Человек без сердца - Коган Татьяна Васильевна - Страница 48
- Предыдущая
- 48/53
- Следующая
– А теперь, Иван, приготовься, мы въезжаем в самый длинный тоннель города, – сообщил отец, улыбнувшись сыну в зеркало заднего вида.
Тоннель был и правда длинный. Сначала Ванечка с любопытством отсчитывал секунды, глядя на мелькающие за окном фонари, но вскоре насторожился. Прошло уже не меньше трех минут, а тоннель и не думал заканчиваться, уходя все глубже и глубже под землю. Можно было спросить у отца, но он не хотел демонстрировать беспокойство. Родители вели себя обычно, значит, ничего странного не происходит. Однако с каждой секундой Ваня волновался все сильнее: эта унылая, скудно освещенная дорога, зажатая меж бетонных стен, совсем ему не нравилась.
Нет, он не боялся фантастических монстров, якобы живущих под толщей земли; он уже научился отличать вымышленный мир от реального. Но сейчас не мог избавиться от растущего дискомфорта, вызванного нехорошим предположением: а что, если этот тоннель никогда не закончится? Конечно, такого не бывает. Кроме того, отец слишком умен, чтобы добровольно ринуться в тупик. И все-таки сомнение не покидало Ванюшу. И чем дольше тянулся тоннель, тем крепче оно становилось. В какой-то момент ребенок почти уверился в том, что родители просчитались и теперь им предстоит вечно мчаться вперед в тщетных поисках выхода. Наверное, они больше никогда не увидят свет, что было крайне обидно.
Мальчик уже стал привыкать к этой неприятной мысли, когда электрические сумерки стремительно утратили ядовитую насыщенность. Тоннель расширился от хлынувшего в него светлого воздуха, и даже (иллюзия, разумеется) дышать стало легче. Когда автомобиль вынырнул на открытую дорогу, Ваня на мгновение ослеп: так болезненно ярок был вернувшийся день…
Джек плотнее запахнул пиджак и улыбнулся, невидяще глядя в окно. Сейчас он уже не маленький мальчик, и чернота, окутавшая его, страшнее черноты автомобильного тоннеля. Но и она однажды рассеется. Иначе и быть не может.
Джек заснул под утро и проспал почти до самого обеда – ни доктор Вангенхайм, ни медсестры, обычно наведывавшиеся спозаранку, сегодня пациента не тревожили. Разбудил его отец.
– Стесняюсь предположить, чем ты занимался ночью, что так вымотался, – весело сказал Сергей Иванович, усаживаясь на стул у стены. Настроение у него было прекрасное. В последние дни сын выглядел довольным и, похоже, не притворялся.
– Рефлексировал, – ответил Джек, садясь на кровати и протирая глаза.
– Надо полагать, успешно? – В голосе Кравцова-старшего звучала улыбка.
– А сколько времени?
Отец посмотрел на дорогие наручные часы – единственный атрибут роскоши, к которому питал слабость:
– Без четверти час.
– Ого. – Джек зевнул и потянулся. – Даже осмотра сегодня не было. Не день, а сказка.
– Доктор Вангенхайм сказал, последний осмотр будет сегодня вечером.
– Последний? – насторожился Иван.
– Последний перед операцией, – уже не пряча радостного возбуждения, сообщил отец.
– Когда операция?
– Завтра.
Несколько минут Джек молчал, переваривая не столько новость, сколько собственную реакцию на нее. Казалось бы, известие должно было осчастливить его, а он…
Огорчился?
Как это?
Долго искать ответ не пришлось. Операция предполагала два результата. При положительном все было понятно и однозначно. При отрицательном едва установившееся душевное равновесие будет сметено на корню. Это и беспокоило Ивана Кравцова. Заново переживать изнуряющую апатию ой как не хотелось. Следовательно, сегодняшний день стоит посвятить аутотренингу и самовнушению. Убедить себя не слишком надеяться. Не делать высокие ставки. Не ждать спасения. Воспринимать операцию как маленький шажок к успеху, а не как прыжок через голову.
Кравцов-старший внимательно смотрел на сына, стараясь угадать, что творится у того в голове. Иван о чем-то напряженно думал, и отец с облегчением узнал сосредоточенное, строгое и несколько отсутствующее выражение лица, знакомое с детства. Судя по всему, к сыну вернулся здоровый прагматизм, которого так не хватало ему в последнее время. Наконец-то он видел прежнего Ивана: хладнокровного, разумного, управляющего своими эмоциями.
