Власов против Сталина. Трагедия Русской освободительной армии, 1944–1945 - Гофман Иоахим - Страница 17

• Предыдущая
• 17/112
• Следующая

Для своей должности командира дивизии Буняченко обладал наилучшими предпосылками: имея основательную военную подготовку, явные способности к тактическим вопросам, он был энергичным, хотя порой и грубоватым. Его своенравие и внутренняя независимость причинили много хлопот немецким командным инстанциям в Мюнзингене, а тем более в ходе последующих действий 1-й дивизии РОА на Одере и в Богемии. Буняченко был единственным генералом РОА, позволявшим себе самовольничать и в отношениях с Власовым. Так, во время погрузки его дивизии в Херцогенаурахе под Эрлангеном имел место неприятный инцидент, в результате которого Буняченко получил официальный выговор главнокомандующего [117]. Начальником штаба 1-й дивизии РОА был назначен подполковник Николаев, опытный штабной офицер, окончивший Военную академию имени Фрунзе и в 1941 г. принадлежавший к оперативному отделу штаба 4-го механизированного корпуса, которым под Львовом командовал генерал-майор Власов [118]. Штаб дивизии был построен по русскому образцу и имел, насколько можно установить, следующий состав:

1-й офицер для поручений – подполковник Руденко,

адъютант командира дивизии – лейтенант Семенёв,

дивизионный адъютант – старший лейтенант Машеров,

офицер-переводчик – лейтенант Рябовичев,

начальник оперативного отдела – майор Фролов, позднее подполковник Синицкий,

начальник отдела снабжения, командир полка снабжения – подполковник Герасимчук,

начальник отдела контрразведки – капитан Ольховик,

начальник отдела пропаганды – капитан Нарейкис, позднее майор Боженко,

дивизионный интендант – капитан Паламарчук,

дивизионный священник – игумен Иов.

В то время как политические вопросы регулировало кадровое управление СС, формирование 1-й дивизии РОА производилось под руководством сухопутных войск (начальник вооружений и командующий армией резерва) в Мюнзингене через генерала добровольческих частей в ОКХ, генерала кавалерии Кёстринга [119]. Тот назначил «командиром русского штаба формирования» полковника Герре [120], еще молодого офицера Генерального штаба, который с мая 1943 до июля 1944 гг. являлся начальником штаба генерала восточных войск, т. е. был знаком с русской проблематикой, имел опыт общения с русскими и рассматривался ими как друг. Задача Герре состояла в том, чтобы в сотрудничестве с центральными и местными службами сухопутных войск создать организационные и материальные предпосылки и консультировать русский дивизионный штаб при организации и обучении частей. С этой целью он построил свой штаб таким образом, чтобы каждый из офицеров имел соответствующего партнера в русском дивизионном штабе [121]. Поэтому если Герре обращался непосредственно к командиру дивизии, то его начальник оперативного отдела (Ia) и заместитель, майор Кейлинг, имел дело с начальником штаба, подполковником Николаевым, начальник разведки и контрразведки (Ic) – с русским офицером контрразведки, капитаном Ольховиком, и т. д. Видимо, именно потому, что взаимные связи с самого начала строились на основе договоренностей, а не, к примеру, приказов, в целом создались плодотворные отношения [122]. Это, однако, не означало, что Герре не приходилось постоянно бороться с недоверием Буняченко, который слишком легко был склонен принимать объективную невозможность за сознательное пренебрежение и полагал, что должен защищать обещанную автономию вверенной ему дивизии от подлинных или мнимых злоупотреблений немцев [123]. Буняченко, например, выступил против следования структурной схеме немецкой народно-гренадерской дивизии, поскольку хотел избежать всего, что напоминало о немецких образцах. При этом он не учитывал, что лишь таким путем можно было обеспечить бесперебойное материальное снабжение, поскольку народно-гренадерские дивизии представляли собой – уже в отношении вооружения – самый современный тип немецких дивизий. В этой связи следует упомянуть, что, например, и румынская добровольческая дивизия имени Тудора Владимиреску, формировавшаяся на советской стороне с 4 октября 1943 г., соответствовала структуре советской гвардейской дивизии, была обмундирована по образцу Советской армии и обучалась по советским уставам [124]. Однако, в отличие от единичных немецких унтер-офицерских учебных групп в 1-й русской дивизии, в немногочисленной румынской добровольческой дивизии имелось не менее 158 опытных советских офицеров-инструкторов, заботившихся о приспособлении к советским нормам.

