Черная сотня. Происхождение русского фашизма - Лакер Уолтер - Страница 20

Церковь как таковая старалась держаться подальше от политики. Николаевский режим играл на религиозных чувствах народа ради «ресакрализации самодержавия и поддержания его законности» (выражение профессора Г. Фриза), но сама церковь с середины XIX века двигалась к большей автономии. Поэтому местным епископам была предоставлена возможность самим решать дела с «черной сотней».

Никто в точности не знает, каковы были политические предпочтения сорока тысяч русских священников. Наверняка не все они были консерваторами. Некоторые ведущие церковные журналы критиковали правительство и с презрением отзывались о «черной сотне». Среди священников — депутатов первой и второй Думы — большинство было либералами или относительно либеральными людьми. Из 49 священников, избранных в третью Думу, более половины принадлежало к крайней правой. В большинстве духовных семинарий происходили беспорядки и забастовки. Доктор Дубровин обвинял митрополита С.-Петербургского и Ладожского Антония (Вадковского) в поощрении опасных радикалов и критиковал его за отказ благословлять собрания «черной сотни». (Антоний заявил: «Я считаю вас террористами…»[73].) Но Антоний отнюдь не был либералом — именно он отлучил Толстого от церкви. Святейший Синод по большей части был осторожно консервативным, и это усилилось после 1906 года. Епископам было приказано подвергать наказанию слишком радикальных священников. Архиепископ Ярославский Яков, который выказал холодность по отношению к СРН, был отправлен в отдаленную епархию. В целом низшее духовенство достаточно критически относилось к политике правительства, тогда как большая часть высших иерархов были консерваторами, а некоторые открыто поддерживали крайне правых. Среди последних были митрополиты Московский — Владимир (Богоявленский) и Киевский — Флавиан, епископ Таврический Алексей и в особенности архиепископы Волынский — Антоний (Храповицкий) и Саратовский — Гермоген.

Именно благодаря поддержке этого крыла церкви «черная сотня» сумела широко развернуться. В ее изданиях, например в «Почасвском листке», выпускавшемся Почаевской лаврой на Волыни, едва ли не в каждом выпуске объявлялось, что реформа — грех, а евреи — заговорщики, пытающиеся ослабить Российское государство, с тем чтобы крупнейшие международные еврейские финансисты поработили русский народ[74]. После белостокского погрома «Почаевский листок» сообщил, что евреи сами устроили кровавую баню, — прием, подхваченный черносотенными авторами в 1990 году. Типичной шапкой этого издания (и ежедневной газеты «Почаевские известия») было: «Евреи — наши поработители и развратители»; там печатались обличительные статьи «Враги рода человеческого», где доказывалось, что евреи стремятся к мировому господству, что им помогают масоны, интеллигенция и революционные партии, пуская в ход тайные интриги, ложь, подлоги, лицемерие и измену[75]. Среди прочего на евреев возлагалась ответственность за поражение русских войск в войне с Японией. Здесь присутствовали, по существу, все основные тезисы черносотенной пропаганды.

Не стоит утомлять читателя более подробным анализом проповедей и выступлений в печати других церковных деятелей. Многие из их речений были не только тенденциозными, но и подстрекательскими, призывавшими к погромам и кровопролитию. Иоанн Кронштадтский в одной из проповедей 1906 года заявил, что евреи сами навлекают на себя погромы, что погромы — рука Господня, наказывающая евреев за тяжкие прегрешения против правительства. «Черная сотня» могла бесчинствовать со спокойной совестью: ведь ее поддерживал не только царь, но и сам Бог, раз они выполняли его волю. В одной из своих работ монах Илиодор описал привидевшуюся ему битву двух станов. По одну сторону было воинство «черной сотни», по другую — множество классов и рас, но евреи занимали ведущие позиции и шли в первых рядах. В конце концов появился Бог и вместе с ангелами и святыми повел «черную сотню» к победе над бандой Сатаны, разгоняя и истребляя ее.

