Клиника: анатомия жизни (Окончательный диагноз) - Хейли Артур - Страница 25

• Предыдущая
• 25/84
• Следующая

— Понимаю, — сказал О’Доннелл, чувствуя, что не хочет углубляться в эту дискуссию. Кроме того, спор мог повредить отношениям с Суэйном как его самого, так и Ордэна Брауна, а они приехали сюда как раз для того, чтобы их улучшить. О’Доннелл окинул взглядом присутствующих в библиотеке людей. Амелия Браун, с которой О’Доннелл был хорошо знаком после посещений дома председателя совета директоров, перехватила его взгляд и улыбнулась. Жена была в курсе всех дел своего мужа и знала всю подноготную политики руководства клиники.

Дениз Кванц, замужняя дочь Юстаса Суэйна, внимательно слушала.

За обедом О’Доннелл обнаружил, что его взгляд совершенно невольно то и дело останавливается на миссис Кванц. Трудно было поверить, что эта женщина — родная дочь жесткого циничного человека, сидевшего во главе стола. В свои семьдесят восемь лет он все еще проявлял мертвую хватку, приобретенную в бурном и жестоком мире крупных дельцов рынка розничной торговли. Временами он пользовался преимуществами своего возраста и отпускал колкие замечания в адрес гостей, хотя О’Доннелл подозревал — он просто провоцирует спор. О’Доннелл даже поймал себя на мысли о том, что престарелого мальчишку до сих пор тянет подраться, пусть даже теперь только словесно. Интуитивно О’Доннелл чувствовал, что Суэйн преувеличивает свою антипатию к медицине только для того, чтобы поддержать свою злость. Исподволь разглядывая старика, О’Доннелл решил, что не последнюю роль в этом играют подагра и ревматизм.

В отличие от отца Дениз Кванц говорила вежливо и мягко. Она не раз сглаживала отцовские резкости, добавляя к ним несколько разумных слов. О’Доннелл отметил, что она к тому же красива и красота эта подчеркивается очарованием зрелости, которая приходит иногда к женщине в сорокалетием возрасте. О’Доннелл узнал, что Дениз часто приезжает в Берлингтон из Нью-Йорка. Вероятно, она не хочет бросать отца и периодически приглядывает за ним. Жена Суэйна умерла много лет назад. Из разговора, однако, выяснилось, что большую часть времени Дениз проводит все же в Нью-Йорке. Пару раз она упомянула своих детей, но имя мужа не было названо ни разу. О’Доннелл решил, что они либо живут раздельно, либо давно развелись. Кент невольно сравнил Дениз Кванц и Люси Грейнджер. Эти две женщины были абсолютно разными. Люси, с ее успешной профессиональной карьерой, чувствовала себя в медицинской и больничной среде как рыба в воде и могла сблизиться с таким мужчиной, как он, на почве общих профессиональных интересов. Дениз Кванц была женщина свободная, богатая и независимая. Несомненно, она вращалась в великосветском обществе, но, несмотря на это — О’Доннелл чувствовал это инстинктивно, — умела создать в доме тепло и уют. Кент задумался: какая из двух женщин больше подходит для мужчины — та, которая посвятила себя профессии, или та, которая выбрала личную жизнь!

Дениз отвлекла О’Доннелла от его мыслей:

— Я уверена, что вы не сдадитесь так просто, доктор О’Доннелл. Не дайте отцу так легко отделаться.

Старик фыркнул:

— Мне не от чего отделываться. Все ясно как божий день. Веками природное равновесие сдерживало рост населения. После всплеска рождаемости наступал голод, уменьшавший численность населения.

В разговор вмешался Ордэн Браун:

— Но во многих случаях причины сокращения численности были чисто политическими, не имеющими ничего общего с силами природы.

— Иногда случалось и такое, в этом я могу с вами согласиться. — Суэйн беззаботно махнул рукой. — Но в гибели слабых членов популяции нет ничего политического.

— Вы имеете в виду слабых или бедных? — спросил О’Доннелл. «Ты хотел спора, — подумал он, — и ты его получишь».

