На игле - Хаймз Честер - Страница 39

— Быстрей! — скомандовал Бенни.

«Линкольн» пересек улицу по диагонали, резко затормозил перед Небесной, и ей навстречу с большой черной дубинкой в руке выскочил из кабины шофер.

Краем глаза Небесная видела, как «линкольн» остановился и из него выпрыгнул человек, но шаг не замедлила. Обе сумки — свою, вышитую бисером, и холщовую синюю — она несла в левой руке, а в правой вместо черно-белого зонтика, который куда-то подевался, — завернутый в черный платок пистолет 38-го калибра с отпиленным дулом, напоминающим по форме совиную голову.

Не поворачиваясь и даже не останавливаясь, она подняла пистолет и выпустила четыре пули «дум-дум» шоферу в живот.

— Господи помилуй! — воскликнул Бенни и, быстрым плавным движением выхватив из кармана автоматический «вальтер» 38-го калибра, дважды выстрелил в открытую дверцу машины.

Одна пуля попала Небесной в левый бок ниже ребер и застряла в позвоночнике, а другая пролетела мимо. Старуха упала боком на мостовую. Пошевелиться она не могла, однако сознания не потеряла и отчетливо видела, как Бенни Мейсон вылезает из машины, делает несколько шагов в ее сторону и целится ей в голову.

«Красиво, ничего не скажешь», — успела подумать она, прежде чем пуля вошла ей в висок.

Бенни Мейсон выхватил из ее разжавшейся руки сумку и, бросившись к машине, сел за руль. Вокруг него в темноте мерцали сигнальные фонари патрульных машин, голова кружилась от заливистого воя сирен. Перед глазами все мелькало, плыло. Он тронулся с места с открытой дверцей.

«Линкольн» врезался в перегородивший ему дорогу «крайслер». Оттуда выскочили детективы и окружили машину Мейсона. Мейсон схватил сумку и попытался ее выбросить, но один из детективов, опередив его, просунул в открытое окно руку и схватил его за запястье.

— Тебе предстоит долгий путь, сынок, — сказал Мейсону детектив.

— Свяжитесь с моим адвокатом, — сказал Бенни Мейсон.

В подвал дома Гаса набилось с десяток полицейских в форме, которым абсолютно нечего было делать.

С Гробовщика сняли пиджак и вставили ему правую раненую руку за ворот рубашки. В ожидании «скорой помощи» детективы разорвали рубашку на спине и чистым носовым платком, действуя им как тампоном, попытались остановить кровотечение. От потери крови лицо Гробовщика бледнело с каждой минутой.

Никто не знал, чем кончилась история с синей сумкой, и лейтенант уголовной полиции решил отложить допрос Гробовщика до тех пор, пока ему не обработают рану. Поэтому все стояли и молча ждали «скорой помощи».

Но Гробовщику хотелось поговорить.

— Вы, значит, тоже предположили, что они сюда вернутся? — поинтересовался он.

— Ничего мы не предположили, — возразил лейтенант. — Мы это сами подстроили. Мы же знали, что ты рыщешь по всему городу, а они сидят у тебя на хвосте. Такая погоня могла продолжаться всю ночь. Поэтому нам необходимо было заманить тебя сюда — мы ведь тоже понимали, что они пойдут за тобой.

— Выходит, это вы меня сюда заманили? Каким же образом?

Лейтенант покраснел.

— Ты уже знаешь, что Могильщик жив?

Гробовщик потерял дар речи.

— Жив?! Но ведь по радио передавали…

— В этом-то и состояла наша хитрость. Мы специально сообщили по радио о смерти Могильщика, зная, что тогда ты обязательно попробуешь их сюда заманить и убить. Ты уж на нас не обижайся.

— Жив! — Все остальное Гробовщик пропустил мимо ушей. Из его воспаленных, красных глаз ручьем лились слезы. Он плакал навзрыд и не стыдился этого. «Умереть мне на этом месте!» В голове у него творилось такое, будто мозги поджаривались на медленном огне. Но это его не волновало. — Теперь уж он выживет, — произнес он вслух.

Лейтенант похлопал его по здоровому плечу с такой осторожностью, будто оно было сделано из шоколадной глазури.

