Настоящее христианство - Райт Том - Страница 37

Для деиста, опирающегося на второй вариант ответа, молитва — обращение к божеству, находящемуся далеко, отделенному от нас вакуумом. Это величественное существо может нас услышать, а может и не услышать. Оно, быть может, не склонно или даже не в силах сделать для нас или для нашего мира что–то значимое, даже если бы того пожелало. Так что, если последовательно придерживаться второго варианта, можно только попытаться отправить ему сообщение, как моряк, попавший на необитаемый остров, отправляет письмо в бутылке в надежде, что кто–нибудь его найдет и прочтет. В такой молитве может заключаться немало любви и надежды. Но это не христианская молитва.

Разумеется, в иные минуты молитва в рамках иудейской и христианской традиций приобретает великое сходство с молитвой в рамках второго варианта, примеры таких молитв мы можем найти в Псалтири. Однако псалмопевец, ощущающий пустоту там, где должно обитать Присутствие, не может спокойно смириться с этим как с обычным положением вещей. Он начинает на это жаловаться, он подпрыгивает от нетерпения. «Восстань, YHWH»! — взывает он, как человек, который хочет разбудить спящего на постели друга. (Именно так ученики взывали к Иисусу, когда тот спал в лодке во время бури.) «Пора встать и что–то сделать с этими ужасным миром!»

Но вся суть христианской истории, которая стала кульминацией истории иудейской, состоит в том, что занавеску отодвинули, дверь открыли с той стороны, и теперь мы, подобно Иакову, смотрим на лестницу между небом и землей, по которой туда–сюда снуют вестники. «Царствие Небесное приблизилось», — говорит Иисус в Евангелии от Матфея: Иисус не предлагает новый способ попасть на небо в будущем, но возвещает, что власть неба, сама жизнь небес теперь по–новому вошла в жизнь на земле, и в этом соединились и лестница Иакова, и видение Исайи, и все озарения патриархов Израиля, и чаяния пророков — все они обрели форму человека, жизнь человека, смерть человека. Основанием третьего варианта ответа стал сам Иисус, и потому молитва обрела новую полноту. Небо и земля соединились навсегда на том месте, где Иисус стоит, где он распят, где он воскресает и где теперь дышит свежий ветер его Духа. Христианин живет в мире, который был изменен Иисусом и его Духом. И потому христианская молитва непохожа ни на молитву пантеиста, соприкасающегося с сущностью природы, ни на молитву деиста, который посылает свои сообщения в глубокую пустоту.

Молящийся христианин стоит на линии разрыва, подобно Иисусу, преклонившему колени в Гефсимании, который стонет в великой муке, пытаясь соединить небо и землю, как человек, пытающийся соединить два конца веревки, которые люди с двух сторон пытаются растащить. Молитва тесно связана с тройной идентичностью Бога, на которую мы изумленно взирали в части 2 этой книги. Неудивительно, что мы так легко бросаем молитву. Неудивительно и то, что нам здесь требуется помощь.

К счастью, эта помощь в самых разных ее формах нам вполне доступна.

Мы можем получить помощь от тех, кто уже опередил нас на этом пути. Проблема современного человека заключается в том, что мы стремимся все делать по–своему, опасаясь, что, если мы получим помощь от других людей, наша молитва не будет «подлинной», не будет исходить из сердца, и потому мы крайне подозрительно относимся к «чужим» молитвам. Мы здесь подобны женщине, которая способна почувствовать себя одетой должным образом лишь в том случае, если она сама создаст фасон своего платья и сама его сошьет, или человеку, который думает, что нелепо вести машину, которую он не сконструировал своими руками. Мы здесь стали жертвами, с одной стороны, наследия романтизма, с другой — экзистенциализма, так что мы думаем, что все настоящие вещи приходят к нам спонтанно и неожиданно и рождаются в глубине нашего сердца.