— Я имею в виду только то, что сказал, — слабых. — Старик произнес это резко, но Кент чувствовал — он наслаждается спором. — Во время чумы или другой эпидемии слабые вымирали, а выживали сильнейшие. Другие болезни выполняют такую же функцию, поддерживая численность населения на определенном уровне — естественном. За счет этого сохранялись сильные, и именно они порождали следующие поколения.

— Юстас, вы действительно считаете, что современное человечество выродилось? — Амелия Браун задала этот вопрос с улыбкой, и О’Доннелл отметил про себя — она понимает, что старику все это очень нравится.

— Мы полным ходом идем к вырождению, — подтвердил ей старик, — по крайней мере здесь, на Западе. Мы искусственно продлеваем жизнь калекам, слабакам и больным. Мы навязываем обществу непосильное бремя — содержание неприспособленных к жизни, неспособных внести вклад в общее благо. Скажите мне, какой смысл в пансионатах и клиниках для неизлечимых больных? Сегодня медицина спасает больных, которым надо дать возможность умереть. Но мы помогаем им жить, позволяем совокупляться и размножаться, передавая бесполезность детям, внукам и правнукам.

— Связь между наследственностью и болезнями пока не выяснена, — напомнил старику О’Доннелл.

— Сила человека не только в теле, но и в уме, — отпарировал Суэйн. — Разве дети наследуют только ментальные достоинства своих родителей и не наследуют их ментальную слабость?

— Далеко не всегда.

Все молчали слушая. Спор вели двое — старый магнат и хирург.

— Но во многих случаях это так, разве нет? — настаивал Суэйн.

— Насколько мы видим, это и в самом деле случается довольно часто, — с улыбкой ответил О’Доннелл.

Суэйн возмущенно фыркнул:

— Именно поэтому у нас так много психиатрических больниц, забитых пациентами. Именно поэтому теперь расплодилось так много психиатров.

— Может быть, это говорит о том, что мы стали обращать больше внимания на душевное здоровье.

— Может быть, это говорит о том, — ответил Суэйн, пародируя О’Доннелла, — что мы искусственно выращиваем, выращиваем и выращиваем слабых и хилых людей. — Последние слова старик почти выкрикнул. Его охватил приступ неудержимого кашля.

Надо остановиться, подумал О’Доннелл, у старика, наверное, гипертония.

Суэйн словно прочитал мысли О’Доннелла. Сделав глоток бренди, старик почти злобно произнес:

— Не щадите меня, мой юный медицинский друг. Я могу в пух и прах разбить все ваши аргументы.

О’Доннелл решил продолжить спор, но проявлять больше умеренности.

— Думаю, есть одна вещь, которую вы упустили из вида, мистер Суэйн. Вы сказали, что недуги и болезни — это природные регуляторы. Но многие болезни не являются результатом естественного хода вещей. Они результат воздействия созданной человеком окружающей среды. Антисанитария, отсутствие гигиены, трущобы, загрязнение воздуха — все это создано не природой, а самим человеком.

— Это часть эволюции, а эволюция — часть природы. Все это дополнение к регулирующим процессам.

О’Доннелл был восхищен. Этого воинственного старика не собьешь. Но аргумент показался ему слабоватым.

— Если вы правы, то и медицина является частью уравновешивающего процесса.

— Как вы это обоснуете? — молниеносно возразил Суэйн.

— Медицина — это тоже часть эволюции. — Несмотря на добрые намерения О’Доннелла, голос его зазвенел от напряжения. — Все дело в том, что каждое рукотворное изменение окружающей среды создает проблему для медицины и она пытается ее решить. Но медицина никогда не решает эти проблемы до конца, она всегда отстает. Ибо едва мы начинаем заниматься одной проблемой, как возникает следующая.

— Но это проблема медицины, а не природы. — Глаза Суэйна злорадно блеснули. — Если оставить природу в покое, то она разрешит свои проблемы до того, как они возникнут. И сделает это путем естественного отбора самых приспособленных.

— Вы не правы, и я сейчас скажу почему. — О’Доннелл перестал заботиться об эффекте, производимом его словами. Он чувствовал, что должен высказаться, ответить на трудный вопрос не только другим, но и самому себе. — У медицины на самом деле только одна реальная проблема. Она всегда была и будет одной и той же. Это проблема индивидуального выживания человека. — Он сделал паузу. — А выживание — это древнейший закон природы.

• Предыдущая
• 25/84
• Следующая