На игле - Хаймз Честер - Страница 33

Впрочем, удивляться Небесная давно уже перестала.

— Мне нужна тихая комната с надежным замком, — сказала она.

— У нас все комнаты тихие, — заявил прыщавый. — Что же касается надежности, то здесь вам будет надежней, чем у Христа за пазухой.

— У вас есть свободные номера?

— Да, мадам, у нас всегда есть свободные номера.

— Догадываюсь, — буркнула Небесная. — Подождите, я схожу за вещами.

Она вышла, расплатилась с долговязым, одной рукой взяла собаку за ошейник, сверток — в другую и вернулась в гостиницу. Прыщавый ждал ее на лестнице.

Он хромал на одну ногу — вероятно, после полиомиелита, и по лестнице подымался, точно паук. Небесная терпеливо следовала за ним.

На втором этаже за одной из дверей громко ссорились:

— Да ты знаешь, с кем говоришь, черножопый ублюдок?

— Заткнись, шлюха поганая. На себя посмотри: у тебя кожа цвета кошачьей мочи!

За другой дверью слышался грохот кастрюль. Пахло требухой и вареной капустой.

За третьей дверью шла драка: трещала мебель, падали на пол предметы, раздавалось шарканье ног, тяжелое дыханье, а затем все эти звуки перекрыл пронзительный женский голос:

— Ну, погоди, гад…

А владелец гостиницы ковылял себе по ступенькам, не обращая на весь этот шум никакого внимания, как будто был абсолютно глух.

Они медленно поднялись на третий этаж, и прыщавый, открыв дверь одним из одинаковых десятицентовых ключей, сказал:

— Ну вот, мадам. Это самый тихий номер в гостинице.

Комната выходила на Сто двадцать пятую улицу. Был час пик. Через открытое окно врывался шум транспорта. Прямо под окном находился бар «Белая роза», откуда рвался истошный голос Джея Хокинса. За стенкой орало включенное на полную мощность радио.

Обстановка комнаты состояла из кровати, одного стула, комода, шести вбитых в стену гвоздей для верхней одежды, а также ночного горшка и умывальника с двумя кранами.

Небесная прошлась по комнате и покрутила краны. Холодная вода шла, горячая — нет.

— Кому в такую жару нужна горячая вода? — могучим баритоном пропел прыщавый, прижимая к лицу грязный носовой платок.

— Я беру эту комнату, — сказала Небесная, бросая сверток на кровать.

— С вас три доллара, — сказал прыщавый.

Небесная отсчитала ему три доллара мелочью.

Прыщавый поблагодарил, подергал замок, давая этим понять, что он вполне надежен, и захромал прочь.

Она закрыла за ним дверь, заперла ее изнутри и задвинула задвижку. Затем положила сумку и зонтик на кровать рядом со свертком, скинула шляпу и парик, села на кровать и сняла туфли и чулки, после чего, босая и лысая, встала снова.

Собака опять заскулила.

«Сейчас, милая, потерпи», — сказала Небесная.

Она вынула трубку, набила ее мелко растертыми корешками конопли и прикурила от золотой зажигалки. Собака положила голову ей на колени, и Небесная стала ласково ее гладить, глубоко затягиваясь дымом марихуаны.

Кто-то постучал в дверь, и послышался вкрадчивый, ласковый голос:

— Эй, старичок, дай курнуть, а? Будь другом.

Небесная даже не пошевелилась. Через некоторое время тот же человек, но уже не вкрадчивым, а резким, раздраженным голосом проговорил за дверью:

— Ну и жмот же ты, приятель. Вот попадешь легавым в лапы, тогда узнаешь.

Небесная докурила трубку и убрала ее. Затем закатала юбку, обнажив свои тощие, птичьи ноги, и подколола ее булавками выше колен. Сняла шелковые перчатки, вместо них натянула резиновые, после чего надела через голову длинный прорезиненный фартук и тщательно завязала его сзади.

Затем взяла упаковку ваты, бутылку хлороформа и села на стул у открытого окна.

— Иди сюда, Шеба, — позвала она.

