Настоящее христианство - Райт Том - Страница 50

Согласно второму варианту ответа, между Богом и миром лежит огромная пропасть. Многие люди сегодня помещают христианскую этику именно в рамки такой модели: далекий Бог, полагают они, захотел, чтобы люди вели себя определенным образом, и потому дал им соответствующие указания. Представление о всеобъемлющем нравственном законе для всего человечества, который, быть может, записан в совести людей, но который также нужно знать, изучать и передавать другим, было очень популярным на Западе на протяжении последних двух столетий. Многие люди даже думали, что Павел говорил именно о таком «законе». И тогда христианская этика сводится к борьбе за послушание не всегда понятному своду законов, созданному далеким божеством. В этом случае «грех» следует понимать как нарушение этих законов, а «спасение» как избавление человека от наказания, которое это божество приготовило для всех тех, кто ослушался его повелений. И снова можно сказать, что хотя в такой картине есть какие–то отголоски христианства, это совершенно не христианские представления.

Два варианта ответов в своем взаимодействии поддерживают один другой. Пантеист или панентеист, познакомившись с вариантом два, пожимают плечами: их не радует мысль о таком далеком и равнодушном божестве с его причудливыми постановлениями и надменным и даже явно недоброжелательным отношением к человеку. Деист, сталкиваясь с вариантом два, возмущается потому, что попытки вступить в контакт с силами и импульсами нашего мира кажутся ему почти язычеством. Подобная игра происходит на множестве самых разных площадок для дискуссий о любых предметах, будь то политика, сексуальность или смысл креста. И эти дискуссии уводят в сторону от здравых христианских представлений.

Согласно третьему варианту ответа, Бог и мир отличаются друг от друга, но не разделены непроходимой пропастью. В какие–то моменты, какими–то путями, в каких–то событиях небо пересекается с землей. Для благочестивого иудея I века Тора не была сборником причудливых постановлений далекого божества, но уставом завета, который связывал Израиль с YHWH. Тора позволяла понять, что значит быть человеком в подлинном смысле слова. Как говорили некоторые иудейские учителя, если бы весь Израиль мог соблюдать Тору хотя бы один день, наступил бы век грядущий. Тора была дорогой к Божьему будущему. И это неудивительно, ведь Тора, как и Храм, была тем местом, где небо пересекается с землей и где можно было на миг увидеть, каким будет мир, когда они соединятся навеки. То же самое относится к Премудрости, которая содержит в себе замысел о творении и о человечестве.

Да, говорили первые христиане: Храм, Тора и Премудрость соединились в Иисусе из Назарета, Мессии Израиля, во «втором Я» Бога, для которого Иисус был «Сыном» в полном смысле слова. И тогда в лице Иисуса Божье будущее вошло в настоящее. Оно столкнулось с силами зла и, сокрушив их, открыло путь для нового Божьего мира, для вечного соединения неба с землей. Согласно христианской версии третьего ответа, взаимодействуют и пересекаются не только небо с землей, но и будущее с настоящим. И такое соединение происходит не только в воображении, но и реально — под действием силы Божьего Духа.

Именно на этом основан христианский образ жизни. Это не вступление в контакт с глубинами нашего бытия. И это не исполнение заповедей удаленного божества. Но это новый способ быть человеком по образу Иисуса, это путь смерти–и–воскресения, это путь Духа. На этом пути христианин в настоящем предвосхищает то полное, богатое и радостное существование, которое будет нам даровано в тот день, когда Бог сделает все новым. Христианская этика заключается не в том, чтобы соответствовать нашему миру и его ритмам. Это не исполнение добрых дел ради того, чтобы добиться благоволения от Бога. Это не послушание архаичным правилам, которые были созданы где–то далеко от нас и в другую эпоху. Но это означает, что мы сегодня учимся петь те мелодии, которые будут звучать в Божьем новом мире.

Если мы это понимаем, мы готовы окинуть христианскую жизнь свежим взором — и понять, хотя бы в общих чертах, что такая жизнь дает ответ на те отзвуки голоса, о которых мы говорили в первой части данной книги.