Иисус тоже говорил про то, что исходит из сердца, — это, быть может, «подлинные», но не слишком приятные вещи. Достаточно один раз вдохнуть свежий воздух иудаизма I века, чтобы разогнать смог поглощенного самим собой (и потому зараженного гордостью) поиска такой «подлинности». Когда последователи Иисуса попросили его научить их молиться, он не рассадил их по малым группам и не предложил им заглянуть в свои сердца. Он не сказал им: вспомните о своих переживаниях на протяжении жизни и узнайте, к какому типу личности вы относитесь, а также вступите в контакт с вашими сокровенными эмоциями. Как Иисус, так и ученики ясно понимали смысл вопроса: им было важно узнать, какими словами они должны, молиться. Иоанн Креститель дал своим ученикам такую молитву, то же самое делали и другие иудейские учителя, это же сделал и сам Иисус.

Так и появилась та молитва, с которой мы начали данную главу, и которая остается центральной молитвой христиан.

Так что отсюда следует простой вывод: нет ничего плохого в том, чтобы использовать чьи–то еще слова. Более того, если христианин никогда не молится «чужими» словами, здесь что–то не в порядке. Некоторые христиане на протяжении какого–то периода могут поддерживать молитвенную жизнь исключительно за счет своих внутренних ресурсов — так есть самоотверженные туристы (я встречал одного такого), которые способны ходить по горам Шотландии босиком. Но большинству из нас нужны ботинки — не потому, что мы отказываемся от самостоятельного путешествия, но именно потому, что мы в него отправляемся.

Сказанное выше имеет прямое отношение к одной конкретной проблеме. Сейчас во многих странах появляется все больше христиан, которые, хотя они того не замечают, пропитаны культурой позднего нового времени (той смесью романтизма с экзистенциализмом, о которой мы только что говорили) и думают, что это и есть христианство. Я хотел бы сказать этим людям: нет ничего плохого, ничего умаляющего христианство, никакой «праведности от добрых дел» в том, чтобы использовать слова, формы, молитвы или молитвословы, созданные другими людьми на протяжении многих столетий. Если мне необходимо найти собственные слова, если каждое утро необходимо придумать самому себе новую молитву, если мне кажется, что без таких новых слов я останусь духовно ленивым или обделенным человеком, — мне стоит задуматься: все это имеет прекрасно знакомый нам привкус гордости, желания «сделать по–своему» и, о да, «праведности от добрых дел».

Правильное чтение молитв может и должно быть знаком и действием благодати, поводом для смирения (когда я признаю, что кто–то другой выразил словами лучше меня то, что я хотел бы выразить) и благодарности. Как много раз я в сумерках (и в прямом, и в метафорическом смысле) с благодарностью читал в старом англиканском молитвеннике следующие слова:

Не я написал эти слова, но я бесконечно благодарен их автору, кто бы он ни был. Это именно то, что мне нужно.

Разумеется, существует и другая сторона данного вопроса. Романтики и экзистенциалисты не были просто дураками. Некоторые предметы одежды нам не подходят, они сковывают движения. Походные ботинки бывают слишком тяжелыми. Когда Давид вышел на поединок с Голиафом, он не мог надеть доспехи, хотя его иногда таким изображают. Он мог воспользоваться лишь тем простым оружием, каким владел. Этого ему было достаточно. Если бы это не было столь печально, можно было бы посмеяться над многими христианами традиционных церквей, которые надели на себя доспехи, выкованные для серьезных бранен, не имея ни малейшего представления о том, куда они собрались или что делать на поле боя. Древние богослужения и традиционные обычаи могут питать настоящую молитву, помогая людям смиренно вступать в присутствие Бога и постепенно понимать, что молитвы, которыми пользовались предки, могут стать и словами, льющимися из наших сердец. Но традиции слишком легко превращаются в мертвое бремя. Иногда необходимо спилить высохшие старые деревья, чтобы на их месте зеленела новая жизнь.