Михайловне.

— А еще будут играть комедию, где Аглинька звонки рвет! — перебивает старший сын Голубовицких.

— А я буду сакаляд подавать, — продолжает младший сын.

— «Сакаляд», душечка? oh le charmant enfant. Я понимаю, что вы не должны, не можете скучать, Дарья Михайловна!

Дарья Михайловна треплет по щечке и младшего сына.

—Мамаша, Сеничка хочет в Аглинькин шоколад песку насыпать, — докладывает старший сын.

— Фи, душечка!

— Oh, le charmant enfant… quel age a-t-il, madame?

— Sept ans.

— Mais savez-vous, madame, qu'il est tres developpe pour son age? Тебе, душечка, куда хочется, в военную или штатскую?

— Я хочу в кьясном мундийе ходить!

Все смеются и с нежностию смотрят на маленького пичугу, который уже желает красного мундира.

— Нынешнее молодое поколение удивительно как быстро развивается! — замечает Голынцев, — я уверен, что Надимову всего каких-нибудь шестнадцать лет в то время, когда он вступает на сцену… Notez bien cela — прибавляет Голынцев, обращаясь к Ceмионовичу.

— Извините меня, ваше превосходительство, — возражает Семионович, — но Надимов перед этим путешествовал, был на Ниле…

— Это так, но разве он не мог путешествовать с своими родителями? или с гувернером?

— Путешествовать — так! но быть на Ниле — согласитесь сами, что это довольно трудно!

— Может быть, может быть… Au fond, vous etes, peut-etre, danle vrai… но все-таки вопрос заключается в том, что молодые люди нынче чрезвычайно как быстро развиваются… qu'en pensez-vous, madame?

— Mais… je pense que oui…

— Я, впрочем, отнюдь не против этого… Конечно, опытность… l'experience n'est pas a dedaigner, et nous autres, vieux galopins, nous en savons quelque chose…

— Опытность великая вещь, ваше превосходительство, — замечает генерал, который по временам тоже не прочь преждевременно произвести Максима Федорыча в следующий чин.

Порфирий Петрович покрякивает в знак сочувствия.

— Я против этого не спорю, ваше превосходительство; есть вещи, против которых нельзя спорить, потому что они освящены историей… Но все-таки жар, энергия… все это такие вещи, которых нам с вами недостает… mais n'est-ce pas, madame?

Дарья Михайловна очень мило улыбается; присутствующие также смеются, и даже довольно шумно, но тем не менее благовоспитанно и добродушно, как будто хотят сказать генералу: «А что, попались? ваше превосходительство!» Генерал сам признает себя побежденным и ставит себя в уровень с общим веселым настроением общества.

— Зачем же вы, однако ж, себя включаете в число стариков? — очень любезно замечает Дарья Михайловна Голынцеву.

— Vous etes bien aimable, madame, — отвечает Максим Федорыч, — но увы! я должен сознаться, что время мое прошло!

— Должно быть, тоже изволили развиваться быстро? — шутливо замечает генерал.

— А что вы думаете? ведь это правда! в бывалые годы я тоже недурно проводил время… mais que voulez-vous! la jeunesse — c'est comme les vagues de l'ocean: cela s'en va et ne se retrouve plus!

• Предыдущая
• 8/14
• Следующая