В борьбе за Белую Россию. Холодная гражданская война - Окулов Андрей Владимирович - Страница 23

Он собрал народ в небольшом ресторанчике и выступил с речью. Мол, новое время требует новых партий. Вот НТС людей на голодном пайке держит, лишний раз друга в ресторан не пригласишь. А мы создадим свою партию, эффективнее, моложе, динамичнее. Журнал будем выпускать, не хуже «Посева». Денег получим. И все будет хорошо. И назовем ее «Демократическое объединение». Поскольку всех в нее объединим. Сначала — вас.

Тут многие возразили, что сначала нужно что-нибудь самому сделать, а потом уже декларациями заниматься. Потом пошутили про «демобъедки». Потом поели, попили и разошлись.

Он еще несколько раз народ собирал. Пока всем не надоело.

Александр Николаевич Артемов вспоминал, что в сороковых— пятидесятых у НТС главными политическими оппонентами в эмиграции были меньшевики и эсеры, объединенные вокруг журнала «Социалистический вестник» в США. Он регулярно спорил с «Посевом», вел политические дискуссии, критиковал правые устремления НТС. Но старые социалисты со временем вымерли как мамонты.

«Было бы здорово, если бы у нас был нормальный политический оппонент. Это дисциплинирует. А то начинают создавать что-то свое, нас поругают, ничего не создадут и развалятся. Это ведь никакая не политика…»

Третьей эмиграции не удалось основать ни одной политической партии. Это тоже уметь надо. Ведь партии не строятся из одних только денег и амбиций.

Русский Берлин в межвоенное двадцатилетие… Первый перевалочный пункт эмиграции. Русские газеты, русские издательства, русская культурная жизнь, множество русских организаций. Мне посчастливилось быть знакомым с несколькими людьми из русского Берлина того времени.

Одним из них был Юрий Андреевич Трегубов. Сухощавый пожилой человек, спортивный, подтянутый. И почти все время над кем-то или чем-то подшучивавший.

Юрий Андреевич Трегубов родился в 1913 году в Санкт-Петербурге. В 1924-м, в год смерти Ленина, одна из его теток имела отношение к организации пышных церемоний, посвященных кончине вождя. В то голодное время ей удалось украсть один из лавровых венков и использовать лавровый лист в кулинарных целях. А вторая тетка страшно ругалась: как бы от такой «бесовской» приправы с маленьким Юрочкой беды не случилось…

В 1926-м ему удалось уехать в Германию. К родственникам. В середине тридцатых из веет многообразия русских эмигрантских партий он выбрал НТС. Про эмигрантскую политическую жизнь мог рассказывать часами. В частности, про то, как во время церковного раскола один из берлинских прихожан отбил в Париж телеграмму, в который он хотел высказать свое возмущение поведением архиепископа Антония. А так как французский он знал слабо, телеграмма получилась из двух слов: «Antoin — cochon!» — «Антоний — свинья!»

Про эти события в эмиграции бытовал такой анекдот.

Один эмигрант разбогател и решил построить две церкви. Когда друзья спрашивали у него, отчего же сразу две, он отвечал: «В эту я буду ходить на службу, а в этой — ноги моей не будет!»

Трегубов рассказывал мне о РОНД (Российское освободительное народное движение), которое создала незначительная часть эмигрантов, пытавшихся подражать национал-социалистам. Во главе его стояли некто Светозаров и Меллер-Закомельский, которого дразнили «Мерин-Закобельский». «Штурмовики» РОНДа маршировали по улицам Берлина в черных галифе, белых рубашках с портупеями, под флагами со свастикой и распевали «Взвейтесь, соколы, орлами». Берлинские дамы перешептывались: «Das ist Russischcs “Horst Wcssel”» — «Это — русский “Хорст Вессель”».

Хорст Вессель — так звали нацистского «мученика за идею». Он написал марш штурмовиков, а потом его зарезал коммунист. Правда, совсем не по причине идеологических разногласий: и нацист, и коммунист были сутенерами и не поделили красивую проститутку, приносившую изрядный доход. Но партии требовались герои.

Нацистский гимн «Хорст Вессель» русские нацисты перевели, назвав его «Песнь дружинников РОНД»:

Ряды тесней! Поднимем выше знамя!

