В гостях у крокодилов - Сахарнов Святослав Владимирович - Страница 23

• Предыдущая
• 23/30
• Следующая

Неподалёку от меня охотится подводный пловец. Вот блеснул его гарпун, ударила стрела рыбу-свинью, не пробила, отбросила на дно. Человек не увидел этого, подобрал шнур с гарпуном, уплыл.

А около раненой рыбы уже колышутся тени. Два колючих краба выползли из-под камней, размахивают клешнями, торопятся урвать по кусочку.

Я неподвижно сижу на плоской вершине коралла. Трубка над водой, лицо в маске опущено под воду. Тянется перед моими глазами цепь жизни: сильный поедает слабого, быстрый догоняет неторопливого, каждый на коралловом рифе — ловец и каждый — добыча.

Курится рыбья кровь, вытекает из ранки, ещё сильнее раззадоривает крабов. Только в ней и опасность.

Вот и новый участник драмы: почуяв рыбью кровь, мчится издалека скат, торопится, машет чёрными плавниками-крыльями. Летит над самым дном. Тенью прошёл над рыбой, на лету схватил одного краба.

Только мелькнули белые крабьи ноги, только завертелась в воде, упала на дно откушенная скатом клешня.

Мчится скат, бьёт изо всех сил крыльями. Глаза выпучил. Да и как тут не лететь, как не бежать сломя голову? Чуть дрогнула вода, а уж он слышит — беда! Круто вниз опускается на него тупоносая акула. Не уйти скату…

Акула небольшая. Акулёнок. Поэтому я не кричу подводному пловцу, не предупреждаю его об опасности. Моя маска по-прежнему под водой.

Вот и ещё одно звено в цепи жизни — всё крупнее и крупнее хищник, — скоро ей оборваться.

А впрочем, нет. Не оборвётся цепь. Вырастет акула, умрёт, опустится на дно, столпятся около неё крабы, приползут морские звёзды. Растащат, растерзают большое обмякшее тело. Растреплют. Жёлтым дымом рассеется акулья плоть, смешается с водой, с песком. Маленькие, не видимые глазом существа поглотят то, что останется от хищника. За ними снова начнут гоняться похожие на белые точки рачки, вновь завертится колесо…

В бесконечную цепь связал всё живое риф.

Риф и сам похож на живое существо. Медленно, год за годом растёт он, поднимается к поверхности моря, умирает, рушится. То вспыхивает яркими красками, то превращается в безжизненный серый камень.

Риф всегда в движении. Между изогнутыми разноцветными телами его кораллов хороводят рыбы, ползают по дну ежи и звёзды, копошатся крабы.

Он полон звуков. Стоит опуститься под воду — и сразу в ушах тихий, неназойливый шум. Плещут на выступающих из моря камнях волны, ровно стрекочут крабы, пощёлкивают клешнями неутомимые рачки-алфеусы. Вот послышался еле слышный хруст — это принялись за еду клювастые рыбы-попугаи. Чу! — барабанная дробь. Плывут мимо горбыли. Развеваются чёрные хвосты, движется мимо рыбий полк, играет полковой оркестр.

Риф пуглив. Стоит потянуть шквалистому ветерку, нагнать туч — мрачнеют коралловые рощи. Исчезают рыбы, прячутся в щели крабы, забиваются в траву креветки. Прошла непогода стороной — и снова заблистал риф, заиграл красками, наполнился звуками.

Он умеет бодрствовать, умеет и отдыхать.

Вот закатилось солнце, синие сумерки наполнили его гроты и ущелья. Уплыли дневные рыбы, замерли в чёрной траве стаи рачков. Но это затишье обманчиво. Риф только задремал. Пройдёт час — и на смену пёстрым дневным обитателям выползут бесцветные и тёмные жители ночи. Покинут свои щели осьминоги, выберутся из пещер мурены. Из океана приплывут стаи кальмаров. Длинные и прозрачные, станут они носиться над коралловыми притихшими рощами, часто работая плавниками и устремив вперёд сложенные щепотью, похожие на стрелы щупальца. Молча и угрюмо будут носиться до рассвета.

Днём и ночью бурлит риф. Изменяется и остаётся всё таким же прекрасным.

В детстве я много читал про охотников за крокодилами.