Собака подошла и ткнулась мордой в ее голые ноги. Небесная накинула поводок на щеколду, оторвала кусок ваты, полила ее хлороформом и ткнула собаке в нос. Шеба резко мотнула головой и сорвала поводок со щеколды. Небесная кинулась за собакой, поймала ее за загривок и сунула пропитанную хлороформом вату под намордник. Собака протяжно взвыла и рванулась к окну. В последний момент Небесная, подняв волочившийся по полу поводок, оттащила собаку от окна, схватила открытую уже бутылку с хлороформом и вылила ее содержимое собаке на нос. Вой прекратился. Собака судорожно глотнула воздух и, раскинув лапы, повалилась на пол. Разинула пасть, уставилась в одну точку, передернулась и замерла.

Небесная быстро расстелила клеенку посреди комнаты, поставила на нее эмалированный таз, втащила Шебу на клеенку, положив ее таким образом, чтобы голова свешивалась в таз, рассекла ей скальпелем горло, после чего подняла ее за задние ноги, чтобы кровь стекала в таз побыстрей.

Потом вылила наполнившийся кровью таз в умывальник, пустила воду, поставила пустой таз обратно на клеенку и стала собаку потрошить.

Работа была не из приятных: кровь, грязь, вонь. Она вспорола собаке живот и стала копаться в кишках. Запах стоял такой, что Небесную дважды вырывало прямо на собачьи внутренности. Но она продолжала работу.

Внизу в баре по-прежнему играла пластинка, за стенкой орало радио. С улицы доносились громкие голоса, гудки застрявших в «пробке» машин. По тротуару сновали чернокожие обитатели Гарлема, бары были переполнены, в кафе напротив выстроилась очередь.

От спертого, вонючего воздуха, запаха крови, хлороформа и собачьих внутренностей мог задохнуться любой нормальный человек. Любой — но не Небесная. Ради денег она была готова на все.

Окончательно убедившись, что в собаке, кроме крови и кишок, ничего нет, она бросила скальпель на искромсанный труп и вслух произнесла: «Красиво, ничего не скажешь».

Потом с трудом доползла до окна, рухнула на стул, положила руки на подоконник и с наслаждением, полной грудью вдохнула горячий, пропахший бензином воздух улицы.

Потом встала со стула, сняла окровавленный фартук, накрыла им Шебу, стянула резиновые перчатки и бросила их рядом. Клеенка была залита кровью и испачкана грязью, виднелись пятна крови и на линолеуме.

«Ничего, приходилось делать кое-что и похуже», — подумала Небесная.

Она подошла к умывальнику, вымыла руки, шею, ноги. Вынула из сумки чистый носовой платок, надушила его и протерла им лысую голову, лицо, шею, руки и ноги. Затем напудрила лицо, натянула на голову седой парик и черную соломенную шляпку, села на кровать, надела чулки и туфли, опустила юбку, взяла сумку и зонтик и вышла из комнаты, заперев за собой дверь и спрятав ключ в карман.

Выходя из гостиницы, она столкнулась с прыщавым.

— Вы забыли собаку, — пропел он.

— Я еще вернусь.

— А она в ваше отсутствие спокойно будет себя вести?

Впервые за тридцать лет в голосе Небесной прозвучали истерические нотки.

— «Спокойно»?! Да это самая спокойная собака в городе!

Первым делом Гробовщик и парень в белой майке по кличке Испанец отправились в Бронкс посмотреть на то, что осталось от дома Небесной. Улица была оцеплена, и эксперты до сих пор что-то искали в развалинах. Гробовщик все понял с первого взгляда.

После этого в сопровождении Испанца Гробовщик совершил экскурсию по злачным местам Гарлема. Будучи посыльным Папаши, Испанец имел доступ всюду, и Гробовщик этим воспользовался.

Толкая парня перед собой дулом направленного ему в спину револьвера и заставляя его звонить в звонок и называть пароль, Гробовщик врывался во все самые низкопробные гарлемские притоны, шалманы и вертепы, где «торчали», «садились на иглу», «забивали косяки», «дули», «кумарили» и «ширялись», где продавцы и потребители наркотиков собирались, чтобы покурить, поколоться, посмотреть стриптиз и послушать джаз.

Он входил, держа в каждой руке по длинноствольному револьверу, и в глазах его стояла смерть.

Он заставал врасплох популярных джазменов, всемирно знаменитых эстрадных певцов, интеллектуалов — белых и черных, крупных общественных деятелей обоего пола, которые прожигали жизнь вместе с рэкетирами и картежниками, шлюхами и ворами — отбросами общества. И тех и других неудержимо манили «жидкое небо» и «голубой ангел», попойки и групповой секс «под винтом».