При оснащении дивизий РОА полковнику Герре приходилось в условиях последней военной зимы преодолевать неслыханные трудности. Все более заметными становились не только дефицит оружия, техники и прочих предметов снаряжения, но и катастрофические транспортные условия. Нередко проявлялось и сопротивление местных военных властей, например, казначеи гарнизонной администрации отказывались выдавать инвентарь, включая крайне необходимые котлы для варки, «поскольку жаль отдавать их русским». Лишь в этом смысле оправданы русские упреки, что немцы сознательно препятствовали формированию. Однако, когда полковник Герре заручился поддержкой командующего военным округом, генерала танковых войск Вейеля [125], такое сопротивление удалось преодолеть и добиться соответствующего отношения к новым союзникам. Правда, и теперь еще понадобились бесконечные усилия, чтобы привести в порядок старые бараки в Мюнзингене, гарантировать пропитание и в первую очередь обеспечить русских солдат необходимой одеждой и обувью. Вопросом престижа именно по отношению к русским стало получение угля для отопления жилищ. Потребовались энергичные представления Герре и обращение генерала добровольческих частей к начальнику административного отдела сухопутных войск, пока давно обещанный состав с углем прибыл в дивизионный лагерь [126]. Благодаря неустанным усилиям Герре, который каждый вечер представлял свои пожелания генералу Кёстрингу в личной беседе, к февралю, хотя и с запозданием, из различных арсеналов сухопутных войск стало поступать ручное огнестрельное оружие, орудия, минометы, противотанковые пушки, танки-истребители вместо штурмовых орудий, автомашины и прочее необходимое вооружение, так что, в конечном итоге, дивизия все же получила свое полное нормативное вооружение [127].

По сравнению со сложностями материального обеспечения пополнение личного состава дивизии протекало почти беспроблемно. «Многие десятки тысяч добровольцев», восточные рабочие и военнопленные выразили готовность к службе в Освободительной армии. Однако было решено перевести в состав дивизии русские формирования, уже находящиеся под немецким командованием, если без них можно было как-то обойтись. В первую очередь здесь можно назвать бригаду Каминского – существовавшее с 1941 г. и состоявшее частично из неслуживших гражданских лиц ополчение, которое полностью очистило от партизан крупную территорию близ Локтя, между Курском и Орлом[18], в тылу 2-й немецкой танковой армии, и создало здесь автономную администрацию. Ставшее известным под названием РОНА (Русская освободительная народная армия), это формирование уже в конце декабря 1942 г. состояло из 13 батальонов общей численностью около 10 тысяч человек и было превосходно вооружено орудиями, минометами и пулеметами [128]. В результате оно, как сообщается, возросло до 20 тысяч человек и включало 5 полков, бронедивизион, саперный батальон, гвардейский батальон и зенитный дивизион. РОНА прекрасно зарекомендовала себя в боях во время отступления осенью 1943 г.[19], а в 1944 г. одним полком под командованием подполковника Фролова участвовала в подавлении Варшавского восстания. Но в изменившихся условиях вскоре стали проявляться признаки разложения. Использованные в Варшаве части РОНА больше не отвечали новым требованиям и провинились в грабежах и прочих эксцессах. Ответственный за эти явления «бригадный генерал» Каминский, инженер польского происхождения, был расстрелян по законам военного времени.

• Предыдущая
• 17/112
• Следующая