Кравцов-старший неожиданно понял – именно понял, а не почувствовал, – что черная полоса подошла к логическому завершению. И пусть врачи не давали гарантий, главная гарантия сидела сейчас перед ним. Иван излучал спокойствие и уверенность, и Сергей Иванович впервые за последний месяц не опасался за судьбу сына.
– Ну что ж, завтра – значит завтра, – заключил Джек, подводя итог внутреннему диалогу. – Будем надеяться, но не переоценивать шансы.
– Мысль здравая. Поддерживаю. – Кравцов-старший взял с тумбочки сложенные брюки и рубашку и кинул сыну: – Одевайся, умывайся, выйдем на воздух. Нагуляешь аппетит перед обедом.
– Есть! – по-военному отрапортовал Джек, приложив правую руку к виску, и стал поспешно натягивать джинсы.
Они гуляли по больничному дворику, каждый сантиметр которого Джек успел изучить. Он отчетливо представлял себе окружающую картину и не сомневался в ее достоверности. Если… Вернее, когда зрение вернется, он сравнит воображаемый двор с реальным и убедится в их идентичности.
Гулялось по гравийной дорожке некомфортно – солнце палило нещадно. Мужчины укрылись под раскидистыми кронами деревьев и неспешно шагали по упругой травянистой почве. Иногда под ногами шуршала прошлогодняя хвоя, Джек то и дело наступал на шишки, давя их с характерным хрустом. Кто бы мог подумать, что психотерапевт Кравцов однажды будет с любопытством прислушиваться к звукам из-под ботинок.
А звуки, между прочим, ему нравились. Судя по всему, шишки были двух типов. Первые – вытянутые, маленькие и сухие. Под подошвой они рассыпались с треском, как яичная скорлупа. Вторые – более круглые, крупные и упругие. Такие разваливались не сразу – приходилось приложить усилие, чтобы раздавить их полностью. И хруст у них был довольно сдержанный, сырой. Не самый вкусный хруст.
Кравцов-старший пребывал в необычно разговорчивом настроении, рассказывал о работе, вспоминал прошлое, задавал вопросы, вдохновленный переменами в душевном состоянии сына. Джек охотно поддерживал беседу, сознательно уводя мысли от намеченного на завтра события. Уже к середине прогулки Иван не сомневался, что возможный отрицательный результат операции не застанет его врасплох. Проигранное сражение – еще не вся война. А воевать он собрался упрямо и героически.
День пролетел быстро. Джек с гордостью отметил отсутствие тревожности, пульс был спокойным, дыхание – ровным. Он с успехом преодолевал один из опаснейших участков пути, где так велика вероятность стать жертвой завышенных ожиданий.
Вечером ненадолго зашел доктор Вангенхайм, измерил давление, уточнил расписание на завтра, пожелал спокойной ночи и удалился. Джек достал плеер и надел наушники, собираясь включить что-нибудь из классической музыки.
В дверь заскреблись и тут же ее открыли.
Иван отложил плеер и повернул голову в сторону невидимого гостя.
– Слышала, завтра у тебя важный день, – задумчиво протянула Гретхен.
– Здравствуй, – улыбнулся он. – Ты так поздно торчишь на работе?
– Наведываюсь в палаты слепых, подворовываю то, что плохо лежит, – ответила девушка и подошла ближе, тихо цокая набойками.
«Скучные классические лодочки на низком толстом каблуке, – предположил Джек. – Шпильки звучат агрессивней».
– Могу отдать тебе плеер, – он махнул рукой на тумбочку.
– За него, наверное, и сорока марок не выручишь? – пренебрежительно фыркнула Гретхен. – Мне бы что-то более ценное.
– Будь я романтиком, подарил бы тебе свое сердце.
– Твое сердце уже давно мое, – ее голос раздался неожиданно близко, у самого уха. Джек почувствовал, как мягкие пальцы коснулись его груди и, задержавшись на мгновение, упорхнули.
– Ты умело манипулируешь мужскими инстинктами, – помедлив, ответил Джек. Физического возбуждения он не ощущал, но присутствие медсестры однозначно его будоражило. Интересно, насколько близок придуманный им образ к настоящей Гретхен. Он представлял ее тонкой, высокой брюнеткой с острыми чертами лица, хотя именно такой типаж никогда его не привлекал. Проскользнула шальная идея: не притянуть ли девушку к себе, дабы мануально обследовать объект? Но он тут же подумал, что наверняка «объект» именно этого и ждет. В таком случае пусть удивится. Настроение его было если не игривым, то близким к тому.
- Предыдущая
- 48/53
- Следующая