— Другого способа прикрыть тебя у нас просто не было, — сказал он. — Не можем же мы бросаться нашими лучшими людьми. — Лейтенант едва улыбнулся. — Разумеется, мы не ожидали, что все кончится таким спектаклем.

Гробовщик улыбнулся.

— Я тебя понял, приятель, — сказал он. — Но спектакль, по-моему, еще продолжается.

И с этими словами Гробовщик, к всеобщему удивлению, вдруг упал и потерял сознание.

Шел третий час утра. Патрульные машины, санитарные фургоны и кареты «скорой помощи» уехали, и респектабельная улица, если не считать черных лимузинов, где притаились сыщики в штатском, да солидных машин, принадлежащих жителям окрестных домов, опустела и вновь погрузилась в тишину.

В доме побывали и уехали медэксперты, и шесть трупов были увезены в морг. Толстяк умер еще до приезда медэкспертов и тоже был отправлен на вскрытие. Умер он, так ничего и не сказав. Сейчас на тех местах, где расстались с жизнью шесть человек, оставались лишь пятна запекшейся крови.

Испанец сидел в тюрьме, и теперь его жизни ничего не угрожало.

Только в подвале жилого дома на Риверсайд-драйв еще продолжалась активная деятельность: шли допросы, снимались показания, стенографировались жуткие подробности, которые должны были повергнуть в страх будущие — и, надо надеяться, более благополучные — поколения.

Обеденный стол из квартиры управляющего вынесли в коридор, и вокруг него, на перепачканных кровью стульях, расселись лейтенант уголовной полиции, капитан из Отдела по борьбе с наркотиками, а также детектив из Подразделения по борьбе с марихуаной. Чуть поодаль пристроилась стенографистка, которая вела протокол.

Гробовщик сел напротив. Его отвезли в больницу «Политэкник клиник», где извлекли из плеча пулю и перевязали рану. Лейтенант уголовной полиции отобрал у него оба револьвера, дубинку и охотничью финку. В больницу его сопровождал полицейский. Формально Гробовщик находился под арестом по обвинению в убийстве и утром должен был предстать перед судом магистратов.

Врачи попробовали уложить его в постель, но он наотрез отказался и вернулся в подвал дома на Риверсайд-драйв. Вместо окровавленной рубашки на нем была теперь заправленная в брюки больничная сорочка, а раненая рука висела на черной хлопчатобумажной перевязи. Забинтованное плечо издали напоминало горб.

— Прямо кровавая баня, — сказал капитан из ОБН.

— Огнестрельное оружие — бич двадцатого века, — глубокомысленно заметил лейтенант уголовной полиции.

— Ладно, перейдем к делу, — нетерпеливо сказал капитан. — История ведь еще не кончилась.

— Давай-ка, Эд, послушаем твою версию, — сказал лейтенант.

— Я начну с жены управляющего и повторю то, что она говорила мне. Кое-что я уже сообщал в письменном рапорте. Можете, если хотите, сравнить и сопоставить.

— Валяй.

— По ее словам, ей было известно только одно: исчез Гас. В половине двенадцатого ночи, оставив в квартире ее и африканца, он куда-то ушел, сказав, что вернется через час, но так и не вернулся.

— А где был в это время Мизинец?

— Она сказала, что последний раз видела Мизинца часов в пять вечера. О том, что он дал ложный сигнал пожарной тревоги, она узнала от нас.

— Стало быть, Мизинца поблизости не было?

— Неизвестно, может, и был. Просто жена управляющего его не видела. Когда же она узнала, что Мизинец скрывается от полиции, а Гас куда-то пропал, она забеспокоилась, как быть с собакой. Ее они с собой не брали, Гас ее никуда не пристроил, а про Общество защиты животных мулатка понятия не имела. Она собиралась, если Мизинец объявится, вызвать полицию. Под утро, когда ни Мизинец, ни Гас не появились, она послала африканца утопить собаку в реке.

Как раз в это время мы с Могильщиком сидели в моей машине перед домом и видели, как африканец уводил собаку в парк. Когда он вернулся один, без собаки, нам пришла в голову мысль, что он мог ее утопить, но, в конце концов, нас это не касалось, больше ничего подозрительного мы не заметили и поэтому уехали, африканца не допросив. А вскоре после нашего отъезда приехала Небесная, с которой мы разминулись буквально на двадцать минут.