Подобные проповеди и видения, по-видимому, смутили Святейший Синод, и он в специальном постановлении (февраль 1907 года) осудил деятельность Илиодора и его покровителей как недостойную Святой церкви. (Понадобилось, однако, еще пять лет, чтобы утихомирить Илиодора.) Но годом позже, в марте 1908 года, Синод принял и другое постановление, не только разрешающее, но и благословляющее участие духовенства в деятельности СРН[76]. В итоге можно сказать о позиции церкви в те критические годы следующее: большинство деятелей церкви явно склонялось вправо и «черная сотня» так и не была ими осуждена; низшее духовенство было расколото — многие держались нейтрально, но некоторые помогали жертвам правительственных репрессий и преследований «черной сотни». Союз русского народа пользовался поддержкой влиятельных кругов духовенства — без такой поддержки он не смог бы стать сколько-нибудь значительной силой.

Одновременно с этими процессами шло религиозное возрождение, — но происходило оно в основном вне церкви: ни Достоевский, ни Соловьев — наиболее влиятельные мыслители этого возрождения — не были профессиональными богословами. Поляризацию русской религиозной жизни наглядно показал Достоевский в образах старца Зосимы и отца Ферапонта («Братья Карамазовы»). Первый, представитель «черного» духовенства, — само воплощение sophia, святой мудрости всеобъемлющей любви; второй — сторонник формальной, аскетической, устрашенной и устрашающей религии[77]. Примечательно, что Достоевский как религиозный мыслитель явственно симпатизирует Зосиме, а Достоевский — агрессивный националист и комментатор событий — явно предпочитает Ферапонта. Соловьев же, не будучи сентиментальным юдофилом, ведет себя совершенно иначе. Он пишет, что как славянин он ощущает огромную вину в присутствии еврея и хотел бы искупить ее: «Еврейский вопрос — это вопрос правды и справедливости. Справедливость перед лицом еврея оказывается попранной, ибо нет ни малейшего оправдания преследованиям, которым он подвергается; обвинения, выдвигаемые против них антисемитами, не выдерживают ни малейшей критики, это большей частью — злобная ложь»[78]. Неудивительно, что современные правые редко упоминают Соловьева, тогда как к Достоевскому — политическому публицисту, а не религиозному мыслителю — взывают постоянно. Новая религиозная мысль нашла продолжение в «Вехах» — в статьях Бердяева, Сергея Булгакова и других авторов, ныне всемирно известных религиозных философов. Однако они оказали большее влияние на Запад, чем на православную церковь. Для многих православных верующих религиозные реформаторы были подозрительны по целому ряду причин. Они слишком настаивали на личной духовной свободе, что, по мнению критиков, противоречило церковной традиции. Они слишком поддались влиянию Запада и если и оставались русскими националистами, то недостаточно ортодоксальными. Их больше заботили рассуждения о религии, чем отправление обрядов. Но главным их грехом был экуменизм — они слишком хорошо относились к другим христианским конфессиям и не настаивали на исключительной миссии восточного православия. С самого начала и по сей день эти мыслители подвергаются яростным нападкам черносотенных элементов в православной церкви и находятся под подозрением у главных ее руководителей. Один из авторов «Русского знамени» — Булатович — доказывал в 1909 году, что «Вехи» — дело семи русско-еврейских интеллигентов. Булгаков, по мнению Булатовича, был прав, объявив, следом за Достоевским, что легион дьяволов вторгся в гигантское тело России и сотрясает его в конвульсиях, уродуя и мучая. Но он неправильно определил дьяволов, «ибо имя легиона — евреи»[79]. Прямая линия ведет от этого образа мыслей к высказыванию, опубликованному в московском журнале крайней правой в 1991 году: «Надеюсь, что смерть искупила экуменические грехи священника Александра Меня. Ибо, как учил св. Серафим, нет для еврея иного спасения, как разделить мученичество Господа нашего»[80]. (Александр Мень, наполовину еврей по происхождению, был священником, автором многих богословских трудов. Он был убит в 1990 году в подмосковной деревне при невыясненных обстоятельствах — возможно, убийцами из крайней правой.)