Судьба Илюши Барабанова - Жариков Леонид Михайлович - Страница 9

• Предыдущая
• 9/82
• Следующая

— Ладно, мама, — успокаивала дочь. — Слава богу, что жив, а если жив — приедет.

Мальчика привели на кухню, где дядя Петя, громыхая цинковым корытом, устанавливал его на полу. Тетя Лиза достала из печи большой чугун с горячей водой, разбавила холодной, потом подняла Илюшу, легкого, точно перышко, и посадила в корыто. Дедушка принес в бидоне зеленое жидкое мыло. Тетя Лиза брала мыло на палец и размазывала на голове Илюши, на спине, на худенькой грязной груди.

— Господи, да на нем креста нет! — воскликнула бабушка. — Ах, нехристи!..

Илюша сидел в корыте, ему было холодно, больно от жесткой мочалки, хотелось плакать. Он отвык от воды, и было странно, что его моют чужие люди.

Илюшу оттирали и скоблили долго. Наконец тетя Лиза обернула его суровым полотенцем и передала на руки дяде Пете, а тот отнес его в зал на диван. Илюша дрожал от озноба. Дядя принес полушубок, пахнущий сухим теплом, и укутал мальчика до самой шеи.

— Сиди, воробушек, — ласково проговорил он и ушел.

Илюша оглядывал полосатые старенькие обои на стенах, фикусы в кадках на полу.

Нигде не видел Илюша столько икон! Они занимали весь угол, два простенка и стояли одна на другой до самого потолка. Перед иконами горели лампады — разноцветные стеклянные стаканчики на медных цепочках. Иконы были украшены бумажными незабудками, розами из стружек, ветками вербы с серебристыми пушками. С икон на Илюшу смотрели бородатые святые старцы с золотыми кругами над головой.

В комнату вошла бабушка. Вид у нее был суровый и решительный.

— Нагни голову, — приказала она и надела на Илюшу крестик. — Во имя отца и сына и святого духа… Гляди не потеряй. Крест спасает человека от напастей, от греховных соблазнов, от лукавого.

Тетя Лиза принесла мужскую рубаху из грубого холста. Рукава были длинны и свисали до пят. Она засучила их. Пригодились дедушкины штаны. На ноги пришлись старые валяные опорки. Облаченного в пеструю одежду Илюшу привели в кухню. Тетя Лиза налила квасу в глиняную тарелку, дала деревянную ложку. Бабушка пододвинула чугунок с холодной картошкой:

— Ешь, да не спеши, а то подавишься.

Дрожащей рукой Илюша взял картошку, откусил. Но бабушка крикнула на него, и он замер с открытым ртом.

— Харю перекрестил? Ах, семя нечестивое, да он и молиться не умеет! А ну приложи ко лбу три перста, вот так. Теперь к животу прислони, да пальцы держи щепоткой, что ты их растопырил, точно гусь.

Хлебая тюрю, Илюша заспешил и закашлялся.

— Подавился-таки… Спешишь побольше захватить. Чужого-то не жалко…

Доев картошку, Илюша слез с табуретки, поклонился и по-взрослому мудро сказал:

— Спасибо за хлеб-соль…

Он взял у печки веник и хотел подмести кухню, словно понимал, что за хлеб надо платить.

— Положи веник, я сама подмету, — сказала тетя Лиза.

Илюша хотел что-то сказать, но побледнел, пошатнулся и выронил веник.

Когда на кухню прибежал Петр Николаевич, Илюша в беспамятстве лежал на руках у тети Лизы. Его отнесли на лежанку. Подушки под рукой не оказалось, и ему сунули под голову бабушкины дырявые валенки.

— Ничего, — сказал Петр Николаевич, — это бывает от голода. Принесите мокрое полотенце.

Илюша очнулся от холодного прикосновения и хотел подняться, но дядя уложил его снова:

— Дудки, брат, лежи.

Все отошли, чтобы дать мальчику успокоиться. Но ему не удалось уснуть. Сначала подошла бабушка и, склонившись над ним, зашептала:

— Скажи хоть, какой он, не похудел? В чем одетый?

Илюша догадался, что бабушка спрашивает про чекиста Дунаева, и тихо ответил:

— В кожаной тужурке он, с наганом…

— С на-га-но-ом… — испуганно повторила бабушка, горестно поджав губы. — Кто же он по должности?

— Чекист.

— Господи милосердный… Что же это такое — чекист?

— Бандитов ловит.

Бабушка снова перекрестилась:

— Сохрани и помилуй… Что же он сказал? Не приедет домой-то?

— Не знаю.