Христианская жизнь — это смерть со Христом и возвращение к жизни. В этом смысл крещения — отправной точки христианского путешествия. Образ путешествия нам здесь поможет, поскольку крещение напоминает нам о том, как дети Израиля вышли из Египта и отправились в Землю обетованную. Теперь Божьей священной землей стал весь мир, и в конце нашего путешествия Бог его исправит и обновит.

Наше путешествие начинается со смерти и воскресения Иисуса. Наша конечная цель — обновление творения, которое было испорчено. Отсюда прямо следует, что во время нашего путешествия через пустыню нам придется, среди прочего, от чего–то отрекаться и что–то заново для себя открывать.

Отречение нам необходимо потому, что мир в его теперешнем состоянии далек от своего конечного предназначения по замыслам Бога, и потому многим вещам, которые глубоко вошли в наше воображение и привычки, христиане должны сказать недвусмысленное «нет». Иисус сказал своим ученикам, что, если кто хочет следовать за ним, он должен отвергнуть себя и взять свой крест. Можно спасти себя только одним способом, говорил он: потеряв себя (что радикальным образом отличается от программы многочисленных современных философских школ, призывающих «открыть, кто ты такой на самом деле»). С самого начала такие авторы, как Павел и Иоанн, прекрасно понимали, что это не просто трудно, но и невозможно. Это невозможно сделать даже с помощью титанических моральных усилий. Здесь можно положиться лишь на такой источник силы, который находится вне нас: на Божьего Духа, через крещение став участниками смерти и воскресения Иисуса.

Вместе с тем, на этом пути мы делаем новые открытия. Новое творение — это не отказ от нашей человеческой природы, но ее новое утверждение, и потому есть множество явлений, которым христианин должен сказать «да», хотя поначалу это противоречит нашей интуиции и может озадачивать. Воскресение Иисуса позволяет нам понять, что в христианской жизни мы не просто открываем истинное положение нынешнего мира и не просто учимся новой жизни, соответствующей иному миру и потому радикально не соответствующей миру нынешнему. Но здесь мы можем увидеть, что Божье новое творение, начавшееся с воскресения Иисуса, снова говорит «да» всему ценному в старом творении. Все, что его портит и уродует — включая массу вещей, которые так тесно вплетены в саму ткань мира, что мы себе не в силах представить вселенную без них, — будет устранено. Христианин учится жить как человек, переживший свое обновление и предвкушающий то завершительное новое творение, о котором мир все еще стонет и грезит, ожидая своего последнего искупления.

Это трудно, потому что нам не всегда ясно, от чего следует отречься, а что нужно принять. Как мы можем сказать «нет» таким вещам, которые, как нам кажется, вплетены в саму жизнь, так что, отвергнув их, мы отвергнем благое Божье творение? Как мы можем сказать «да» тому, что кажется многим христианам хотя и чем–то благим и законным, но одновременно опасным и вводящим в заблуждение? Как нам (это все тот же старый вопрос) избежать, с одной стороны, дуализма, а с другой — язычества? Иногда нам следует разбираться в том, куда отнести определенный образ жизни и определенные поступки: к царству зла и порчи, которое нам следует отвергнуть, чтобы дать место новому творению, или к новому творению, которое надо принимать, защищать и прославлять?

Здесь нам потребуются стальные нервы и постоянное стремление к мудрости. Нас этому должны учить жизнь, учение, смерть и воскресение Иисуса; водительство Духа; мудрость, которую мы находим в Писании; факт нашего крещения и его смысл; ощущение присутствия Бога в молитве, который указывает, куда нам идти; а также братья, другие христиане, как наши современники, так и предки, оставившие нам пример жизни и свои книги. Когда мы читаем этот список, у нас может создаться ложное впечатление, что все это независимые друг от друга источники мудрости, но на самом деле это не так. Они взаимосвязаны сотнями разных нитей. И искусство христианской жизни во многом состоит в умении прислушиваться ко всем им и оценивать то, что, как нам кажется, говорят одни, с помощью других.