В Бразилии крокодилов-жакаре ловят сетью. Охотники окружают животное в воде, захватывают его неводом и волокут на сушу.

В Африке на крокодилов ставят петли. Находят тропу, по которой они ходят через болото, вбивают колышки, привязывают к ним ловушку из верёвок. Стоит крокодилу попасть в петлю хотя бы одной ногой — песня его спета.

На островах Индонезии ещё недавно на поимку крокодила выходили всей деревней. Строили в воде из кольев загородку и туда загоняли животное.

А во Флориде жил и такой охотник (фотографии его были напечатаны во всех журналах мира): он ловил крокодилов с вертолёта. Заметит в болотной жиже зверя, прикажет пилоту снизиться и, когда до воды остаётся метра три, — прыг крокодилу на спину. Дальше — кто проворнее, кто раньше успеет: или человек сжать крокодилу челюсти, или крокодил цапнуть человека…

Я даже придумал вопрос, который задам охотнику, если когда-нибудь в жизни встречу такого:

«Правда ли, что ваша работа — самая опасная в мире?»

И вот я на Кубе, в маленьком городке Тринидаде, где на каждом углу стоят врытые в землю дулами вниз пушки с захваченных много веков назад пиратских кораблей.

Я шёл по узенькой кривой улочке, а навстречу мне шагал с длинным, только что срубленным стволом пальмы на плече молодой весёлый негр.

— Скажите, — обратился я к нему через переводчика (негр мне сразу понравился), — здесь водятся крокодилы?

— Кокодрилос? — переспросил негр по-испански и заулыбался ещё шире.

Переводчик повторил вопрос.

Негр, не опуская длинного бревна, начал ему что-то втолковывать.

— Он говорит, — сказал наконец переводчик, — что крокодилов здесь нет, но они есть в болотах Гуамы. Туда надо ехать несколько часов на машине, а потом плыть на лодке. Там есть деревня на сваях — Гуама. Там крокодилов много.

Поблагодарив весёлого негра, мы отправились в путь. Свежий ветер с моря свистел над островом, врывался в открытые окна автомобиля и напевал: «Гуама!»

Пересев из машины в лодку, мы к концу дня попали на место.

Гуама оказалась удивительной деревней.

Она не стояла на месте, а плыла по озеру: дома — на маленьких зелёных островках. Между ними — синие озёрные протоки.

Был вечер.

Оранжевое солнце садилось в воду.

По изогнутым, сплетённым из жердей мостикам нас отвели в одну из хижин.

Когда стемнело, я вышел на крыльцо. У самых ступенек журчала, плескала вода. Мимо проплыла, тараща на меня светящиеся зелёные глаза, огромная лягушка. Где-то вдалеке прокричало животное. Оно заревело, как бык, — натужно, низко.

Я вернулся в комнату, забрался под марлевый полог и уснул.

Ночь я спал беспокойно. Гудели под пологом москиты, под полом кто-то с уханьем плескался, неумолчно звенел лягушачий хор.

Рассвело, и я с удивлением обнаружил; что живу в хижине не один. Прямо против моей кровати прилепилась к стене, собранной из бамбуковых стволов, нежно-зелёная лягушка-квакша. Она сидела неподвижно и не моргая смотрела на меня. Потом покосилась наверх. Там, уцепившись тоненькими коготками за потолок, висела спиной вниз изумрудная ящерица. Она вертела головой и с любопытством смотрела на меня и на лягушку. Мы с лягушкой не шевелились.

Ящерица не выдержала. Она пробежала по потолку, юркнула под крышу и, прошуршав сухими пальмовыми листьями, исчезла.

Вторым ушёл я — надо было торопиться к крокодилам.

Квакша осталась дома.

Мы плыли в крокодилий заповедник, лодка скользила вдоль ровной стены тростников. Бурые кустистые водоросли проходили под днищем. Ломкая вода, уступая движению вёсел, дробилась.

В протоках огромного озера можно было заблудиться. Зелёное море тростника со всех сторон. Лишь кое-где на редких островках одинокие верхушки деревьев да шапки кустарников.

Болотные птицы, заунывно крича, предупреждали о нашем приближении птенцов. Голубые панцирные щуки, завидя лодку, стремглав исчезли в путанице коричневых корней.

• Предыдущая
• 23/30
• Следующая