— Экий ты балбес! — осердилась бабушка, плюнула и ушла.

Под вечер Дунаевы ушли в церковь. В доме воцарилась тишина. Илюша, как дикий зверек, сидел в темноте.

Потом из дальних комнат вышел дядя Петя. Он улыбался, а светлые добрые глаза смотрели весело и озорно, как будто дядя только и ждал, чтобы хозяева ушли.

— Одни мы с тобой остались. Подымайся, будем хозяйничать.

Он обнял Илюшу и повел за собой. В зале они сели на диван, покрытый чистым холщовым чехлом.

— Ну расскажи, мальчик, как у тебя горе случилось, когда папка погиб. Рассказывай все по порядку и не волнуйся…

Илюша говорил тихим голосом, так, что едва сам себя слышал. Дядя заметил, что постепенно лицо мальчика запечалилось, глаза повлажнели, и он пожалел, что затеял этот разговор.

Надо было отвлечь сироту от горьких воспоминаний, согреть его душевностью, от которой мальчик уже отвык.

— Знаешь что? Пойдем я тебе Карасика покажу!

— Рыбу? — спросил Илюша, вытирая слезы.

— Нет, не рыбу, — загадочно усмехнулся дядя и открыл дверь свинарника. — Вот Карасик. Слышишь, хрюкает?

— А я думал, рыба…

— Мы его маленьким купили, — рассказывал дядя, — таким крохой, что я его домой за пазухой принес. Говорю тете Лизе: «Гляди, Карасика поймал». А она: «Караси болотом пахнут, лучше бы щуку принес». Потом все долго смеялись. И так с тех пор Карасиком поросенка прозвали. Теперь видишь, какой вырос. Ну, хрюкай, хрюкай… Пойдем теперь к Белянке. Эта мадам пожилая, но добрая, молоком нас угощает.

В полумраке коровника Илюша увидел белую комолую корову; у нее были большие синеватые глаза и длинные белесые ресницы.

Тут Илюша услышал трогательную историю: у Дунаевых была черная корова Цыганка. Однажды за ней недосмотрели, и она объелась клевером. Позвали ветеринара, и он, желая спасти корову, проколол бок и нечаянно убил в животе теленочка. Пришлось Цыганку зарезать, а ветеринар отдал свою корову. Это и была Белянка.

— Погляди, какие у нее рога. Один спилен, потому что рос криво, левому глазу угрожал. Белянка смирная, ты ее не бойся.

Илюша протянул руку и хотел погладить Белянку. Корова доверчиво потянулась к нему влажной мордой и шумно вздохнула.

Дядя и племянник наслаждались свободой. Они пошли в сад, примыкавший к дому. Земля там еще не была вскопана, и на черных грядках валялась прошлогодняя ботва. Молодые яблони уже набрали нежно-розовые бутоны цветов, готовые раскрыться. Возле забора и вдоль дорожки зеленела травка. На огромном, выше дома, раскидистом тополе появились клейкие почки, и от них пахло весной…

Понемногу Илюша привыкал к чужому дому, к дяде. Ему нравилось в нем все: быстрая, легкая походка, мягкая бородка, прикрывавшая изуродованную челюсть. Даже лысина поблескивала мило и ласково.

— Дядя Петя, а почему у вас раны на лице?

Дядя рассказал, как на войне германский снаряд разорвался у самых его ног, и дядя три дня без памяти пролежал в поле, его посчитали убитым. Потом санитары случайно подобрали его и спасли.

Когда вернулись в дом, Илюша настолько осмелел, что попросил есть.

— Почему же ты утром плохо поел?

— Я боюсь.

— Кого?

— Не знаю…

Дядя Петя повел Илюшу на кухню, налил в кружку молока и дал кусок черного пирога с картошкой.

— Закусывай, пока бабушки нет…

— Вы тоже ее боитесь?

— Не очень.

Пока Илюша ел, дядя гладил его теплой ладонью по худым лопаткам, по щеке.

— Дядя Петя, а почему везде голодают, а у вас всего много?

Дядя ответил не сразу. Светлые глаза его задумчиво смотрели в окно.

— У нас с тобой здесь ничего нет… А дедушка с бабушкой люди пожилые. Дедушка всю жизнь в солдатах служил, пожарником работал. Бабушка тоже мучилась, на господ стирала. Жили они в проклятой бедности и теперь боятся ее, запасают на черный день, экономят, накапливают, думают, что только деньги и могут спасти.

— Жадными стали, да?

— Ты об этом не думай. И не бойся… Я всегда буду с тобой.

• Предыдущая
• 9/82
• Следующая