Наш мерный шаг спокоен и тяжел…

Незримо здесь, в ряды собравшись с нами,

Витают те, кто прежде в штурмах шел.

Дорогу нам! Полки и батальоны

Ведет вперед убитых братьев тень,

И ждут с спокойной верой миллионы,

Когда взойдет заветной воли день.

Готовы все, все жаждой боя дышат;

Труби, трубач, труби в последний раз!

Наш Крестный стяг приветный ветр колышет,

Смелей, друзья! Свободы близок час!

Юрий Андреевич один раз забрел на одно из собраний сей одиозной организации в Берлине.

Услышав доклад о том, что Ленин и Троцкий причащались мацой и запивали ее человеческой кровью, он не выдержал и заявил, что это — бред. На него закричали, затопали ногами и выгнали вон.

«Через некоторое время, — вспоминал Трегубов, — захожу я в русский книжный магазин и вижу свежий номер антисемитской газеты “Жидовед”, на первой полосе — заголовок: “Гнусный поджидок Трегубов”. Почему я тогда не сохранил этот номер? Я бы сейчас в Израиле министром был!»

Русские нацистские организации Гитлер вскоре запретил, заявив, что «национал-социализм — это не товар для экспорта»!

В 1942 году Юрий Андреевич, скрыв свою принадлежность к НТС, поступил на работу в Министерство по делам оккупированных территорий. Официально он преподавал советским военнопленным немецкий язык, на самом деле — вел пропагандистскую работу но линии НТС. Зная веселый характер и юмор Юрия Андреевича, ему поручали читать лекции на такие темы, как «масоны и мировой заговор». Свои лекции о масонстве он начинал словами: «Масоны — это такая организация, которую никто никогда не видел!» Слушатели покатывались со смеху, а нацистские власти долю не замечали прямою издевательства.

В 1944-м он добровольцем вступил во власовскую армию. После окончания войны ею схватили американцы и передали в руки чехам. В 1946-м ею освободили из лагеря военнопленных, и он вернулся в Западный Берлин, где возобновил союзную работу. В 1947-м его захватили агенты советской госбезопасности. На мой вопрос о том, как это произошло, Юрий Андреевич ответил в свойственной ему манере:

— Одна знакомая балерина пригласила меня в гости к себе на квартиру на границе с Восточным Берлином. Балерина была очень симпатичная, и приглашение я принял. Захожу, а она мне: «Садись, Юрочка, на диванчик». Я сел. Так восемь лет и просидел!

В комнату вбежало несколько гебистов, Трегубова скрутили и увезли в Восточный Берлин. Юрий Андреевич гордился тем, что все-таки успел в драке сломать ключицу одному из них. Трегубова привезли в Москву: Лубянка, Лефортово, Бутырки. Один из допросов проводила женщина-следователь, которую он знал как «остовку» в Германии во время войны. Оказывается, она была заслана туда как агент. Она напрямую заявила арестованному, что любит его и, если он согласится сотрудничать с «органами», готова стать его женой. Трегубов рассказывал, что в тот момент ему было видение: погибшие члены НТС заявили ему, что проклянут его, если он согласится.

В 1950 году его приговорили к смертной казни, но заменили расстрел 25 годами лагерей. Воркута. В лагере ему удалось выжить, потому что в него влюбилась уголовница — «паханша» зоны.

Когда канцлеру ФРГ Конраду Аденауэру удалось договориться с Хрущевым о возвращении на родину всех бывших военнопленных, Трегубову, как германскому подданному, удалось освободиться в их числе. Но возвращении он написал об этом книгу «Восемь лет во власти Лубянки».

Он продолжал помогать НТС до конца своей жизни. На жизнь он зарабатывал сам: писал на немецком языке романы ужасов, выпускавшиеся издательством, в котором работали он сам и его жена. Тяга к мистике и к юмору была присуща ему всегда.

Пришло официальное письмо. Из Управления по делам беженцев. Так как я, мать и брат подавали документы на убежище порознь, нас решили распределить. Заявление на убежище рассылали по разным землям, чтобы не было концентрации «азилянтов» в одном регионе. Мне было предписано отбыть в лагерь для беженцев в городе Ганновер. Мать и брата оставляли в Эппштайне. Бюрократия.